Каждый раз, когда вы платите врачу за пятиминутную консультацию стоимость месячной продуктовой корзины, вы финансируете не медицинскую экспертизу — вы платите членский взнос в один из самых успешных картелей в истории человечества.
Звучит резко? Возможно. Но давайте на секунду отбросим благоговейный трепет перед белыми халатами, судейскими мантиями и академическими регалиями. Давайте посмотрим на профессиональные сообщества не как на хранителей священного знания, а как на то, чем они являются по своей экономической сути — закрытые клубы, главная задача которых состоит вовсе не в том, чтобы защитить вас от некомпетентности. Их первичная функция — защитить своих членов от конкуренции.
И знаете что? Они справляются с этой задачей блестяще. Настолько блестяще, что мы даже не замечаем, как нас обирают, искренне благодаря за это.
От кузнецов к кардиологам: история одного обмана
Средневековые гильдии не скрывали своих намерений. Цех сапожников в каком-нибудь Нюрнберге XIV века открыто заявлял: мы контролируем, кто может тачать сапоги в этом городе, сколько сапожников здесь будет работать и по какой цене они будут продавать свой товар. Никакой романтики, никаких разговоров о «защите потребителя» — чистый, незамутнённый протекционизм.
Прошло семь столетий, и что изменилось? Исключительно риторика. Современные профессиональные ассоциации — будь то врачебные палаты, коллегии адвокатов или учёные советы — используют язык заботы о населении, но механизмы остались теми же самыми. Лицензирование, сертификация, аккредитация — все эти красивые слова маскируют древнюю как мир практику: мы решаем, кто войдёт в наш клуб, а кто останется снаружи.
Историк экономики Милтон Фридман ещё полвека назад указывал на этот неудобный факт: лицензирование профессий исторически продвигалось не потребителями, требующими защиты, а самими профессионалами, требующими защиты от конкуренции. Потребители, как правило, узнают о существовании лицензионных требований только тогда, когда сталкиваются с их последствиями — заоблачными ценами и многомесячными очередями.
Но попробуйте сказать это вслух — и на вас обрушится праведный гнев всего «профессионального сообщества». Как вы смеете подвергать сомнению систему, которая защищает людей от шарлатанов?!
Экономика искусственного дефицита: как это работает
Механизм прост до неприличия, и именно поэтому он так эффективен. Искусственный дефицит создаётся в три элегантных шага.
Шаг первый: установить высокие барьеры входа. Медицинское образование длится от восьми до пятнадцати лет — не потому что человеческое тело стало сложнее, чем сто лет назад, а потому что каждое поколение врачей добавляет новые требования к образованию. Юридические экзамены становятся всё изощрённее. Требования к публикациям для учёных растут экспоненциально. Кто устанавливает эти требования? Те, кто уже внутри системы. Какое совпадение.
Шаг второй: ограничить количество «посвящённых». Медицинские школы принимают строго определённое число студентов — и это число растёт гораздо медленнее, чем население. Адвокатские экзамены имеют негласные квоты провалов. Университеты создают всё новые и новые «временные» позиции вместо постоянных ставок. Результат предсказуем: спрос на услуги стабильно превышает предложение.
Шаг третий: криминализировать конкуренцию. Попробуйте практиковать медицину без лицензии — это уголовное преступление. Давать юридические советы без членства в коллегии — преступление. Называть себя «профессором» без соответствующей аффилиации — репутационное самоубийство. Система не просто закрывает двери — она строит стены и роет рвы.
И вот что особенно изящно: всё это преподносится как защита качества. Мол, без лицензирования пациентов резали бы мясники, клиентов защищали бы проходимцы, а студентов учили бы невежды. Звучит убедительно, не правда ли?
Только вот незадача: эмпирические исследования раз за разом показывают, что корреляция между жёсткостью лицензирования и качеством услуг в лучшем случае слабая, а часто и вовсе отсутствует. Зато корреляция между жёсткостью лицензирования и ценами — железобетонная.
Белые халаты и закрытые двери: медицина как образцовый картель
Медицина — это шедевр жанра. Ни одна другая профессия не сумела так эффективно совместить ореол святости с железной хваткой монополии.
Начнём с простого вопроса: почему в большинстве стран врачей хронически не хватает? Казалось бы, профессия престижная, оплачивается щедро, желающих — хоть отбавляй. Но медицинские школы упорно сохраняют приём на уровне, который был актуален десятилетия назад. Кто определяет квоты? Медицинские ассоциации, состоящие из практикующих врачей. Врачи, которым выгоден дефицит врачей. Ничего подозрительного, идём дальше.
А теперь о «сфере компетенций» — ещё одном замечательном изобретении. Медсестра с двадцатилетним стажем не имеет права выписать простейший рецепт. Фельдшер, который ежедневно справляется с экстренными ситуациями, не может официально поставить диагноз. Фармацевт, знающий о лекарствах больше среднего терапевта, должен смиренно ждать указаний. Почему? Потому что эти функции — эксклюзивная территория врачей. Не из соображений безопасности, а из соображений монополии.
В тех странах, где медсёстрам разрешили выписывать определённые рецепты, качество помощи не упало — зато доступность выросла. Но попробуйте продвинуть такие реформы против воли врачебного лобби — удачи вам.
И да, давайте поговорим о телемедицине. Пандемия показала, что огромное количество консультаций можно проводить удалённо, быстро и дёшево. Угадайте, кто первым начал требовать возвращения к «нормальным» очным приёмам, как только острая фаза миновала? Правильно, профессиональные ассоциации врачей. Забота о пациентах, конечно же.
Юриспруденция: когда латынь — это пароль от сейфа
Если медицина — это шедевр, то юриспруденция — это классика жанра. Здесь искусство создания искусственной сложности доведено до абсолюта.
Задумывались ли вы когда-нибудь, почему юридические документы написаны так, будто их составляли для пришельцев с другой планеты? Почему договор аренды квартиры содержит формулировки, которые не понял бы и Толстой? Это не случайность — это профессиональная стратегия.
Чем сложнее и непонятнее система, тем незаменимее её толкователи. Юристы веками культивировали репутацию хранителей эзотерического знания, доступного лишь избранным. Латинские термины, архаичные обороты, намеренно запутанные формулировки — всё это служит одной цели: убедить вас, что без адвоката вы беспомощны как младенец в джунглях.
Вот вам забавный факт: большинство юридических систем мира могли бы быть радикально упрощены. Законы можно писать понятным языком — некоторые страны даже пытаются это делать. Типовые контракты можно стандартизировать так, чтобы обычный человек мог их понять. Судебные процедуры можно сделать доступными без обязательного представительства.
Но кто будет проводить эти реформы? Законодатели — которые сами почти поголовно юристы. Комитеты по реформе права — состоящие из юристов. Судьи — бывшие адвокаты. Система, в которой лисы охраняют курятник, почему-то не спешит упрощать жизнь курам.
Онлайн-сервисы юридической помощи, пытающиеся демократизировать доступ к правовой информации, регулярно атакуются коллегиями адвокатов за «несанкционированную юридическую практику». Алгоритмы, способные составить типовой договор за минуты, объявляются угрозой правосудию. Угрозой — кому?
Наука: храм с очень высокими стенами
Академия, пожалуй, самый изощрённый случай. Здесь гильдейская логика маскируется под чистое служение истине, что делает её практически неуязвимой для критики.
Учёное сообщество выстроило многоуровневую систему фильтрации, которой позавидовал бы любой средневековый орден. Бакалавриат, магистратура, аспирантура, постдок, позиция ассистента, доцента, профессора — каждый уровень отсеивает значительную часть претендентов. И на каждом уровне решение принимают те, кто уже прошёл все предыдущие.
Кстати, о постдоках. Это уникальное изобретение современной академии: высококвалифицированные специалисты, работающие за гроши на временных позициях, иногда десятилетиями, в надежде получить постоянную ставку. Почему постоянных ставок так мало? Потому что университеты предпочитают нанимать дешёвую временную рабочую силу. Кто управляет университетами? Профессора с постоянными ставками, которым невыгодно увеличивать конкуренцию.
А система рецензирования? Замечательный механизм, при котором ваши прямые конкуренты анонимно решают, будет ли опубликована ваша работа. Никакого конфликта интересов, абсолютная объективность. Истории о том, как рецензенты задерживали публикации конкурентов, чтобы самим успеть первыми, уже стали частью академического фольклора. Но система стоит незыблемо.
Открытый доступ к научным публикациям? Годами учёные мужи объясняли, почему это невозможно, непрактично, разрушит систему контроля качества. А потом выяснилось, что препринты работают прекрасно, и во время пандемии именно они обеспечили молниеносный обмен информацией. Но издательства, получающие миллиарды на подписках, и академические институции, построившие свои иерархии на контроле публикаций — они не спешат демонтировать старую систему.
Кому выгодно, и что со всем этим делать
Итак, мы имеем три столпа современного общества — здравоохранение, право, науку — которые функционируют по логике средневековых ремесленных гильдий. Ограничение входа, контроль цен, монополия на практику. Кому это выгодно?
Очевидно, действующим членам этих сообществ. Врачи, юристы, профессора — они получают стабильно высокие доходы, престиж и защиту от конкуренции. Не все из них сознательно поддерживают эту систему, многие искренне верят в необходимость всех барьеров. Но объективно они — бенефициары.
Выгодно и государству, получившему удобный механизм контроля. Регулируемые профессии легче облагать налогами, легче привлекать к ответственности, легче использовать как инструмент политики. Профессиональные лицензии — это поводок, за который можно дёрнуть в любой момент.
А кто проигрывает? Все остальные. Мы платим завышенные цены за услуги, искусственная редкость которых создана намеренно. Мы ждём месяцами приёма у специалистов, которых могло бы быть вдвое больше. Мы лишены доступа к знаниям и навыкам, которые система объявила своей эксклюзивной собственностью.
Что делать? Для начала — перестать относиться к профессиональным сообществам как к бескорыстным служителям общественного блага. Они — группы интересов, как любые другие. И их интересы далеко не всегда совпадают с нашими.
Заключение, которое вам не понравится
Вот мы и подошли к самому неудобному месту. Потому что, разоблачив систему, нужно признать очевидное: простых решений не существует.
Да, профессиональные сообщества функционируют как гильдии. Да, их первичная функция — ограничение конкуренции, а не контроль качества. Да, мы все переплачиваем за искусственно созданный дефицит.
Но полный демонтаж этой системы несёт собственные риски. Некоторый уровень сертификации, вероятно, необходим. Вопрос в том, кто устанавливает этот уровень и в чьих интересах.
Пока ответ на этот вопрос дают сами профессионалы, ничего не изменится. Нужен внешний контроль, нужна прозрачность, нужна конкуренция идей о том, как должно быть организовано профессиональное образование и лицензирование.
А пока — в следующий раз, когда врач, юрист или профессор будет объяснять вам, почему система устроена именно так и никак иначе, вспомните средневекового сапожника. Он тоже искренне верил, что защищает горожан от плохих сапог. Но плату за свои услуги назначал очень даже не альтруистическую.
Системы не реформируют себя сами. Это работа для тех, кто снаружи.