Я стояла на лестничной площадке, прижимая к груди конверт с сыном. Он спал, смешно причмокивая во сне, и пах молоком и присыпкой. Этот запах был единственным светлым пятном в сером, прокуренном подъезде хрущевки, где я выросла.
Ключ не поворачивался. Я дергала его, крутила, нажимала на дверь плечом, но замок молчал.
— Да что за… — прошипела я, чувствуя, как внутри нарастает паника. Сын завозился, хныкнул.
Вдруг дверь распахнулась. На пороге стоял парень. Незнакомый. В одних трусах и майке с надписью «Пивозавр». Он жевал бутерброд с колбасой и смотрел на меня осоловелыми глазами.
— Тебе кого, мать? — спросил он, чавкая.
Я отшатнулась. Едва не уронила ребенка.
— Мне… мне маму. Веру Ивановну. Я здесь живу.
— А, Верка? Она в магаз ушла. А ты кто? Дочка, что ли? Ну заходи, если не шутишь. Только тихо, у нас Санёк спит, он с ночной смены.
Я вошла.
В коридоре пахло мужским потом, грязными носками и дешевым табаком. На полу валялись кроссовки 45-го размера, рюкзаки, какие-то коробки. Моего коврика с котиками не было. Вместо него лежал кусок грязного линолеума.
Я прошла в свою комнату.
Дверь была открыта.
Там, где стоял мой диван, теперь лежал матрас на полу. На нем спал еще один парень, укрывшись моим пледом (моим любимым, с оленями!). На столе — гора учебников, пустые банки из-под энергетика, пепельница. На стенах — плакаты с какими-то рок-группами.
Моих вещей не было. Ни шкафа, ни комода, ни кроватки, которую я купила неделю назад и собрала сама.
— Это что? — Я обернулась к «Пивозавру». — Где мои вещи?
— А, так тетка Вера все вынесла. На балкон вроде. Или в подвал. Сказала, место освободить надо. Мы ж за комнату платим, нам пространство нужно.
В ушах зазвенело. Тонко, противно. Стало душно, нечем дышать. Я расстегнула пальто, но легче не стало.
Сын проснулся и заплакал. Громко, требовательно.
Парень на матрасе зашевелился, пробормотал что-то матерное и натянул плед на голову.
В этот момент в квартиру вошла мама.
С полными сумками. Веселая, румяная.
— О, Леночка! Ты уже вернулась? А я думала, тебя только завтра выпишут!
Она поставила сумки на пол. Прямо в грязь.
— Мама, — я говорила шепотом, чтобы не перекрывать плач сына. — Кто эти люди? Почему в моей комнате живут мужики? Где кроватка?
Мама улыбнулась. Такой виноватой, заискивающей улыбкой, которую я знала с детства. Так она улыбалась, когда пропила отцовскую зарплату. Или когда забыла забрать меня из садика.
— Ну, доча, ты же понимаешь… Время сейчас тяжелое. Пенсия маленькая, цены растут. А тут ребята хорошие подвернулись, студенты. Платят исправно, пятнадцать тысяч в месяц! Нам эти деньги ох как нужны!
— Нам? — Я посмотрела на нее. На ее новое пальто (наверняка с тех самых денег). На ее сытое лицо. — Мама, я родила три дня назад. Мне жить негде. Я к тебе приехала. Мы же договаривались!
— Договаривались… — Она махнула рукой. — Ну поживешь пока в зале, на диване. С Вадиком (моим отчимом). В тесноте, да не в обиде. А ребята через полгода съедут, у них сессия закончится.
В зале? С отчимом?
Вадик — алкоголик со стажем. Он курит прямо в квартире, смотрит телевизор до трех ночи на полной громкости и храпит как трактор.
С младенцем? В одной комнате?
— Ты продала мой комфорт за пятнадцать тысяч? — спросила я. — Мою комнату? Мои вещи?
— Не продала, а сдала! — обиделась мама. — И вообще, ты могла бы и у мужа жить. Что ты ко мне приперлась?
Муж. Антон.
Он бросил меня на пятом месяце. Сказал: «Я не готов к ответственности, мне нужно пространство». И ушел в туман. Алименты платит копейки (официально безработный). Живет у своей мамы.
— У меня нет мужа, мама. Ты знаешь.
— Ну вот и плохо! Сама виновата! Не удержала мужика! А теперь на мать всех собак вешаешь! Я, между прочим, для семьи стараюсь!
— Для какой семьи? — Я почувствовала, как к горлу подступает тошнота. — Для Вадика, чтобы ему было на что пить?
— Не смей про Вадима! Он болеет!
Сын орал уже в голос. Ему было жарко, страшно, он хотел есть.
Я стояла посреди чужого коридора, в своей родной квартире, где прописана с рождения, и чувствовала себя бомжом.
— Выгони их, — сказала я.
— Кого?
— Студентов. Прямо сейчас. Верни им деньги. Пусть уходят. Мне нужна моя комната. Мне нужно покормить ребенка.
— Ты сдурела? — Мама вытаращила глаза. — Они заплатили за два месяца вперед! Я деньги уже потратила!
— На что? — Я кивнула на ее пальто.
— Не твое дело! Я мать! Я тебя вырастила! Имею право пожить для себя!
— Пожить для себя? — Я рассмеялась. Нервно, с всхлипом. — Выкинув дочь с внуком на улицу?
— Не на улицу, а в зал!
— В зале курят. Там Вадик. Там дышать нечем. Это все равно что газовая камера для младенца.
— Ой, неженка нашлась! Мы в коммуналке росли, и ничего!
В этот момент из комнаты вышел «Санёк». Тот, который спал. В трусах. Злой.
— Слышь, теть Вер, вы можете заткнуться? Ребенок орет, вы орете. Дайте поспать!
Мама засуетилась.
— Ой, Сашенька, извини. Сейчас, сейчас успокоимся. Лена, иди на кухню. Покорми там.
На кухне сидел Вадик.
Перед ним стояла бутылка водки (начатая), банка кильки и хлеб. Он курил. Дым стоял коромыслом.
— О, Ленка! Родила? Пацан? Наливай!
Я выскочила из кухни.
Задыхаясь.
— Я здесь не останусь.
— Ну и вали! — крикнула мама. — Иди куда хочешь! Только деньги мне не смей портить! Я их не верну!
Я вышла из квартиры.
С сыном на руках.
Без вещей (они где-то в подвале?).
Без денег (декретные еще не пришли).
Спустилась на первый этаж. Села на подоконник.
Сын плакал.
Я расстегнула куртку, дала ему грудь. Прямо тут, в подъезде.
Мимо проходила соседка, баба Зина.
— Леночка? Ты чего тут? Мать не пустила?
— Пустила. В ад.
Баба Зина покачала головой.
— Идем ко мне. Посидишь, чаю попьешь. Ребенка переоденешь.
Я пошла.
У бабы Зины было чисто. Пахло пирогами и валерьянкой.
Я покормила сына, перепеленала (у меня был с собой запасной памперс в сумке).
Попила чаю.
И позвонила подруге. Светке.
— Свет, можно к тебе? На пару дней? Мама… сдала мою комнату.
Светка жила в однушке с мужем и ребенком. Тесно. Но она сказала: «Приезжай. Что-нибудь придумаем».
Я прожила у Светки неделю. Спала на полу на матрасе.
Потом сняла комнату в общежитии. На декретные.
Было тяжело. Адски.
Тараканы. Соседи-алкаши. Общий душ.
Но это было мое место. Без мамы.
Через месяц я подала в суд. На принудительный размен квартиры.
Или на определение порядка пользования.
Мама орала в трубку, проклинала.
— Ты меня без жилья оставишь! Иродка!
— Ты сама себя оставила, мама. Когда выбрала 15 тысяч вместо внука.
Суд я выиграла. Комнату мне вернули. Студентов выселили (с полицией, они не хотели уходить).
Я вернулась.
Вставила замок в дверь своей комнаты.
Купила маленький холодильник, поставила у себя.
Вадик попытался вякнуть, что я «электроэнергию жгу», я показала ему участкового. Затих.
Мы живем как соседи. В коммуналке.
Мама со мной не разговаривает. Вадик шипит в спину.
Но я дома.
Сын спит в своей кроватке.
А на двери замок.
И я знаю: больше никто не зайдет сюда без моего разрешения.
А вы бы смогли судиться с матерью за квадратные метры? Или ушли бы в никуда, чтобы не быть «неблагодарной дочерью»? Пишите в комментариях, обсудим!