Ночь на 14 июня 1938 года стала одной из самых странных и судьбоносных в истории советских спецслужб. В это время к пограничной заставе недалеко от Уссурийска прибыл человек, занимавший на тот момент один из самых высоких постов в системе НКВД — комиссар государственной безопасности 3-го ранга Генрих Люшков. Он спокойно сообщил начальнику заставы, что ему предстоит секретная встреча с особо важным агентом по ту сторону границы. Условие было одно: никаких свидетелей и никакого сопровождения. Через несколько минут Люшков пересёк границу Маньчжоу-Го и добровольно сдался японским пограничникам. Так закончилась карьера одного из самых влиятельных чекистов СССР и началась история предательства, последствия которого оказались куда масштабнее, чем тогда могли предположить в Москве.
Будущий перебежчик родился в 1900 году в Одессе в семье еврейского портного. Судьба ремесленника его не привлекала — революция открывала совсем другие перспективы. Вместе с братом он ушёл в подполье, рано примкнул к большевикам и уже в семнадцать лет вступил в партию. После революции дорога в органы была для него практически прямой. Молодой, энергичный и фанатично преданный делу, Люшков быстро стал заметной фигурой в ЧК.
Карьерный рост оказался стремительным даже по меркам той эпохи. В девятнадцать лет он уже занимал должность комиссара армии, затем стал заместителем начальника ЧК в Тирасполе, а к середине 1920-х возглавил секретно-политический отдел ГПУ в Харькове. Его исполнительность и жёсткость оценили, и Люшкова перевели в Москву, в центральный аппарат ОГПУ, где он занялся громкими политическими делами. Вскоре он получил звание комиссара госбезопасности 3-го ранга — фактически генеральский уровень.
Когда после процессов над Зиновьевым и Каменевым НКВД возглавил Ежов, многие старые кадры были уничтожены, но Люшков не только уцелел, но и пошёл вверх. Его отправили «наводить порядок» в Азово-Черноморском крае. Там он действовал с особым размахом и жестокостью, уничтожая как партийных работников, так и сотрудников самого НКВД. Результаты понравились руководству, и следующим местом службы стал Дальний Восток — регион стратегический, взрывоопасный и крайне чувствительный.
Перед отъездом Люшков получил личные инструкции от Сталина. Формально в крае действовали особые правила, но то, что новый начальник дальневосточного НКВД развернул на месте, превзошло даже самые мрачные ожидания. Этот период совпал с бунтом региональных элит, которые после принятия Конституции 1936 года испугались возможных альтернативных выборов. Чтобы сохранить власть, местные «бароны» развязали Большой террор, создавая «тройки», запрашивая всё новые лимиты на расстрелы и ссылки и соревнуясь в количестве выявленных «врагов».
Люшков оказался одним из самых рьяных исполнителей этой политики. В Дальневосточном крае репрессии приняли массовый и почти истерический характер. Арестовывали тысячами, обвиняя людей в связях с японской, немецкой, английской и польской разведками. Дела фабриковались, показания выбивались, Москву заваливали отчётами о «разгроме агентурных сетей». Позднее его заместители признавались, что установка была проста: каждый арестованный должен был «признаться» в работе на Японию.
Параллельно Люшков курировал депортацию корейского населения из приграничных районов. Более ста тысяч человек были насильственно переселены в Среднюю Азию и Казахстан, а тысячи — арестованы как «подозрительные элементы». Общий итог его деятельности выглядел впечатляюще: около 70 тысяч репрессированных. Ежов был доволен, пресса писала хвалебные статьи, а сам Люшков оказался среди кандидатов в депутаты Верховного Совета.
Но в 1938 году ветер переменился. Весной был арестован его бывший покровитель Леплевский. Следом в Москву вызвали и арестовали заместителя Люшкова — Кагана. Стало ясно: очередь близко. В конце мая пришла телеграмма о снятии Люшкова с должности и переводе в центральный аппарат НКВД. Формально — повышение, фактически — дорога в Лубянку. Он понял это сразу.
Люшков знал слабые места на границе и заранее продумал план бегства. 9 июня он отправился на юг Приморья якобы с инспекцией погранотряда. В ночь на 14 июня он ушёл через границу и добровольно сдался японцам.
В Токио и штабах Квантунской армии перебежчик стал настоящей сенсацией. Он подробно рассказал о численности советских войск, их дислокации, системе радиоперехвата, оборонительных сооружениях и агентурной сети. На пресс-конференции Люшков открыто говорил о масштабах репрессий в СССР и заявил фразу, ставшую знаменитой: «Я — предатель, но я предал только Сталина».
Ирония истории заключалась в том, что его предательство сыграло против Японии. Полученные данные показали катастрофическое превосходство Красной армии на Дальнем Востоке. Японцы рассчитывали выставить против СССР девять дивизий, в то время как Советский Союз держал там почти тридцать — с огромным преимуществом в авиации, танках и артиллерии. Эти сведения заставили Токио отказаться от планов войны с СССР и переориентироваться на юг. В 1941 году Япония подписала с Советским Союзом пакт о нейтралитете и не решилась напасть даже под давлением Германии.
Сам Люшков оказался заложником собственной измены. Его не выпустили из Японии, снабдили новыми документами и использовали сначала в пропаганде, затем как консультанта по советским спецслужбам. После начала советско-японской войны в августе 1945 года он стал опасным свидетелем. Японцы решили избавиться от человека, знавшего слишком много.
Попытка отравления провалилась — Люшков отказался пить чай. Тогда ему намекнули на самоубийство, но он потребовал выезда из страны. Ему пообещали отправку в Китай. В порту Генрих Люшков был застрелен. Его тело кремировали под видом японского солдата, якобы покончившего с собой.
Так закончилась история человека, который был символом террора, а стал самым громким перебежчиком сталинской эпохи — и невольным участником большого стратегического перелома.
Если понравилась статья, поддержите канал лайком и подпиской, а также делитесь своим мнением в комментариях.