— Ты скормил мое диетическое питание, которое мне привозит курьер по медицинским показаниям, своим друзьям под пиво, потому что вам захотелось перекусить? Ты знал, что мне нельзя ничего другого из-за острой аллергии, и что я теперь останусь голодной до завтра? Тебе просто плевать на мое здоровье! Ты смеешься? Тебе смешно? Вот и смейся теперь в одиночестве, пока ищешь себе новую квартиру! — голос Алисы сорвался на хрип, но в нем не было визгливых истеричных ноток, только скрежет металла по стеклу.
Она стояла в дверном проеме гостиной. Желудок скручивало тупым, ноющим спазмом, который от голода превращался в настоящую пытку. Весь день на работе она держалась на одной воде, мечтая о том моменте, когда придет домой и откроет заветный контейнер с паровыми биточками из индейки и пюре из цветной капусты. Это было невкусно для обычного человека, пресно и скучно, но для ее воспаленной слизистой это было единственным спасением. Единственным способом пережить вечер без таблеток и боли.
Теперь эти черные пластиковые лоточки с логотипом службы лечебного питания валялись на журнальном столике. Пустые. Вылизанные дочиста. Они громоздились жалкой кучей среди смятых пачек из-под чипсов, рыбных костей и запотевших бутылок дешевого лагера.
Вася, развалившись на диване в позе падишаха, лениво почесал живот, на котором задралась футболка. Рядом сидели двое его приятелей — Леха и Серега. Лица у всех троих были красные, расслабленные и лоснящиеся от жира.
— Ой, Алис, ну не гуди, а? — Вася махнул рукой, в которой была зажата сушеная рыбина. — Ты как радиоприемник, который на одной волне заклинило. Ну съели и съели. Мы кино смотрели, чипсы кончились, в лом было идти в магазин. А у тебя там в холодильнике целая батарея этих коробок стояла. Подумаешь, беда.
— Беда? — переспросила Алиса тихо. Внутри у нее все дрожало, но не от страха, а от дикой смеси голода и ярости. — Вася, этот заказ стоил пять тысяч рублей на два дня. Это специальное гипоаллергенное меню. Ты понимаешь, что я сейчас физически не могу съесть ничего другого? У меня в холодильнике пусто.
Леха, сидевший в кресле, неловко хихикнул, пытаясь разрядить обстановку, но вышло только хуже.
— Слушай, Алис, ну ты, конечно, извини, но гадость эта твоя индейка редкостная. Мы ее майонезом залили, чтоб хоть как-то проглотить. Реально, трава травой. Как ты это ешь вообще? Мы тебе, считай, услугу оказали, избавили от мучений.
Алиса перевела взгляд на пустой контейнер. На дне виднелись жирные разводы майонеза. Того самого майонеза, от одной ложки которого ее сейчас скрутило бы пополам. Они не просто сожрали ее еду. Они надругались над самой идеей ее лечения, превратив медицинский паек в закуску под пиво.
— Услугу, значит, — процедила она, делая шаг в комнату. Запах перегара и дешевой рыбы ударил в нос, вызывая приступ тошноты. — Вы сожрали мой ужин, мой завтрак и обед на завтра. Вы сожрали мои лекарства, по сути.
Вася закатил глаза, всем своим видом показывая друзьям: «Видите, с кем приходится жить?». Он потянулся к столику, взял пустой контейнер и демонстративно кинул его в сторону мусорного ведра, стоящего в углу кухни, совмещенной с гостиной. Не попал. Пластик с глухим стуком ударился о стену и упал на пол.
— Да ладно тебе драму разводить на ровном месте, — фыркнул муж. — Не умрешь ты за один вечер. Вон, в морозилке пачка пельменей валяется. «Сибирские», нормальная тема. Свари себе, сметанки бахни, и жизнь наладится. А то ходишь вечно злая, потому что голодная. Нормальному мужику на такую смотреть тошно.
Серега одобрительно гыкнул, отпивая пиво из горла.
— Точняк, Васян дело говорит. Баба должна быть доброй и сытой. А ты на диетах своих помешалась. Гастрит, аллергия... Это все от нервов, Алис. Расслабься, пивка вон глотни с нами.
Алиса смотрела на мужа. На его сальные губы, на крошки, застрявшие в щетине. Она вспомнила, как утром, уходя, просила его не трогать нижнюю полку холодильника. Как объясняла, что у нее обострение, что врач запретил даже обычный хлеб. Он кивал. Он слышал. Но ему было плевать. Ему и сейчас было плевать. Для него ее боль была просто капризом, неудобным фоном для его посиделок.
Желудок снова скрутило, словно кто-то провернул внутри ржавый нож. Алиса прижала руку к животу, чувствуя, как холодный пот выступает на лбу.
— Я не могу есть пельмени, — сказала она чеканно, глядя Васе прямо в глаза. — У меня от них будет приступ. Ты предлагаешь мне выбор: остаться голодной и загибаться от боли в желудке или съесть пельмени и уехать по скорой с отеком Квинке? Ты это мне предлагаешь?
Вася нахмурился. Ему не нравилось, что разговор затягивается и мешает смотреть матч.
— Я предлагаю тебе не выносить мне мозг при пацанах, — резко ответил он, теряя напускное благодушие. — Что ты из себя страдалицу строишь? «Отек, приступ»... Будь проще. Задолбала уже со своими болячками. Жрать захочешь — и пельмени сьешь, и хлеб сухой погрызешь. Не принцесса.
Он отвернулся к экрану, считая разговор оконченным. Для него это была мелкая бытовая стычка, не стоящая внимания. Он был уверен в своей правоте хозяина положения. Он был сыт, пьян и в кругу поддержки. Алиса же стояла посреди комнаты — чужеродный элемент в собственной квартире, лишняя деталь в механизме их веселья.
На столе, среди хаоса объедков, стояла початая бутылка пива. Темное стекло запотело. Алиса смотрела на нее, и в голове у нее вдруг стало звонко и пусто. Голод отступил на второй план, уступая место чему-то холодному и тяжелому, что поднималось из самой глубины грудной клетки.
В комнате повисла тягучая, липкая пауза, нарушаемая лишь бубнежом комментатора из телевизора, вещающего о каком-то штрафном ударе. Алиса смотрела на запотевшую бутылку «Балтики» так, словно это был не алкоголь, а пульт управления реальностью. Внутри неё что-то щелкнуло. Не громко, не истерично, а глухо и окончательно, как ломается несущая балка в прогнившем доме. Она вдруг отчетливо поняла: больше не будет никаких разговоров, увещеваний и попыток достучаться. Стучать было некуда. Там, за лобной костью её мужа, было пусто, как в тех самых контейнерах из-под её ужина.
— Че встала-то? — Вася нарушил молчание, запихивая в рот горсть сухариков. Крошки посыпались на его майку, застревая в складках ткани на животе. — Тебе ж русским языком сказали: не ломайся. Иди вари пельмени, пока вода не остыла. Или ты ждешь особого приглашения? Может, тебе оркестр вызвать, чтобы ты пожрать себе приготовила?
Леха гнусаво хохотнул, поддерживая друга, но смех застрял у него в горле. Алиса сделала два шага к столу. Движения её были плавными, почти механическими, лишенными суеты. Она протянула руку и взяла бутылку. Стекло было холодным и мокрым от конденсата. Внутри плескалось больше половины — мутная желтоватая жидкость, пахнущая кислым хлебом и спиртом.
— О, решила накатить? — обрадовался Серега, протягивая свой пустой стакан. — Правильно, Алис, будь человеком.
Алиса не ответила. Она перевела взгляд на мужа. Вася, расслабленный и довольный собой, запрокинул голову, чтобы дожевать сухарь. Его кадык дергался, лицо выражало абсолютное, непробиваемое самодовольство. Он был уверен, что подавил этот бунт, что жена сейчас пойдет на кухню, погремит кастрюлями и все вернется на круги своя.
Алиса шагнула вплотную к дивану. И просто перевернула бутылку.
Густая пенная струя ударила Васю прямо в макушку. Жидкость хлынула потоком, заливая редкие волосы, стекая по лбу в глаза, затекая в уши и за шиворот. Это было не театральное выплескивание из бокала, а методичное, спокойное поливание, словно она удобряла засохший фикус.
— Твою ж мать! — взревел Вася, подпрыгивая на диване, как ошпаренный. Пиво попало в нос, он закашлялся, отплевываясь и протирая глаза кулаками. — Ты че творишь, дура?! Ты совсем поехала?!
Леха и Серега отшатнулись, прижимаясь к спинкам кресел. Их лица вытянулись. Веселье сдуло моментально, сменившись животным испугом людей, которые вдруг поняли, что оказались в эпицентре взрыва, и шрапнель может задеть и их.
— Холодненького захотелось? — спросила Алиса ровным, безжизненным голосом. Она держала пустую бутылку за горлышко, не угрожая, но и не опуская её. — Освежает, правда? Под пельмешки самое то.
Вася стоял посреди комнаты, растопырив руки. С него текло. Липкая жижа пропитала футболку, приклеив её к телу, темные пятна расползались по домашним штанам. Капли падали на ламинат и на обивку дивана, оставляя грязные лужицы. Запах дешевого пива стал невыносимо концентрированным, удушающим.
— Ты мне диван испортила! — заорал он, глядя на мокрое пятно на обивке. Его лицо побагровело, жилы на шее вздулись. — Ты хоть знаешь, сколько химчистка стоит? Ты совсем больная? А ну дай сюда!
Он попытался вырвать у нее бутылку, но поскользнулся в луже собственного пива и едва удержал равновесие, схватившись за подлокотник. Выглядел он жалко и нелепо — мокрый, липкий, пахнущий как портовый грузчик.
Друзья переглянулись. В воздухе запахло жареным, и это был не запах пельменей.
— Э-э, Васян, — пробормотал Леха, бочком пробираясь к выходу и стараясь не смотреть на Алису. — Мы, наверное, пойдем. Поздно уже. Жене звонить надо, а то тоже... орать будет.
— Да-да, — подхватил Серега, хватая свою куртку с вешалки. — У меня завтра смена ранняя. Ты это... разберись тут. Давай, бывай.
Они не прощались за руку. Они просто сбежали. Дверь хлопнула, отсекая этот душный мирок от остальной вселенной. Алиса даже не повернула головы в их сторону. Ей было плевать на зрителей. Главное действие разворачивалось здесь.
Вася остался один. Поддержка испарилась, оставив его наедине с женщиной, которую он привык считать безопасной и удобной функцией. Он вытер лицо ладонью, размазывая пивную пену по щекам. Его глаза, красные от попавшего алкоголя, смотрели на жену с ненавистью.
— Ну все, — прошипел он, делая шаг к ней. — Доигралась. Ты сейчас у меня языком этот пол вылижешь. Ты поняла? Бери тряпку, живо! И полотенце мне принеси, сухое! Быстро, я сказал!
Алиса смотрела на него и чувствовала удивительную легкость. Голод никуда не делся, желудок продолжал ныть, но страха не было. Перед ней стоял не муж, не защитник, не близкий человек. Перед ней стояло злобное, капризное существо, которое только что лишилось своего комфорта и теперь требовало вернуть все как было.
Она аккуратно поставила пустую бутылку на стол, прямо поверх грязной тарелки с рыбьими хвостами. Стекло звякнуло о керамику. Этот звук прозвучал как гонг, объявляющий начало следующего раунда.
— Тряпку? — переспросила она, глядя, как капля пива стекает с кончика его носа. — Нет, Вася. Уборка отменяется. Сегодня у нас день выноса мусора. И я начну с крупногабаритного.
Она развернулась и пошла в спальню, не обращая внимания на его вопли. Вася опешил. Он ожидал извинений, слез, попыток загладить вину, страха перед его гневом. Но спина жены, прямая как струна, удалялась в коридор, и в этой походке было столько решимости, что ему стало не по себе. Холод от мокрой одежды наконец-то пробрался к коже, заставив его поежиться.
— Куда пошла?! Я с тобой разговариваю! — крикнул он ей вслед, но голос его дрогнул. Инстинкт самосохранения подсказывал, что пельмени сегодня никто варить не будет. Но он еще не понимал, что его жизнь, такая уютная и привычная, только что была перевернута вверх дном вместе с этой пивной бутылкой.
Алиса вошла в спальню и включила верхний свет. Люстра ослепительно вспыхнула, осветив привычный бардак, который раньше она стыдливо называла «творческим беспорядком» мужа, а теперь увидела как есть: свинарник. На полу у кровати валялись джинсы, вывернутые наизнанку, с одной штаниной, зажеванной внутрь. Рядом — скомканные носки, похожие на дохлых крыс. На прикроватной тумбочке громоздились пустые банки из-под энергетика и тарелка с засохшими корками пиццы трехдневной давности.
Желудок снова скрутило спазмом, таким сильным, что Алиса на секунду согнулась, уперевшись рукой в шкаф. Во рту пересохло, но тошнота подступала к горлу желчной волной. Боль отрезвляла. Она работала как топливо, выжигая последние остатки жалости и сомнений.
— Ты оглохла?! — Вася влетел в комнату следом, оставляя мокрые следы на ковролине. С его волос все еще капало пиво, и он смешно шмыгал носом, пытаясь вернуть себе утраченный авторитет. — Я сказал, полотенце дай! И не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я говорю! Ты что устроила перед пацанами? Ты меня опозорила!
Алиса не ответила. Она рывком открыла дверцу шкафа. Вешалки жалобно звякнули. Она не выбирала, не сортировала, не смотрела на бренды или новизну. Её руки двигались быстро и хищно. Она сгребла в охапку его любимые толстовки — те самые, в которых он сутками сидел за компьютером, пропитывая их запахом пота. Следом полетели рубашки, которые она сама гладила по утрам, чтобы он выглядел прилично в офисе.
— Э, ты че делаешь? — Вася замер, перестав вытирать лицо майкой. Его голос дрогнул, сменив гнев на растерянность. — Ты че, уборку затеяла на ночь глядя? Совсем крыша поехала? Положи на место!
Алиса швырнула охапку одежды на кровать, прямо поверх несвежего постельного белья. Затем наклонилась и подхватила с пола джинсы. Туда же полетели носки, тарелка с корками (она просто смахнула крошки на простынь, не заботясь о чистоте), зарядки для телефона, валявшиеся клугком змей.
— Ты больная, — констатировал Вася, делая шаг к кровати. — У тебя истерика, да? ПМС? Или голод так на мозг давит? А ну прекрати! Это моя любимая худи!
Он попытался выхватить серую кофту из кучи, но Алиса уже переключилась на святая святых — его игровую зону в углу спальни. Там, на специальной подставке, пылилась консоль, а рядом валялись два геймпада. Белые, гладкие, купленные на деньги, отложенные на отпуск.
Вася увидел направление её взгляда и побелел.
— Не смей! — взвизгнул он, бросаясь наперерез. — Даже не думай! Только тронь приставку — руки оторву!
Алиса была быстрее. Она схватила оба геймпада, путаясь в проводах наушников, которые потянулись следом, сбрасывая на пол коробки с дисками. Пластик хрустнул под ногой, но она не обратила внимания. Теперь в её руках была бесформенная куча тряпья, пластика и проводов — всё то, из чего состояла жизнь Василия. Его комфорт, его досуг, его маленькие радости, которые он ценил куда выше здоровья собственной жены.
— Положи, — прошипел он, нависая над ней. От него несло кислым пивом и агрессией. — Положи джойстики, сука. Ты сейчас доиграешься. Я за себя не отвечаю.
Алиса подняла на него глаза. В них не было страха. Только ледяная пустота и брезгливость. Она видела перед собой не мужчину, а большого, капризного ребенка, у которого отбирают игрушку.
— Ты съел мою еду, — сказала она тихо, но каждое слово падало, как камень. — Ты лишил меня возможности нормально существовать сегодня и завтра. Ты считаешь, что это смешно. Что ж, давай посмеемся вместе.
Она сгребла все вещи в огромный ком, прижав его к груди. Геймпады больно врезались в ребра, провода цеплялись за пуговицы пальто, но она держала этот груз крепко.
— Куда ты это потащила? — заорал Вася, хватая её за плечо. Пальцы больно впились в ткань пальто. — Стоять! Ты никуда не пойдешь с моими вещами!
Алиса дернула плечом, сбрасывая его руку. Резко, сильно, вложив в это движение всю накопившуюся злость. Вася, не ожидавший отпора и поскользнувшийся босой ногой на глянцевой обложке упавшего игрового диска, отшатнулся и ударился бедром об угол комода.
— Ай, бл...! — взвыл он, сгибаясь пополам.
Воспользовавшись заминкой, Алиса вышла из спальни. Она шла по коридору, тяжело дыша, чувствуя, как дрожат колени от слабости и адреналина. Ком вещей в руках казался неподъемным, но она знала, что не уронит ни носка.
Вася, прихрамывая и матерясь, ковылял следом.
— Ты не имеешь права! — орал он в её спину. — Это совместно нажитое! Я полицию вызову! Я тебя в дурку сдам! Верни джойстики, тварь!
Он не понимал. Он всё еще думал, что это игра, что это просто скандал, после которого они лягут спать в разные комнаты, а утром она будет извиняться. Он не видел того решительного блеска в её глазах, который бывает у людей, сжигающих мосты.
Алиса прошла через гостиную, мимо залитого пивом дивана, мимо стола с пустыми контейнерами, которые напоминали ей о голоде. Она направлялась к балконной двери. За стеклом была темень и холодный ноябрьский ветер, раскачивающий голые ветки деревьев.
— Стой! — Вася понял её намерение за секунду до того, как её рука коснулась ручки двери. — Стой, дура! Там грязь! Там дождь! Ты испортишь вещи!
— А ты испортил мне жизнь, — бросила Алиса, не оборачиваясь. — Считай, что мы квиты.
Она нажала на ручку. Пластик щелкнул. Холодный воздух ворвался в душную, пропитанную перегаром квартиру, ударив в лицо свежестью и запахом мокрого асфальта. Это был запах свободы. Алиса сделала шаг вперед, на порог балкона, который был не застеклен и открыт всем ветрам.
— Нет! — Вася бросился к ней, забыв про боль в бедре, но было уже поздно. Механизм был запущен, и остановить его криками было невозможно.
С глухим, утробным выдохом, в который Алиса вложила всю свою боль, голод и унижение, она швырнула этот ком барахла в темноту улицы. Руки разжались, освобождаясь от тяжести. Вещи вылетели в ноябрьскую сырость некрасиво, бесформенной кучей. Серый худи, словно подбитая птица, расправил рукава в полете и шлепнулся прямо в лужу, скопившуюся в углу незастекленного балкона. Следом, с мерзким пластмассовым хрустом, ударились о бетонный пол геймпады. Провода, запутавшиеся в джинсах, потянули за собой остальное, и вся эта инсталляция из «важного мужского имущества» оказалась в грязи, под моросящим дождем.
— Нет! Твою мать, нет! — Вася взвыл раненым зверем.
Он не думал ни секунды. Забыв о том, что он в одних носках, забыв о холоде и о том, что еще минуту назад корчился от боли в бедре, он рванул вперед. Он оттолкнул Алису плечом, чуть не сбив её с ног, и выскочил на балкон, прямо в ледяную слякоть. Его целью была не жена, не выяснение отношений. Его целью была приставка и его священные джойстики, которые сейчас мокли под дождем.
— Ты убила их! Ты залила контакты! — орал он, падая на колени прямо в грязную жижу и хватая мокрый пластик дрожащими руками. — Сука! Ты мне за все заплатишь! Это денег стоит!
Алиса пошатнулась от его толчка, ударилась плечом о косяк, но боли не почувствовала. Адреналин действовал лучше любой анестезии. Она увидела, как Вася, скрючившись на полу балкона, прижимает к груди мокрые джинсы и джойстики, пытаясь закрыть их своим телом от дождя. Он выглядел жалко. Гротескно. Как Голлум, спасающий свою «прелесть» из жерла вулкана.
Это было идеальное мгновение.
Алиса сделала шаг назад, в тепло комнаты. Взялась за холодную пластиковую ручку балконной двери. И с силой потянула её на себя.
Дверь захлопнулась с плотным, вакуумным звуком, отсекая вопли Васи и шум дождя. Алиса повернула ручку вниз до упора. Механизм щелкнул. Замок закрылся.
Вася, услышав этот звук, замер. Он медленно поднял голову. С его волос, все еще липких от пива, теперь стекала и дождевая вода. Он сидел на корточках среди разбросанных вещей, мокрый, грязный, с перекошенным от ярости лицом, и смотрел на жену через двойной стеклопакет.
Сначала он просто не поверил. Он дернул ручку со своей стороны. Дверь не поддалась. Он дернул сильнее, упершись ногой в порог. Бесполезно. Пластик надежно разделял два мира: сухой, где осталась Алиса, и мокрый, холодный ад, который он сам себе заслужил.
— Открой! — его губы шевелились, но звук долетал глухо, словно из-под воды. — Открой, дура! Я заболею! Тут холодно! Ты не имеешь права!
Он бросил мокрые вещи на пол и подскочил к стеклу, начиная молотить по нему кулаками. Его лицо расплющилось о прозрачную поверхность, превратившись в уродливую маску. Глаза выкатились, рот разевався в немом крике. Он выглядел как рыба в аквариуме, которая вдруг осознала, что воду слили.
Алиса подошла вплотную к стеклу. Она стояла спокойно, скрестив руки на груди. Желудок все еще напоминал о себе тупой болью, но теперь к ней примешивалось странное чувство очищения. Будто её наконец-то вырвало ядом, который отравлял её организм годами.
Вася продолжал долбить в стекло, оставляя на нем мутные отпечатки ладоней. Он что-то кричал про развод, про суд, про то, что она пожалеет. Потом, видимо, поняв, что угрозы не действуют, а холод пробирает до костей, он сменил тактику.
— Алис, ну хорош! — разобрала она по губам. — Ну пошутили и хватит! Открой, я замерз! Я все понял! Прости!
Алиса смотрела на него и не узнавала человека, с которым прожила три года. Где был этот испуганный мальчик, когда он ржал с друзьями над её диетическим питанием? Где было его «прости», когда он предлагал ей поесть пельменей, зная, что это убьет её желудок?
Она наклонилась ближе к стеклу, глядя ему прямо в глаза. Он затих, надеясь, что она сейчас повернет ручку.
— Ты смеешься? — громко и четко произнесла она, зная, что он услышит. — Тебе смешно, Вася? Вот и смейся теперь. В одиночестве. Пока ищешь себе новую квартиру.
Вася замер. До него наконец дошел смысл сказанного.
— Какую квартиру? Это мой дом! — заорал он, снова ударив кулаком по пластику.
— Это съемная квартира, договор на мне, — напомнила Алиса, хотя он её уже не слышал из-за своего крика. — И плачу за нее я. А ты здесь больше не живешь.
Она видела, как его трясет. От холода, от бешенства, от бессилия. Его любимая футболка прилипла к телу, пивное амбре смешалось с запахом мокрого бетона. Он был там, где ему и место — среди мусора и холода.
— Твое отношение, Вася, — сказала она, глядя, как капля дождя ползет по стеклу с обратной стороны, прямо напротив его носа, — вызывает у меня тошноту посильнее гастрита.
Алиса отвернулась. Она не стала задергивать шторы. Пусть смотрит. Пусть видит, как она идет на кухню, наливает себе стакан теплой воды — единственное, что она сейчас может себе позволить. Пусть видит тепло и свет, которые он потерял ради банки дешевого пива и тупых шуток друзей.
Она вышла из комнаты, выключив свет. В темноте гостиной остался только светящийся прямоугольник окна, в котором бился темный силуэт мокрого мужчины, окруженного размокшими тряпками. Стуки в стекло продолжались еще минуту, потом сменились глухими ударами ноги, а затем затихли. Вероятно, Вася понял, что шоу окончено, и полез искать телефон в карманах мокрых джинсов, чтобы звонить маме или тем самым друзьям, которые его бросили.
Алиса зашла на кухню, села на стул и сделала глоток воды. Жидкость прошла по пищеводу, немного успокаивая рези. Она была голодна, её трясло, завтра предстоял тяжелый день, поиск нового жилья, переезд и куча проблем. Но впервые за долгое время она чувствовала себя абсолютно здоровой. Опухоль она вырезала. Осталось только выжить…
СТАВЬТЕ ЛАЙК 👍 ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ ✔✨ ПИШИТЕ КОММЕНТАРИИ ⬇⬇⬇ ЧИТАЙТЕ ДРУГИЕ МОИ РАССКАЗЫ