— Открой дверь, у меня руки заняты твоим пиджаком, который ты, как трус, забыл на спинке стула, — голос Яны сочился ядом, перекрывая гул проезжающих по проспекту машин. Она стояла у пассажирской двери черного седана, демонстративно отставив ногу в туфле на шпильке, и всем своим видом излучала оскорбленное достоинство.
Максим нажал кнопку на брелоке. Замки щелкнули сухо и коротко, как затвор пистолета. Он не смотрел на жену. Его взгляд был прикован к пятну на лацкане собственного пиджака, который Яна скомкала в руках. Темно-бордовое пятно от коллекционного вина, которое пять минут назад стекало по белой блузке генерального директора его фирмы, теперь впитывалось в ткань его одежды, окончательно закрепляя итог вечера.
Он сел за руль, чувствуя, как внутри грудной клетки разрастается ледяной ком. Это была не злость. Злость — горячая, импульсивная эмоция. Это было что-то мертвое, тяжелое, похожее на бетонную плиту, придавившую легкие. Дышать было трудно, каждый вдох давался с усилием, будто воздух стал густым и вязким.
Яна плюхнулась на соседнее сиденье, хлопнув дверью с такой силой, что тяжелая немецкая машина качнулась. В замкнутом пространстве салона тут же сгустился тяжелый запах: смесь её приторных вечерних духов «Баккара», алкогольного перегара и кислого винного сусла, которым пропиталось всё вокруг.
— Ну и чего ты молчишь? — начала она, едва он нажал кнопку пуска двигателя и панель приборов вспыхнула холодным неоновым светом. — Сидишь, надулся, как мышь на крупу. Тебе должно быть стыдно, Максим. Мне пришлось защищать нашу семью, пока ты жевал тарталетки и лыбился этой шлюхе.
Максим медленно вырулил с парковки. Огни ночной Москвы, которые еще час назад, когда они только входили в ресторан, казались ему обещанием блестящего будущего, теперь превратились в размытые, злые полосы, режущие глаза. Он видел боковым зрением, как охранник ресторана — крепкий мужчина в черном костюме — провожал их взглядом. В этом взгляде была смесь брезгливого презрения и жалости. Точно так же на него смотрели полчаса назад все: коллеги, партнеры, инвесторы. Вся его профессиональная жизнь, выстраиваемая по кирпичику, рухнула в одно мгновение.
— Ты назвала её «подстилкой» при полном совете директоров, — произнес Максим. Его голос звучал пугающе ровно, монотонно, словно у робота, у которого сгорели предохранители эмоций. Он смотрел строго вперед, на мокрый асфальт. — Ирину Владимировну. Женщину, которая создала этот холдинг с нуля в девяностые. Женщину, у которой трое внуков и безупречная репутация.
— Ой, да не смеши меня! — Яна фыркнула, дернув плечом так, что бретелька её вечернего платья сползла. Она агрессивно поправила волосы, глядя в зеркало в козырьке. — Внуки у неё. Святая невинность. Ты видел, как она на тебя смотрела, когда тост говорила? «Максим — наша надежда, наш самый перспективный сотрудник, правая рука». И глазки строила, и улыбалась так, будто вы уже в постели кувыркались. Я эти взгляды знаю. Я женщина, Максим, я хищниц за версту чую. У неё на лице было написано, что она хочет молодого мяса.
Максим сжал руль так, что кожа на костяшках пальцев побелела, а кожаная оплетка жалобно скрипнула. Он вспомнил этот момент с кристальной ясностью. Ирина Владимировна говорила о расширении департамента, о том, что доверяет ему, Максиму, руководство новым филиалом в Европе. Это был триумф. Вершина, к которой он карабкался пять лет, работая по двенадцать часов, пропуская выходные, глотая таблетки от давления, терпя капризы клиентов. И в ту секунду, когда она подняла бокал шампанского, Яна, сидевшая рядом и до этого молча накачивавшаяся красным сухим, вдруг вскочила, опрокинув стул.
— Она смотрела на меня, потому что назначала меня своим заместителем, Яна, — процедил он сквозь зубы, чувствуя, как пульсирует жилка на виске. — Она улыбалась, потому что мы закрыли сделку на триста миллионов. Это была профессиональная улыбка, черт возьми!
— Она тебя хотела! — взвизгнула Яна, резко повернувшись к нему всем корпусом. Лицо её, искаженное гримасой пьяной ненависти, в переменчивом свете уличных фонарей казалось маской злого клоуна. — Не делай из меня дуру! Я видела, как она положила руку тебе на плечо! Положила и держала! Секунды три держала! Это что, деловой этикет? Это харассмент! Это домогательство! И ты стоял, как телок, и млел! Если бы я не вмешалась, она бы тебя прямо там на столе разложила, при всех этих стариканах!
Максим резко затормозил на красный свет. Машину дернуло. Яна по инерции клюнула носом вперед, ремень безопасности впился ей в грудь, но она даже не заметила боли. Адреналин скандала, смешанный с алкоголем, бурлил в её крови, требуя выхода, требуя драмы.
— Ты выплеснула бокал Мерло ей в лицо, — продолжил Максим, игнорируя её выпады. Он просто перечислял факты, словно зачитывал протокол в морге над трупом своей карьеры. — Ты орала на весь зал, что выдернешь ей волосы. Охрана выводила нас под руки, как каких-то маргиналов из дешевого кабака. Петр Ильич, главный инвестор, отошел в сторону, вжался в стену, чтобы ты его не заляпала. Ты видела его лицо? Он смотрел на меня как на прокаженного.
— И правильно сделала! — Яна торжествующе ударила ладонью по приборной панели, оставляя жирный след. — Пусть знают, что у тебя есть жена! Что ты не свободный кобель, которого можно увести за повышение! Я обозначила территорию, Максим. В животном мире самки грызут глотки за своих самцов. А ты... ты вместо того, чтобы сказать: «Спасибо, любимая, что ты такая страстная, что ты так за нас борешься», сидишь тут и нудишь про какого-то Петра Ильича. Да плевать я хотела на твоего инвестора! У него рожа кислая, будто он лимон сожрал. А эта твоя Ирина... теперь будет знать, как на чужое рот разевать.
Она полезла в свою маленькую сумочку, нервно порылась там, звякнув ключами, и выудила пачку тонких сигарет. Щелкнула зажигалкой. Огонек осветил её лицо — красивое, но сейчас безобразное в своей уверенности.
— В моей машине не курят, — сказал Максим тихо.
— Да пошел ты, — Яна глубоко затянулась, демонстративно закатив глаза, и выпустила густую струю дыма прямо в лобовое стекло. — Буду курить, где хочу. У меня стресс. Я, между прочим, перенервничала больше твоего. Ты хоть представляешь, как это унизительно — видеть, как твоего мужа раздевают глазами, а он стоит и улыбается?
Максим нажал кнопку стеклоподъемника, впуская в салон холодный, загазованный, но отрезвляющий воздух Садового кольца. Он чувствовал, как внутри лопаются последние струны. Не громко, без звона. Просто рвутся одна за другой, превращаясь в бесполезную труху. Он посмотрел на жену. На её испачканные размазанной помадой губы. На пятна вина на подоле платья, которое он купил ей неделю назад, отказав себе в обновлении ноутбука, чтобы она соответствовала дресс-коду вечера.
Он больше не видел женщину, которую когда-то любил. Он видел чудовище. Паразита, присосавшегося к его жизни. Существо, которое питается его энергией, его успехами, превращая всё, к чему прикасается, в дымящиеся руины. И самое страшное — она искренне верила, что права.
— Ты понимаешь, что завтра меня уволят? — спросил он, глядя ей прямо в глаза. — Не просто уволят по собственному. Меня уволят с волчьим билетом. Меня внесут в черные списки. В нашей сфере слухи распространяются быстрее, чем вирус. Никто не возьмет на работу топ-менеджера, чья жена — неадекватная истеричка, бросающаяся на людей.
— Ой, ну конечно! — Яна расхохоталась, и смех этот был похож на карканье. — Опять ты за свое! Карьера, списки, сфера... Ты мужик или калькулятор? Найдем другую работу! Откроем свой бизнес! Господи, да тебя везде с руками оторвут, ты же гений, сам говорил! Ты просто трусишь. Ты боишься перемен. А я тебя подтолкнула. Может, это знак свыше? Может, тебе вообще не место в этом гадюшнике?
Она стряхнула длинный столбик пепла прямо на велюровый коврик.
— Я тебя спасла, дурачок, — добавила она уже мягче, протягивая руку с тлеющей сигаретой, чтобы погладить его по колену. — Ты мне еще спасибо скажешь. Мы найдем тебе место, где начальником будет мужик. Старый, толстый и женатый. Чтобы я была спокойна. И чтобы никаких Ирин Владимировн.
Максим сбросил её руку резким движением, словно смахнул ядовитого тарантула. Физическое отвращение волной прокатилось от места прикосновения до самого горла.
— Не трогай меня, — сказал он.
— Ах, не трогай? — Яна мгновенно вспыхнула снова, её глаза сузились. — Брезгуешь? Жену свою законную брезгуешь, а ту старую вешалку, значит, хотел? Так вали к ней! Разворачивайся и едь обратно в ресторан! Может, она там еще обтекает, как раз утешишь, слижешь винишко с её дряблой шеи!
Максим не ответил. Он включил поворотник и перестроился в правый ряд. В его голове, среди шума мотора и её визгливых криков, начала формироваться кристально ясная мысль. План действий. Простой, жесткий и единственный возможный. Впервые за вечер он точно знал, куда едет.
— Ты видел её декольте? — вдруг спросила Яна, нарушая тишину, которая звенела в ушах громче любого крика. Она развернулась к нему, поджав ноги прямо на кожаном сиденье, пачкая обивку уличной грязью с туфель. — Нет, ты мне скажи честно, как мужик. Ты видел это? Это же не вырез, это витрина мясной лавки. «Посмотрите, товар лицом, всё свежее, налетай!».
Максим смотрел на дорогу. Садовое кольцо плыло навстречу бесконечным потоком красных габаритных огней. Ему казалось, что он ведет машину внутри гигантской артерии, и эта артерия вот-вот лопнет.
— У неё был стандартный деловой костюм от Шанель, — ответил он сухо, чувствуя, как сводит скулы. — Закрытый пиджак. Яна, ты бредишь. Ты видишь то, чего нет, и не видишь того, что есть.
— О, ну конечно! Теперь ты будешь защищать её гардероб! — она истерично хихикнула и снова затянулась сигаретой, хотя он просил не курить. Дым стлался по салону сизой пеленой. — Шанель... Да хоть мешок из-под картошки на неё надень, суть не изменится. Шлюха есть шлюха, даже если она генеральный директор. Ты думаешь, я не заметила, как она к тебе наклонялась, когда ты ей график показывал? Она же грудью тебе в плечо тыкалась! Специально! Проверяла реакцию. А ты, небось, и поплыл сразу? Тестостерон в голову ударил?
Максим до боли сжал руль. Он помнил этот момент. В зале было шумно, играла живая музыка, и Ирина Владимировна действительно наклонилась, чтобы услышать цифры квартального отчета. Это длилось три секунды. Три секунды рабочего процесса, которые в больном воображении его жены превратились в порнографическую сцену.
— Яна, послушай меня, — он попытался говорить спокойно, но голос дрогнул от сдерживаемой ярости. — Я работал в этой компании пять лет. Пять лет я приходил первым и уходил последним. Я пропустил два твоих дня рождения, потому что был в командировках. Я заработал нам на эту машину, на ипотеку, на твой «отдых от всего». И сегодня я должен был получить бонус, который закрыл бы ипотеку полностью. Ты понимаешь это? Ты смыла в унитаз пять лет моей жизни и десять миллионов рублей. Просто потому, что тебе «показалось».
— Не переводи всё на деньги! — взвизгнула она, тыча сигаретой в его сторону так, что пепел упал ему на брюки. — Ты меркантильный сухарь! Я говорю о чувствах, о семье, о верности! А ты мне — про ипотеку! Да подавись ты своими миллионами! Если цена этих денег — терпеть, как какая-то крашеная мымра лапает моего мужа, то нам такие деньги не нужны!
Она говорила это с такой убежденностью, с таким фанатичным блеском в глазах, что Максиму стало страшно. По-настоящему страшно. Он понял, что рядом с ним сидит не просто ревнивая женщина. Рядом с ним сидит человек, чья реальность искривлена, как отражение в комнате смеха. Только смешно здесь не было никому.
— Ты больна, — сказал он. Это прозвучало не как оскорбление, а как медицинский диагноз. — Тебе нужно лечиться. Это паранойя. Ты везде видишь врагов. Ты уничтожила мои отношения с друзьями, потому что тебе казалось, что они настраивают меня против тебя. Ты рассорила меня с сестрой, потому что она «слишком часто звонит». Теперь ты добралась до работы. Что дальше, Яна? Ты запретишь мне выходить из дома?
— Я не больна! — заорала она так, что заложило уши. — Я просто люблю тебя! Я борюсь за нас! Ты слепой, Максим! Ты наивный, как ребенок! Все эти бабы — они только и ждут момента. А я — твой щит! Я твоя стена! Я сегодня спасла тебя от позора, от служебного романа, который разрушил бы нашу жизнь! А ты вместо благодарности везешь меня с таким лицом, будто на похороны едешь!
— Я и еду с похорон, — тихо ответил он. — С похорон моего будущего.
Яна резко отвернулась к окну. Её отражение в темном стекле было искажено, но даже так было видно, как она кривит губы.
— Ты просто слабак, — бросила она с презрением. — Настоящий мужик бы радовался, что у него такая жена. Темпераментная. Которая своё не отдаст. А ты... тряпка. Тебе лишь бы перед начальством на задних лапках прыгать. «Ирина Владимировна, Ирина Владимировна»... Тьфу! Противно слушать. Да она старая! У неё кожа на шее висит, ты видел? И ботокса в роже столько, что она улыбаться нормально не может. И на эту куклу ты меня променял? На этот кусок пластика ты молишься?
Максим слушал этот поток грязи и чувствовал, как внутри него что-то умирает. Умирает надежда. Умирает жалость. Умирает привычка. Он вдруг осознал, что все эти годы он жил в состоянии постоянной войны. Он шел домой, как на минное поле, гадая: где рванет сегодня? Не так посмотрел? Не тем тоном ответил? Задержался на пять минут? Лайк поставил не той?
Он жил с террористом. И этот террорист требовал выкупа каждый день. Выкупом были его нервы, его время, его самоуважение.
— Знаешь, что самое смешное? — вдруг сказала Яна, меняя тон на ядовито-вкрадчивый. — Я ведь следила за вами с самого начала вечера. Я видела, как ты на неё смотрел, когда она только вошла. У тебя глаза блестели. Ты не на меня так смотрел, Максим. Ты на неё смотрел. Ты хотел её власти. Ты хотел быть рядом с «сильной женщиной». Вот и получил. Теперь она знает, кто ты есть. Подкаблучник, который не может унять свою жену. Теперь ты для неё никто. И поделом. Будешь знать, как заглядываться на чужое.
Максим почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Ему захотелось остановить машину прямо здесь, посреди потока, вышвырнуть её вон и уехать. Но он сдержался. Рациональная часть мозга, та самая, которая делала его отличным аналитиком, подсказала: «Не здесь. Не сейчас. Нужно довести дело до конца».
Он посмотрел на навигатор. До точки назначения оставалось пятнадцать минут. Пятнадцать минут ада в замкнутом пространстве.
— Ты закончила? — спросил он, не поворачивая головы.
— Нет, я не закончила! — Яна снова завелась с пол-оборота. — Я требую извинений! Ты должен извиниться за то, что выставил меня истеричкой! Ты должен был поддержать меня! Сказать им всем: «Моя жена права, вы перешли черту!». А ты молчал! Ты позволил охране трогать меня своими грязными лапами! Ты предал меня, Максим! Ты предал нас ради своей паршивой карьеры!
Она ударила кулаком по торпеде, потом еще раз.
— Останови машину! Я хочу купить еще вина! Мне нужно успокоиться! Останови, я сказала!
Максим продолжал ехать, не сбавляя скорости. Его лицо превратилось в каменную маску. Ни один мускул не дрогнул. Он больше не спорил. Не приводил аргументы. Не пытался достучаться. Там, за дверью её сознания, никого не было дома. Свет горел, но внутри было пусто и темно.
— Ты оглох?! — она дернула его за рукав пиджака, едва не вывернув руль. — Я сказала — тормози! Я не поеду домой в таком состоянии! Ты мне должен! Ты мне всю жизнь испортил своим равнодушием!
Колеса шуршали по асфальту, отмеряя метры до финала. Максим чувствовал, как эта механическая, монотонная вибрация дороги передается ему в руки, успокаивая, давая силы. Он уже не слушал слова. Они превратились в белый шум, в назойливое жужжание мухи, которая бьется о стекло, не понимая, что выхода нет. Выход был только у него. И он собирался им воспользоваться.
— Дай мне свой телефон! — внезапно потребовала Яна, протягивая руку к его внутреннему карману. Её пальцы, унизанные кольцами, скрючились, как когти хищной птицы. — Разблокируй и дай сюда! Я хочу посмотреть, что ты ей писал до этого вечера. Спорим, там переписка? «Доброе утро, Ирина Владимировна», «Спокойной ночи, королева»? Давай, если тебе нечего скрывать, покажи!
Максим резко дернул руль вправо, подрезая такси. Раздался пронзительный гудок, фары чужой машины на мгновение ослепили их через зеркало заднего вида, но ему было все равно. Машина вильнула и с визгом покрышек влетела в грязный карман автобусной остановки. Резкое торможение бросило их вперед. Яна ударилась рукой о бардачок и взвизгнула, но боль лишь подстегнула её ярость.
— Ты что творишь, психопат?! Ты нас убить хочешь?! — заорала она, хватаясь за ушибленное запястье. — Сначала изменяешь, потом покалечить решил?
Максим заглушил двигатель. В салоне повисла тишина, нарушаемая лишь стуком дождя по крыше и её тяжелым, хриплым дыханием. Он медленно отстегнул ремень безопасности, чувствуя, как внутри него дрожит каждая клетка. Это была не дрожь страха, это была вибрация перегретого котла, который больше не мог сдерживать давление пара.
Он повернулся к ней. В полумраке салона, освещенном лишь желтым светом уличного фонаря, её лицо казалось чужим. Искаженным. Уродливым в своей злобе.
— Ты устроила истерику на моем корпоративе, выплеснула вино на мою начальницу и назвала её девкой с трассы, потому что тебе показалось, что она на меня смотрит! Ты уничтожила мою репутацию и карьеру за один вечер своей больной ревностью! Собирай вещи и лечи голову, но подальше от меня!
Яна опешила. Она застыла с открытым ртом, не ожидая такого отпора. Обычно Максим молчал. Обычно он сглаживал углы, извинялся, пытался успокоить. Но сейчас перед ней сидел незнакомец с бешеными глазами.
— Что?.. — просипела она, и в её голосе впервые проскользнула нотка неуверенности, тут же, впрочем, сменившаяся привычной агрессией. — Да как ты смеешь на меня голос повышать? Я твоя жена! Я жизнь положила, чтобы из тебя человека сделать! А ты меня гонишь? Из-за какой-то старой карги? Да ты никто без меня! Ты ноль!
Максим не стал слушать дальше. Он распахнул дверь и вывалился на улицу, в холодную сырость ноябрьской ночи. Ему нужно было дышать. Воздух в машине был отравлен её присутствием.
Он отошел на пару метров, достал пачку сигарет. Руки тряслись так сильно, что он с третьей попытки высек огонь из зажигалки. Первая затяжка обожгла легкие, но принесла странное, болезненное облегчение. Он стоял под моросящим дождем, в испорченном вином пиджаке, и смотрел на свою машину.
За тонированным стеклом билась Яна. Он не слышал её слов, но видел, как открывается её рот, как она размахивает руками, как бьет ладонями по приборной панели. Это зрелище напоминало немое кино. Фильм ужасов, в котором он играл главную роль последние три года.
Он смотрел на неё и вдруг с кристальной ясностью осознал: это никогда не кончится. Не будет того «завтра», когда она изменится. Не будет того дня, когда она станет уверенной в себе. Это бездна. Черная дыра, которая засасывает всё: его амбиции, его радость, его друзей, его спокойствие. Она — бомба замедленного действия, примотанная к его груди скотчем брачного свидетельства. И сегодня таймер дошел до нуля.
Взрыв произошел. Его карьера — руины. Его репутация — пепел. Но, странное дело, стоя здесь, на грязной обочине, он не чувствовал горя. Он чувствовал, как с плеч сваливается бетонная плита. Если карьера уже уничтожена, то терять больше нечего. А значит, нечего и бояться.
Яна в машине, видимо, поняла, что он не собирается возвращаться к спору, и опустила стекло.
— Сядь в машину немедленно! — донесся её визгливый голос, перекрывающий шум дождя. — Ты простудишься, и кто тебя лечить будет? Я? Не надейся! Я тебе чаю не подам, пока на коленях прощения не вымолишь! Ты слышишь меня, Максим? Ты меня позоришь перед людьми на остановке!
Максим бросил недокуренную сигарету в лужу. Она пшикнула и погасла. Так же, как погасло что-то внутри него. Последняя искра жалости. Последняя капля привязанности. Осталась только холодная, расчетливая пустота.
Он вернулся в машину. Молча сел за руль. Захлопнул дверь, отсекая шум улицы.
— Накурился? — язвительно спросила Яна, скрестив руки на груди. — Молодец. А теперь вези меня домой. Я устала, у меня мигрень начинается от твоих выходок. И, кстати, завтра с утра поедешь в химчистку, платье мое сдашь. И пиджак свой. Хотя нет, пиджак выкини, он теперь воняет дешевым вином этой твоей Ирины.
Максим не ответил. Он медленно, с пугающим спокойствием пристегнул ремень. Его движения были плавными и точными, как у хирурга перед ампутацией. Он включил навигатор. Пальцы быстро набрали новый адрес. Не их уютную квартиру в новостройке. Другой адрес.
— Ты чего молчишь? — Яна толкнула его локтем. — Я с кем разговариваю? Со стеной? Ты понял про химчистку?
— Понял, — коротко ответил Максим. Это было первое слово, которое он произнес спокойным тоном за последний час.
Он выжал газ, и машина рванула с места, вливаясь в поток. Яна, довольная тем, что последнее слово осталось за ней, достала зеркальце и начала вытирать потекшую тушь. Она не смотрела на экран навигатора. Она была слишком занята собой, своим отражением, своей обидой. Она не знала, что этот маршрут — дорога в один конец.
Максим вел машину жестко, агрессивно перестраиваясь из ряда в ряд. Он смотрел на дорогу, но перед глазами стояла картина вечера: Ирина Владимировна, растерянно вытирающая лицо салфеткой, и перекошенное злобой лицо Яны. Этот кадр выжег всё, что было "до". Все воспоминания о свадьбе, об отпусках, о первых свиданиях — всё это сгорело в стыде этого вечера.
— А вообще, я подумала, — вдруг заявила Яна, захлопнув пудреницу. — Тебе надо будет завтра написать заявление в прокуратуру. На эту твою начальницу. За домогательства. Я читала в интернете, сейчас за это можно огромную компенсацию отсудить. Мы её засудим, Максим! Представляешь? Она еще платить нам будет! И извиняться публично! Я её уничтожу!
Максим усмехнулся. Страшной, кривой усмешкой.
— Обязательно, — сказал он. — Ты всех уничтожишь, Яна. Ты в этом мастер.
Он свернул с проспекта в сторону спальных районов. Туда, где пятиэтажки стояли плотными рядами, как зубы дракона. Туда, где прошлое Яны ждало её возвращения. Она даже не заметила поворота. Она уже планировала, как потратит деньги от несуществующего иска. Она жила в своем мире, и в этом мире места для Максима больше не было. Он просто подвозил её до конечной остановки.
Черный седан медленно, переваливаясь через глубокие выбоины в асфальте, въехал в тесный двор старой пятиэтажки в районе Перово. Свет ксеноновых фар скользнул по облупленной стене трансформаторной будки, исписанной нецензурными словами, по ржавым качелям и переполненным мусорным контейнерам. Здесь пахло сыростью, жареной картошкой и безнадежностью — запах, который Максим помнил слишком хорошо и от которого бежал всю свою сознательную жизнь.
Яна, увлеченная подсчетом будущих миллионов от судебного иска к его начальнице, наконец оторвалась от телефона и посмотрела в окно. Её глаза округлились. Она узнала этот двор. Здесь она выросла, отсюда она мечтала вырваться, и именно сюда она поклялась никогда не возвращаться на «птичьих правах».
— Максим, ты что, заблудился? — её голос дрогнул, потеряв часть своей визгливой уверенности. — Это же двор моих родителей. Зачем мы здесь? Я не просила везти меня к маме. Поворачивай! Ты перепутал поворот на эстакаде!
Максим молча остановил машину прямо у третьего подъезда. Двигатель он глушить не стал. Ровный гул мотора был единственным звуком, связывающим его с реальностью. Он отстегнул ремень безопасности, и этот щелчок прозвучал в тишине салона как выстрел в упор.
— Я ничего не перепутал, — спокойно сказал он.
Он вышел из машины, не обращая внимания на дождь, который тут же начал хлестать его по лицу. Обошел автомобиль сзади, открыл багажник. Там лежала большая спортивная сумка Яны с формой для фитнеса и кроссовками — она всегда возила её с собой, хотя в зал не ходила уже полгода. Максим рывком вытащил сумку.
Подойдя к пассажирской двери, он распахнул её настежь. В салон ворвался холодный, промозглый воздух, мгновенно выстужая нагретое климат-контролем пространство.
— Выходи, — скомандовал он. Коротко. Жестко. Без возможности возразить.
Яна вжалась в кожаное кресло, подтянув ноги. Её лицо пошло красными пятнами, губы затряслись — не от страха, а от бешенства, смешанного с недоумением.
— Ты совсем рехнулся?! — взвизгнула она, хватаясь руками за дверную ручку, словно пытаясь прирасти к машине. — Куда выходить?! В эту грязь?! В туфлях за тридцать тысяч?! Закрой дверь немедленно, идиот! У меня платье промокнет!
Максим не стал спорить. Он просто наклонился, перегнулся через неё и отстегнул её ремень безопасности. Яна попыталась ударить его сумочкой, но он перехватил её руку. Не больно, но железно. В его глазах не было ни ярости, ни любви, ни даже ненависти. Там была ледяная пустота хирурга, удаляющего гангренозную конечность.
— Я сказал — вон, — повторил он, глядя ей прямо в расширенные зрачки. — Твой спектакль окончен. Антракта не будет. Финита.
Он разжал пальцы, отпустил её руку и швырнул спортивную сумку прямо на мокрый, грязный асфальт, в лужу, в которой отражался тусклый свет подъездной лампочки. Брызги грязной воды полетели на его брюки, но ему было плевать.
— Это что такое? — Яна перевела взгляд с сумки на мужа, и в её голосе зазвучали настоящие истерические ноты. — Ты выкидываешь меня, как собаку? Меня?! Свою жену?! Да я тебя уничтожу! Я всем расскажу, какой ты импотент и неудачник! Ты приползешь ко мне! Ты сдохнешь без меня!
— Курьер привезет остальные вещи завтра до обеда. Адрес доставки — квартира твоей матери, — Максим говорил ровным тоном, игнорируя её крики. — Замки в квартире я сменю через час. Карты, привязанные к моему счету, я уже заблокировал, пока мы ехали.
Яна, осознав смысл его слов, вдруг замолчала. На секунду. А потом взревела раненым зверем, выскочила из машины, не глядя под ноги, и наступила прямо в жидкую грязь дорогой шпилькой. Туфля скользнула, Яна взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, и едва не рухнула в лужу рядом со своей сумкой.
— Ты не имеешь права! — заорала она, стоя по щиколотку в ледяной жиже, под дождем, в вечернем платье с пятном от вина. Её прическа превратилась в мокрую паклю, тушь потекла черными ручьями по щекам. — Это совместно нажитое имущество! Я тебя засужу! Я отберу у тебя всё! Ты будешь жить на теплотрассе! Мама! Мама, посмотри, что он делает!
Максим не стал дослушивать. Он сделал шаг назад, вернулся на водительское сиденье и захлопнул дверь. Звук удара металла о металл отрезал её вопли, превратив их в немое кино за толстым стеклом. Он нажал кнопку блокировки дверей.
Яна бросилась к машине. Она молотила кулаками по стеклу, её рот искривился в проклятиях, длинные ногти скребли по тонировке, пытаясь добраться до него, выцарапать ему глаза, вернуть контроль. Она была похожа на безумную ведьму, изгнанную из своего логова.
Максим включил заднюю передачу. Камера заднего вида показала серый двор, убогую детскую площадку и темноту. Он плавно отпустил тормоз. Машина тронулась, оставляя Яну одну посреди двора, под дождем, рядом с грязной сумкой и разбитыми иллюзиями. В зеркале заднего вида он видел, как она бежала за машиной пару метров, что-то крича и грозя кулаком, пока не подвернула ногу и не остановилась, глядя вслед удаляющимся красным огням.
Выехав со двора на проспект, Максим потянулся к бардачку. Достал пачку сигарет. Прикурил. Руки больше не дрожали. Впервые за три года он сделал глубокий вдох, и воздух не казался ему спертым.
Да, его карьера была уничтожена. Да, впереди были развод, раздел имущества и тонны грязи, которую Яна выльет на него в соцсетях и общим знакомым. Но это были проблемы решаемые. Это была просто жизнь. Главное — он обезвредил бомбу. Он выжил.
Максим открыл окно, стряхнул пепел и включил радио. Играл какой-то старый джаз. Он прибавил громкость, заглушая шум дождя и остатки воспоминаний о женщине, которая осталась в грязном дворе своего прошлого. Он выбрал спокойствие. И это был самый дорогой, но самый правильный выбор в его жизни…
СТАВЬТЕ ЛАЙК 👍 ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ ✔✨ ПИШИТЕ КОММЕНТАРИИ ⬇⬇⬇ ЧИТАЙТЕ ДРУГИЕ МОИ РАССКАЗЫ