Оркестратория – удивительное слово и уникальное явление. Ансамбль, в котором с первой репетиции играет каждый, у кого внутри звучит музыка.
Три года назад мы поговорили с руководителем Оркестратории Ириной Шевцовой, музыкантом с академическим и педагогическим бэкграундом. Тогда проект только начинал свой путь, и мы слабо представляли, к чему приведёт эта «шалость» – сделать оркестр меломанов явлением в культурном пространстве районов Новой Москвы.
– Сегодня Оркестратория – это сыгранный ансамбль, в котором по-прежнему играют любители. Что в нём зацепило людей? Почему они остались и продолжают приходить с удовольствием?
Ирина Шевцова. Это хороший вопрос, и мне самой сложно на него ответить. Теперь у нас есть не только концертный состав, который сформировался за три года репетиций и выступлений, но и Оркестратория: Лаборатория, куда по-прежнему приходят новые люди.
Только что, например, пришел состоявшийся программист. Судя по всему, всё у него в жизни отлично. Но у нас ему важно разобраться с виолончелью. Куда нажать? Где у неё какие ноты?
Что здесь цепляет человека, пока для меня загадка.
Если говорить про давнишних участников, то им стоило только выйти на сцену… Сцена – это адреналин и коктейль химических процессов, которые запускаются, когда мы выходим на публику и получаем тёплую обратную связь.
К химии на сцене присоединилась физика горизонтальных связей. Люди подружились, они ездят друг к другу в гости, знают, как зовут детей, их размер обуви и так далее.
Окестратория стала точкой сборки по-настоящему дружного сообщества, сюда его участники просто не могут не приезжать, потому что здесь, в том числе, проходит их жизнь.
И эту жизнь они совершенно естестественно хотят сделать лучше…
Так, вчера я довольно поздно ехала с работы, когда получила сообщение от участника Оркестратории, что ему надо немедленно поговорить. Но что же случилось? Спешу позвонить сразу на выходе из метро – срочный же разговор! – и слышу что-то про пьесу, сюжет, театральную постановку, а кроме того, прям «вижу», как у него горят глаза!
Оказывается, он наткнулся на пьесу, в которой, по его мнению, самое место Оркестратории, и уже крутит в голове идею сделать нечто на пересечении театрального жанра и нашего концертного репертуара.
А поскольку настоящая жизнь не терпит промедлений, он срочно пытается понять, как мне идея, и заручиться моей поддержкой.
В свою очередь участники, которые разбираются в тонкостях финансовой отчетности, присылают ссылки для подачи проекта на грант, и предлагают помощь в оформлении документов.
Есть те, кто имеет навыки организации больших мероприятий и готов брать на себя организацию наших выступлений…
То есть мы развиваемся абсолютно по законам любого сообщества по интересам – каждый делает то, что его зажигает, и то, в чём он разбирается лучше всего.
– Три года назад я спрашивала, как же учат аккорды те, кто не понимает нотной грамоты, а ты рассказывала про методику наклеечек, которые на первых порах её заменяют. На каком «языке» вы общаетесь сегодня?
Ирина. С концертным составом мы, конечно, уже ничего не клеим. Во-первых, сильно вырос уровень самых первых участников. Во-вторых, к концу второго года в проект пришли люди с музыкальным бэкграундом.
Если говорить о новичках, то кому-то действительно важно уловить основную идею игры и быстро включиться, и здесь по-прежнему хороша методика наклеек. Отлично, что я могу предложить способ, который помогает играть сразу, не особенно заморачиваясь деталями.
Но есть люди, которые хотят понять, как это работает. И я думаю, что это во многом связано с профессиональным и личным складом человека.
Они хотят знать, почему так записаны ноты, почему таким образом записан ритм. Теперь мы по своей воле включаем в наши репетиции теорию музыки. Недавно я рассказывала про математические способы интерпретации музыкального ритма и про то, как логические закономерности и связи помогают осознать написанное на нотном листке.
И некоторым именно так становится всё понятно. Поэтому да, стикеры по-прежнему лежат в моем мешочке, но я их клею далеко не всегда и не всем.
– Как здорово, что кому-то интересен именно академический подход, несмотря на любительскую базу Оркестратории. Говорю про любительскую базу без какой-либо отрицательной коннотации.
Ирина. Меня это бесконечно восхищает, и я всегда держу в голове несколько вариантов объяснений, несколько сценариев, пытаюсь понять запрос конкретного человека, чтобы он мог воспользоваться всеми существующими в проекте возможностями.
Кажется, что на общей репетиции мы не можем долго вдаваться в детали, но самые заинтересованные обычно сами находят нужную информацию.
Таким образом Оркестратория работает и как самоорганизующаяся система.
– Получается, что Оркестратория школа и для тебя. За это время ты наверняка вынесла для себя множество уроков и прокачала новые навыки.
Ирина. Я расскажу, что сегодня вызывает у меня самый большой интерес. Это чувства разных людей, которые выходят на сцену. Я столкнулась с тем, что многие взрослые, имеют негативный опыт в своём прошлом музыкальном образовании.
Это могут быть комментарии из детства из серии «медведь наступил на ухо», уроки в музыкальной школе, когда человек столкнулся с эмоциональным насилием, другие события, которые закрепляют установки «я не могу», «я не умею» или просто вызывают иррациональный страх и стресс перед музицированием и сценой.
У нас был случай, когда участница проекта захотела спеть песню. Мы отлично пели на репетиции, но на публике она настолько замедляла своё исполнение, что мы буквально подходили к черте, когда вот-вот остановимся. Это была реакция на стресс по типу «замри».
Когда я попадаю в стрессовую ситуацию, у меня, наоборот активизируются ресурсы, о которых я не подозревала. В детстве бывало, что на сцене я брала очень быстрый темп, в котором никогда не играла на репетициях.
Так вот понаблюдав за людьми, я поняла, что уверенный, состоявшийся взрослый человек в Оркестратории снова попадает в ситуацию большой неопределенности – ему дают новый инструмент, нужно где-то нажать, посмотреть в ноты, не забывать одновременно слушать, что играют другие. И вот тут на него обрушивается забытый опыт, когда человек ощущает дискомфорт, как 20 и больше лет назад.
Я поняла, что обязана это учитывать в моём подходе к репетиции, потому что моя цель за три года не изменилась – люди должны получать удовольствие от музыки, она должна быть ресурсом, а не источником стресса.
Сейчас я много размышляю, как стресс проявляется у разных людей и что я могу сделать, чтобы его нивелировать. У меня уже появились новые идеи и формы работы, хотя прихожу я к ним пока интуитивно, используя свой собственный исполнительский и преподавательский опыт.
С моей замедляющейся певицей я буквально пела вместе – вставала напротив на концертах, беззвучно открывая рот и проживая этот момент вместе с ней. И поддержка в виде меня стоящей рядом и размахивающей руками сыграла для неё большую роль.
Также я поняла, что с новыми участниками не всегда нужно сразу начинать с процесса раздачи нот и обсуждения, что же там написано.
Очень важно сначала создать атмосферу доверия. И я часто использую для этого импровизацию. Нет, импровизация – это не максимальный уровень неопределённости, как может казаться. Мы используем технику sound scape – звуковой пейзаж, звуки, которые всегда окружают нас в жизни, – фоновый шум, например, звук трассы из окна; звуки-метки – например, вы слышите звуки из кухни, сидя в комнате, и знаете, что в квартире кто-то есть; и звуки-сигналы, когда происходит что-то внезапное и привлекает наше внимание, например, звук пожарной сирены. В системе таких звуков у нас всех огромный слуховой опыт.
Для этой техники имеет значение не ваше (не)умение играть на инструменте, а ваше представление о подобных звуках внутри вас и умение слушать других. Человек, погружаясь в подобную импровизацию, переносит фокус внимания с себя на внешнее и таким образом снижает собственный стресс.
– Предположу, что внутри Оркестратории можно менять «специализацию» в отличие от академического коллектива…
Ирина. Да, это очень частый случай. Человек со временем чувствует себя более уверенно и хочет стать более слышимым. Допустим, он начинал с укулеле, позже готов подключать укулеле к звукоусиливающей аппаратуре, а затем спеть. Пение – это серьёзный шаг, потому что человек встаёт в центр сцены.
Кстати, после пения у нас последовала ударная установка. Это инструмент, который не прощает погрешностей, его максимально слышно, он максимально заметен. Человек меняет инструменты, чувствуя больше уверенности, и бросает себе новые вызовы.
Есть пример, когда участник играл на «родном» инструменте, на котором когда-то учился в музыкалке, потом увидел много других возможностей и решил освоить новые инструменты.
Недавно наш вокалист и гитарист Сергей попросил у меня банджо для партитуры в Paint It Black от Rolling Stones вместо ситара, который играет в оригинальном треке. Я написала очень простую партию для банджо, буквально её контур, которую и отдала Сергею. Забрав партию, он вначале разобрался, как устроен гриф банджо. Затем научился извлекать звуки – если на гитаре играют медиатором, то на банджо играют специальными «когтями», которые надевают на пальцы. И наконец, он дописал мою партию, досочинил её совершенно нетривиальным образом. В итоге мы записали великолепный кавер на одну из самых известных песен британской рок-группы.
– Неужели всё так гладко и сказочно? Наверняка вы преодолевали кризисы и справлялись с вызовами.
Ирина. Кстати, мне сложно вспомнить об этом сходу. Наверно, потому, что если кризисы случаются, то редко, а во-вторых, я в основном запоминаю хорошее.
Из очевидных «сложностей» Оркестратории – пожалуй, бесконечные споры про внешний вид. Это любимая тема в чате перед концертом и камень преткновения, если на эту тему есть разные идеи и взгляды.
Вообще, чем больше мы всего делаем, тем больше люди проявляют свою индивидуальность. Например, возникает мысль снять клип, и то, что мы будем делать в этом клипе, может стать предметом споров, но споров очень приятных. Я не помню открытых конфликтов за время существования Оркетратории.
Ещё из сложностей. Летом я собрала обратную связь от ребят и увидела, что многие очень ценят нашу атмосферу, ходят играть, чтобы зарядиться энергией, пообщаться. Одновременно есть участники, которые хотят репетировать побольше, звучать получше, делать хороший продукт.
Поэтому я решила разделить состав по целям. У нас есть концертный состав, ориентированный, скорее, на продукт для сцены, и появилась Оркестратория: Лаборатория, которая больше про процесс, эксперименты, про найти себя.
Из концертного состава в результате никто не перешёл в Лабораторию, потому что сцена – это весьма заманчиво. И теперь сложность в том, что нас очень много и тяжело проводить репетицию, но ребятам очень важно было остаться в этом составе.
– Что лично для тебя этот проект спустя три года?
Ирина. Я всегда хотела, чтобы моя профессиональная деятельность приносила мне положительные эмоции и возможность делиться ими с другими.
В профессиональном коллективе это не получалось. Здесь возникает чувство близких отношений. Конечно, в этом есть ловушка. Я думаю, насколько я могу сближаться с людьми и где держать границы. Не могу сказать «отстаивать», потому что на мои границы никто не покушается.
Но ещё раз повторю, что у нас возникло удивительное сообщество, очень близкое мне ценностно. У нас очень-очень тёплые отношения внутри. Не думаю, что могла бы отказаться от этой работы. Ловушка только в том, что я очень эмоционально привязана к этому проекту, он действительно много значит для меня.
К Оркестратории по-прежнему можно присоединиться и начать свой путь к музыкальным экспериментам. Я приглашаю всех в Лабораторию Орестратории, где весь формат занятий рассчитан на лёгкое включение даже с нулевым уровнем. Здесь можно поработать со своими страхами, найти место силы и сделать музыку ресурсом. По-прежнему здесь можно осуществить мечту играть или петь и, конечно, выйти на сцену.
Подготовила Лидия Ни