— Витя, глуши этот трактор! У соседей сейчас стекла повылетают, ты совсем оглох? — Таня кричала, перегнувшись через перила крыльца, но её голос тонул в низкочастотном, утробном рокоте, от которого, казалось, вибрировала даже бетонная плита под ногами.
Звук был не просто громким — он был хамским. Это был не благородный рык мощного мотора, а надсадный, захлебывающийся кашель прогоревшей выхлопной системы, какой бывает у старых «Жигулей», умирающих на сельской дороге. Виктор, однако, этого не слышал. Или не хотел слышать. Он сидел за рулем низкого, распластанного по асфальту автомобиля, и газовал, заставляя стрелку тахометра плясать в красной зоне. Из выхлопной трубы, по диаметру напоминавшей ведро для мытья полов, вырывались клубы сизого, вонючего дыма, мгновенно заполнившие двор запахом несгоревшего бензина и дешевого масла.
Таня, морщась и придерживая руками огромный, тяжелый живот, медленно спустилась по ступенькам. Каждый шаг на восьмом месяце давался с трудом: ноги отекли так, что резинки носков врезались в кожу, спина ныла тупой, непрекращающейся болью. Она вышла во двор, ожидая увидеть их серый, скучный, но такой привычный универсал, который Виктор забрал утром якобы для замены масла и фильтров.
Но универсала не было.
Вместо него посреди двора, заняв сразу два парковочных места из-за раскоряченных колес, стояло нечто. Это было купе неопределенного цвета — переднее крыло красное, дверь черная матовая, капот вообще в пятнах грунтовки, похожих на лишай. Машина лежала на брюхе так низко, что, казалось, скребла асфальт даже стоя на месте. Бампер висел на пластиковых стяжках, образуя кривую ухмылку, а на лобовом стекле красовалась гигантская наклейка с какими-то иероглифами.
Виктор наконец заглушил мотор. Тишина обрушилась на двор внезапно, словно кто-то выключил пылесос у самого уха. Он с трудом, кряхтя, выбрался из низкой кабины, распахнув длинную, тяжелую дверь, которая тут же со скрипом просела на петлях.
— Ну? — Виктор раскинул руки в стороны, сияя, как начищенный медный таз. На его лице играла самодовольная улыбка победителя лотереи. — Скажи же, пушка? Звук слышала? Это прямоток, настоящая Япония, «HKS»! Пацаны на районе просто шеи посворачивают.
Таня замерла в метре от этого металлолома. Она моргнула, надеясь, что это какая-то дурацкая шутка, розыгрыш, и сейчас из-за угла выедет их «Форд», в багажнике которого уже лежала сложенная детская коляска.
— Витя, — произнесла она ровным, ледяным тоном, не имеющим ничего общего с истерикой. — Где наша машина?
— Так вот же она! — Виктор любовно хлопнул ладонью по крыше разноцветного уродца. С крыши, кружась, осыпалась ржавая труха. — Тань, ты не поняла. Это бартер века. Я махнул наш «сарай» на эту легенду. Ключ в ключ! Представляешь? Парень, который менялся, вообще не шарит, что у него в руках было. Это же классика дрифта, задний привод, турбина дует так, что в кресло вжимает!
Он говорил быстро, захлебываясь от восторга, пересыпая речь терминами, которые для Тани звучали как бред сумасшедшего. «Блокировка дифференциала», «койловеры», «стейдж один». Он ходил вокруг машины, пинал колеса, стоящие под неестественным углом, и выглядел при этом абсолютно счастливым.
Таня перевела взгляд на мужа. В свои тридцать два года он вдруг стал похож на подростка, который украл у родителей деньги на видеоигры. На нем была нелепая бейсболка козырьком назад, которую он не носил со школы.
— Ты поменял нашу машину... — медленно, проговаривая каждое слово, начала Таня. — Нашу исправную, двухлетнюю машину с климат-контролем, подушками безопасности и огромным багажником... На вот это?
Она указала пальцем на заднюю арку, где металл прогнил настолько, что сквозь дыру виднелось колесо.
— Ой, ну началось, — Виктор закатил глаза и цокнул языком, сразу теряя весь свой запал. — Тань, ну не будь ты душной. «Форд» — это для пенсионеров. Я в нем чувствовал себя овощем. Едешь, и тоска берет. А тут — душа! Тут характер! Да, есть косяки по кузову, не спорю, рыжики там, сям... Но это мелочи! Главное — мотор и подвеска. Я её подварю, пленкой затяну — будет конфета. Зато знаешь, как она боком валит? Я на кольце сейчас дал угла — это такой адреналин!
— Адреналин? — Таня сделала шаг к нему. Её живот коснулся бокового зеркала, которое тут же, не выдержав касания, печально повисло на проводах.
Виктор дернулся было, чтобы поправить зеркало, но под тяжелым взглядом жены застыл.
— Ты «дал угла»? — повторила она. — Витя, мне рожать через три недели. У нас сумка в роддом собрана. Ты куда эту сумку ставить собрался? В этот... багажник?
Она дернула ручку багажника. Крышка не открылась, зато из щели посыпалась труха и выпал кусок уплотнительной резинки.
— Багажник заварен, это для жесткости кузова, — буркнул Виктор, уже без прежней улыбки. — Вещи можно в салон кинуть. Тань, ты просто не понимаешь механики момента. Эта машина — инвестиция. Сейчас такие тачки только дорожают. Я её до ума доведу, и через год она будет стоить в два раза дороже нашего «Форда». Это бизнес-проект, по сути.
— Бизнес-проект, — эхом отозвалась Таня. Она подошла к водительской двери и заглянула в салон.
В нос ударил резкий, въедливый запах старого табака, дешевого ароматизатора «елочка» и какой-то сладковатой химии. То, что она увидела внутри, заставило её сердце пропустить удар, а потом забиться с глухой, тяжелой яростью. Это было не просто старое корыто. Это была насмешка над здравым смыслом. И Виктор, её муж, отец её будущего ребенка, стоял рядом и ждал, что она похвалит его за то, что он уничтожил их комфорт ради ржавой мечты из фильмов про уличные гонки.
— Открой пассажирскую дверь, — потребовала она.
— Зачем? — насторожился Виктор. — Садись так, прокачу, оценишь динамику.
— Открой дверь, я сказала. Я хочу посмотреть, куда я буду ставить автолюльку с твоим сыном.
Виктор нехотя обошел машину, дернул ручку. Дверь поддалась с металлическим скрежетом, словно открывали старый гараж, который не смазывали лет десять. Таня заглянула внутрь, и увиденное окончательно расставило всё по местам. В её голове щелкнул тумблер, отключающий режим «понимающая жена» и включающий режим «холодная война».
В салоне царил дух запустения и какого-то варварского аскетизма. То, что Виктор гордо именовал «спортивным кокпитом», на деле выглядело как камера пыток. Штатные мягкие кресла были безжалостно выдраны с корнем. Вместо них к полу были прикручены два жестких, глубоких «ковша» из дешевого китайского пластика, обтянутого синтетической тканью ядовито-красного цвета. Эти сиденья напоминали ложементы для космонавтов, только сделанные в подвале. У них были высокие жесткие борта, в которые Таня со своим животом просто физически не могла бы втиснуться, не причинив боли ни себе, ни ребенку.
Но самое страшное открылось, когда она перевела взгляд назад. Туда, где по логике вещей и правилам безопасности должно было находиться заднее сиденье. Туда, где она мысленно уже рисовала установленную базу для автолюльки.
Заднего дивана не было. Вообще.
Вместо него внутри салона змеились толстые, грубо сваренные металлические трубы, выкрашенные в кислотно-зеленый цвет. Они перекрещивались, упирались в стойки крыши, перегораживали пространство. Пол был голым — просто крашеный металл, с которого содрали шумоизоляцию и ковролин. Кое-где виднелись шляпки саморезов, вкрученных прямо в кузов.
— Витя... — Таня почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота, и дело было вовсе не в токсикозе. — А где задние сиденья? Куда мы поставим детское кресло?
Виктор, заметив её взгляд, небрежно махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.
— А, ты про диван? Так я его выкинул сразу, он килограмм двадцать весил! Это же лишний вес, Тань. Для дрифта важна развесовка. Зачем нам возить лишний поролон? А эти трубы — это каркас безопасности. Понимаешь? Бе-зо-пас-нос-ти! Если мы перевернемся, крыша не сложится. Это же надежнее любой вашей «вольво»!
— Если мы перевернемся? — переспросила она, глядя на него как на умалишенного. — Ты планируешь переворачиваться с младенцем в машине? И куда, скажи мне на милость, я должна пристегнуть ребенка? К этой водопроводной трубе скотчем примотать?
— Ну зачем утрировать? — Виктор нахмурился, его веселье начало угасать, сменяясь раздражением непризнанного гения. — Придумаем что-нибудь. Можно адаптеры купить, приварить крепления... Да и вообще, первое время можно на руках возить. Раньше же возили как-то, и ничего, выросли все. Ты слишком заморачиваешься. Зато смотри, какой руль!
Он просунул руку в салон и погладил маленький, обшитый замшей руль, на котором отсутствовала центральная часть.
— Витя, — Таня указала дрожащим пальцем на зияющую дыру в центре рулевого колеса. — Где подушка безопасности?
— Да нафиг она нужна! — фыркнул он. — Это для тех, кто ездить не умеет. Подушка только нос ломает при ударе. А тут настоящий гоночный руль, чувствуешь дорогу кончиками пальцев. Связь с машиной — стопроцентная. Ты пойми, в этой тачке ты не пассажир, ты пилот!
Таня смотрела на торчащие из-под приборной панели разноцветные провода, похожие на вывалившиеся кишки. Смотрела на этот голый металл, который зимой промерзнет за пять минут, превратив салон в холодильник. Смотрела на отсутствие ремней безопасности на пассажирском месте — там висели какие-то сложные четырехточечные лямки, в которых можно запутаться насмерть. Она представила, как пытается сесть в этот жесткий пластиковый «ковш» после родов, со швами, с ноющим телом, с плачущим свертком на руках. Представила, как эту жесткую, зубодробительную подвеску подбрасывает на каждом лежачем полицейском, и как голова новорожденного мотается из стороны в сторону.
Это была не машина. Это был эгоизм, отлитый в металле.
Внутри неё что-то оборвалось. Та тонкая нить терпения, на которой держались последние месяцы их брака, когда она закрывала глаза на его задержки с работы, на его бесконечные разговоры о машинах, на трату отложенных денег на какие-то запчасти. Всё это время она думала, что он просто увлекается. Что это хобби. Но сейчас она поняла: это не хобби. Это диагноз.
Она резко развернулась к нему. Живот мешал, спина болела, но голос её окреп и зазвенел сталью.
— Где были твои мозги, когда ты продал наш надежный семейный универсал и купил это гнилое старое купе, потому что пацаны должны заценить? Ты собираешься возить нашего новорожденного в этой капсуле смерти без подушек безопасности? Если тебе дешевые понты дороже жизни сына, то ты мне не муж!
Виктор отшатнулся, словно получил пощечину. Его лицо пошло красными пятнами. Обида, детская и глупая, исказила его черты.
— Ну ты и стерва, Танька, — процедил он сквозь зубы, засовывая руки в карманы широких штанов. — Я тут стараюсь, кручусь, схему провернул, чтобы у нас тачка с душой была, а не обмылок кредитный. А ты... Тебе лишь бы пилить. «Капсула смерти»... Дура ты. Это стиль! Это культура! JDM, понимаешь? Хотя куда тебе... Тебе бы только борщи варить да подгузники менять. Скучная ты. Я думал, ты меня поддержишь, что мы будем самой крутой молодой семьей на районе, а ты... Как бабка старая рассуждаешь.
Он сплюнул на асфальт, прямо под ноги жене.
— Я еще музыку сюда поставлю на два киловатта, сабвуфер на весь багажник, — назло ей добавил он, с вызовом глядя в глаза. — Чтобы все слышали, кто едет. И мне плевать, что ты там думаешь. Я мужик, я решил. Машина остается. Не нравится — ходи пешком.
Таня смотрела на него и видела перед собой совершенно чужого человека. Того, кто в тридцать лет застрял в развитии на уровне прыщавого школьника, мечтающего о внимании одноклассниц. Он не думал о безопасности сына. Он думал о том, как на него посмотрят на светофоре какие-то незнакомые люди.
— Пешком, значит? — тихо переспросила она. — Хорошо.
Она не стала кричать. Не стала бить его сумкой. Она просто закрыла глаза на секунду, вдыхая вонючий выхлоп этой «мечты», и поняла, что воздух в этом дворе стал для неё ядовитым.
— Закрой дверь, — сказала она сухо. — Чтобы я не видела этого убожества внутри.
— Не смей называть мою ласточку убожеством! — взвился Виктор, но дверь захлопнул, причем с такой силой, что с потолка машины снова что-то посыпалось. — Пошли домой. Я жрать хочу. И не выноси мне мозг, у меня и так стресс от сделки.
Он направился к подъезду, даже не предложив ей руку, не попытавшись помочь подняться по ступенькам. Он шел, гордо выпятив грудь, уверенный в своей правоте, оставляя беременную жену позади, рядом с ржавым памятником его глупости. Таня посмотрела на свои отекшие ноги, на этот разноцветный металлолом, и достала телефон. Но звонить она собиралась не ему.
Дверь квартиры захлопнулась, отрезая их от лестничной клетки, но напряжение, сгустившееся в воздухе, никуда не делось. Оно вползло следом за ними, тяжелое и липкое, как тот масляный чад, которым пропиталась одежда Виктора. Он скинул кроссовки, не развязывая шнурков, и прошел на кухню, по-хозяйски гремя дверцей холодильника.
Таня осталась в коридоре. Она медленно, стараясь не наклоняться лишний раз, расстегнула молнию на сапогах. Её руки дрожали, но не от страха, а от осознания той чудовищной пропасти, которая разверзлась между ней и человеком, жующим сейчас бутерброд на кухне.
Из кухни донесся громкий, возбужденный голос. Виктор с кем-то разговаривал по телефону, включив громкую связь.
— Да, Серый, всё четко! Пригнал, стоит во дворе, остывает. Турбина красная, отвечаю! Звук — просто песня, бабки у подъезда перекрестились! — Виктор хохотнул, откусывая кусок колбасы. — Танька? Да чё Танька... В шоке, конечно. Но ничего, привыкнет. Бабы, они ж не шарят в технике. Ей бы только попу греть да кондиционер крутить.
Таня вошла в кухню. Виктор сидел на табуретке, вальяжно развалившись, и подмигивал экрану смартфона.
— Слышь, Витёк, ну ты крассава! — прохрипел голос из динамика. — Реально мужик. А то мы уж думали, ты совсем скурвился на своем «сарае». Как дед старый ездил. Теперь хоть боком на парковке «Ашана» раздадим, как в старые добрые!
Таня узнала этот голос. Серега «Шкив». Тридцать пять лет, живет с мамой, нигде официально не работает, зато считает себя королем районного стритрейсинга на своей полуразвалившейся «девятке».
— Витя, положи трубку, — сказала Таня тихо, но так, что Виктор поперхнулся.
— Давай, Серый, позже наберу, тут... семейный совет, — он сбросил вызов и недовольно уставился на жену. — Чего тебе? Дай поесть спокойно. Я весь день мотался, сделку оформлял.
— Серега, значит? — Таня тяжело опустилась на стул напротив него. — Это Серега тебе посоветовал обменять нашу машину? Тот самый Серега, который у тебя две тысячи до получки занимал полгода назад и так и не отдал?
— Не начинай, — Виктор поморщился. — Причем тут долг? Серый в тачках рубит, он эксперт. Он мне глаза открыл. Пацаны давно уже ржали, что я как пенсионер. «Витя, где твой драйв? Витя, ты стал овощем!». И они правы, Тань. Я мужик, мне тридцать лет, а я ездил на машине, которая кричит: «У меня ипотека и я умер внутри»!
— А теперь у тебя машина, которая кричит: «Я идиот, и мне плевать на семью», — парировала Таня. — Витя, ты понимаешь, что ты сделал? Ты променял безопасность своего ребенка на одобрение кучки неудачников, которые в жизни ничего не добились? Им весело, конечно. Им не рожать, им детей не возить. Им главное — пива попить у гаража и посмотреть, как ты резину жжешь.
Виктор грохнул кулаком по столу. Чашка с чаем подпрыгнула и жалобно звякнула.
— Заткнись! Не смей так говорить про моих друзей! Они, в отличие от тебя, меня понимают. Они видят во мне личность, а не кошелек и водителя! Ты меня задушила, Таня! Со своими ремонтами, шторами, врачами, анализами... Я задыхаюсь! Я хочу чувствовать, что я жив! Хочу нажать на газ и чтобы меня вжало в сиденье! А не тошнить в правом ряду, экономя топливо.
В его глазах горел фанатичный огонь. Он действительно верил в то, что говорил. Для него это ржавое корыто стало символом свободы, освобождения от гнета взрослой жизни, ответственности и обязательств.
— Ты хочешь драйва... — Таня покачала головой, глядя на него с жалостью, смешанной с брезгливостью. — А ты подумал, что будет, если в твою «капсулу смерти» въедет кто-нибудь? В бок, где нет подушек? Где дверь держится на честном слове? Что будет с малышом, Витя?
— Да заладила ты: «безопасность, безопасность»! — Виктор вскочил и начал нервно ходить по маленькой кухне. — Мы же выросли без всяких подушек и ISOFIX! Отец меня на «копейке» возил, я на задней полке спал, и ничего, живой! А сейчас развели панику. Маркетологи вам мозги промыли, чтобы вы новые тачки покупали. Если ты умеешь водить, тебе подушки не нужны. Я ас, я ситуацию контролирую!
— Ты ас? — Таня горько усмехнулась. — Ты два месяца назад бампер поцарапал, когда задом сдавал. На парктрониках и камере. А в этой машине обзор как в танке.
— Это было случайно! Столбик не видно было! — взвизгнул Виктор, чувствуя, как почва уходит из-под ног, и оттого злясь еще сильнее. — Короче, Таня. Тема закрыта. Машина моя, оформлена на меня. Я глава семьи, я так решил. Не нравится — твои проблемы. Будешь ворчать — вообще пешком ходить будешь. Я не позволю делать из себя подкаблучника. Пацаны предупреждали, что ты начнешь мозг выносить. «Держись, Витёк, баба будет давить, не прогибайся». И я не прогнусь!
Он подошел к ней вплотную, нависая сверху. От него пахло потом и агрессией.
— Завтра поедем к маме моей, покажем тачку. И ты будешь улыбаться и говорить, какая крутая у нас покупка. Поняла? Я не позволю тебе позорить меня перед родней кислым лицом.
Таня смотрела ему в глаза и видела там пустоту. Там не было любви, не было заботы. Там было только уязвленное эго маленького мальчика, которому дали порулить большим ржавым конструктором. Он готов был рискнуть всем — здоровьем сына, её спокойствием — лишь бы доказать «пацанам», что он крутой. Что он не «каблук».
— Позорить тебя? — переспросила она тихо. — Нет, Витя. Позоришь ты себя сам. Каждую секунду.
Она встала. Тяжело, опираясь рукой о стол. Живот каменел от напряжения, малыш внутри беспокойно ворочался, словно чувствуя, что отец предал его еще до рождения.
— Я не сяду в эту машину, — твердо сказала она. — И сына моего там не будет. Никогда.
— Ах, твоего сына? — Виктор зло прищурился. — А я кто? Спонсор? Значит так. Или мы ездим на том, что я купил, или ты валишь отсюда. Мне надоели твои ультиматумы. Я мужик, а не тряпка!
— Хорошо, — просто ответила Таня. В её голосе вдруг исчезли эмоции. Остался только холодный расчет. — Хорошо, Витя. Ты сам это предложил.
Она вышла из кухни, оставив его одного. Виктор победно хмыкнул, достал телефон и снова набрал Серегу.
— Алло, братан! Да всё нормально, построил её. Поорала и успокоилась, куда она денется с пузом-то? Ща пивка возьму, выйду к вам, обмоем колеса. Да, я хозяин в доме, ёпта!
Он не слышал, как в спальне Таня достала с антресоли большой чемодан. Он не слышал звука открываемой молнии. Он был слишком занят, наслаждаясь своей мнимой победой над здравым смыслом.
Тихий, но зловещий звук застегиваемой молнии на чемодане прозвучал в спальне громче, чем любой выстрел. Виктор, всё ещё ухмыляющийся после разговора с Серегой, заглянул в комнату с банкой пива в руке. Его расслабленная поза и снисходительная улыбка мгновенно испарились, сменившись выражением тупого непонимания.
На кровати лежали не просто вещи. Там лежала вся их прошлая жизнь, аккуратно сложенная в стопки. Исчезли её крема с трюмо, пропали халаты с вешалки, опустели полки в шкафу. Посреди комнаты стоял огромный дорожный чемодан и та самая сумка в роддом, которую они собирали вместе еще неделю назад, выбирая крошечные боди и шапочки.
— Ты чё устроила? — Виктор нахмурился, делая глоток пива. — Решила маму навестить? Ну давай, проветрись. Посидишь там пару дней, подумаешь над своим поведением, поймешь, как мужа пилить. Я тебя назад не сразу пущу, имей в виду. Поумолять придется.
Таня застегнула последнюю молнию. Она не плакала. Её глаза были сухими, а лицо — спокойным и отрешенным, словно она смотрела на постороннего человека в очереди в магазине. Она накинула пальто, которое с трудом сходилось на животе, и взялась за ручку чемодана.
— Я не в гости, Витя, — её голос звучал глухо, но твердо. — Я уезжаю. Насовсем.
Виктор поперхнулся пивом.
— В смысле «насовсем»? Ты дура, что ли? Тебе рожать скоро! Куда ты попрешься? Кому ты там нужна с прицепом? Думаешь, твои родители обрадуются, что ты им на шею сядешь?
— Мои родители, Витя, обрадуются тому, что их внук будет ездить в безопасности, а не в гробу на колесах, — ответила Таня, выкатывая чемодан в коридор. — И да, мне есть куда идти. Там меня ждут. Там меня не заставляют рисковать жизнью ради дешевых понтов перед гопниками.
— Да ты блефуешь! — Виктор загоготал, но в его смехе проскользнули истеричные нотки. Он преградил ей путь, уперевшись рукой в косяк. — Ты никуда не пойдешь. Ты моя жена, ребенок мой. Я запрещаю! Слышишь? Я глава семьи!
Таня подняла на него глаза. В них было столько ледяного презрения, что Виктор невольно отдернул руку.
— Ты не глава семьи, — отчеканила она. — Ты — великовозрастный ребенок, заигравшийся в машинки. Семья — это ответственность. А ты... ты просто эгоист. Отойди. Такси уже ждет.
Она обошла его, как обходят кучу мусора на тротуаре. Виктор стоял, хватая ртом воздух, не в силах поверить, что это происходит на самом деле. Его «послушная» Танька, которая всегда варила борщи и гладила рубашки, сейчас уходила от него, даже не оглянувшись.
— Ну и вали! — заорал он ей в спину, когда она уже открывала входную дверь. — Вали! Только потом не приползай! Денег не дам! Ни копейки не увидишь! Будешь знать, как мужика не уважать!
Таня замерла на пороге. Она медленно повернулась.
— Развод получишь по почте, — сказала она тихо, но каждое слово впечатывалось в тишину подъезда. — А алименты будешь платить исправно, Витя. Даже если тебе придется продать свою крутую тачку на металлолом. Судебные приставы быстро объяснят тебе, где реальная жизнь, а где твои фантазии.
Дверь закрылась. Щелкнул замок.
Виктор остался один в тихой квартире. Он подбежал к окну, отодвинул штору. Внизу, у подъезда, стоял желтый автомобиль такси — чистая, целая, скучная и безопасная машина. Таня тяжело спустилась с крыльца. Таксист, пожилой мужчина, тут же выскочил, забрал у неё тяжелые сумки, бережно уложил в багажник и открыл перед ней заднюю дверь.
Виктор смотрел, как его жена садится в чужую машину. Как такси плавно отъезжает, исчезая за поворотом.
— Ну и пошла ты! — крикнул он в пустоту комнаты, швырнув пустую банку в стену. Алюминий с грохотом отскочил и покатился по полу. — Баба с возу — кобыле легче! Свобода! Наконец-то свобода!
Он метался по квартире, пытаясь убедить себя, что рад. Что он победитель. Теперь никто не будет зудеть над ухом. Можно пить пиво, можно приглашать друзей, можно жить так, как он хочет! Он схватил ключи от своей новой «ласточки». Ему срочно нужно было услышать рев мотора, почувствовать вибрацию кузова, получить порцию одобрения от пацанов.
Он выбежал во двор, перепрыгивая через ступеньки. Вот она, его мечта. Низкая, дерзкая, агрессивная. Стоит, ждет своего пилота.
Виктор упал в жесткий, неудобный «ковш», ударившись коленом о рулевую колонку. Плевать на боль. Сейчас он заведет этот зверский аппарат, промчится по району с дымом, и все поймут, кто здесь главный. Он вставил ключ в замок зажигания и с силой повернул его.
Щёлк.
Вместо мощного рыка раздался жалкий, сухой щелчок втягивающего реле. И тишина.
Виктор нахмурился. Повернул ключ еще раз.
Щёлк-щёлк-щёлк.
Приборная панель моргнула и погасла.
— Да ладно... — прошептал он. — Ты чё? Эй!
Он яростно забил ладонями по рулю. Провода под торпедой заискрили, и в салоне запахло паленой проводкой. Старый аккумулятор, который «еще походит», сдох окончательно, не выдержав и дня эксплуатации. А может, отвалилась «скрутка» где-то в недрах гнилой проводки, которую делали в гаражах на коленке.
Виктор сидел в темном, холодном и вонючем салоне недвижимости, за которую он отдал их надежный семейный автомобиль. Мимо проезжали люди, спешащие домой к своим семьям. Где-то далеко, в тепле и безопасности, ехала его жена с его сыном, которые больше никогда не вернутся.
Он ударил кулаком по лобовому стеклу. Стекло, уже имевшее трещину, со скрипом разошлось паутиной.
Вокруг никого не было. Пацаны не видели этого позора. Но Виктор знал: это конец. Он остался один, в остывающем куске ржавого железа, который стоил ему всей жизни. Он прижался лбом к холодному рулю без подушки безопасности и впервые за этот вечер замолчал, слушая, как ветер свистит в щелях рассохшихся уплотнителей…