Клавдия Ивановна замерла с половником в руке, напоминая себе монументальную скульптуру «Родина-мать», только масштабом поменьше, в типовой «двушке» спального района и в халате с веселыми, но уже слегка полинявшими от частых стирок ромашками. Половник в её руке не дрожал, но внутри Клавдии что-то тихонько звякнуло. То ли терпение лопнуло, то ли давление скакнуло — в пятьдесят семь лет эти два события часто совпадали.
— Чего ты, говоришь, не будешь? — переспросила она, надеясь, что ей послышалось. Может, зашумело в ушах от работающей вытяжки, которая гудела, как взлетающий бомбардировщик времен Великой Отечественной?
Валерий Петрович, её «гражданский супруг» (так он гордо представлялся в очередях, придавая этому статусу вес официального брака с британской королевой), сидел за кухонным столом. Сидел он вольготно, по-хозяйски, откинувшись на спинку стула так, что тот жалобно поскрипывал, моля о пощаде. Перед Валерием стояла тарелка. В тарелке дымился борщ.
Борщ был не просто супом. Это был шедевр. Рубиновый, густой, с фасолью, с мозговой косточкой, которую Клавдия вчера урвала на рынке, торгуясь с мясником Ашотом как за родную дочь. Борщ настоялся за ночь, набрал силу и аромат, от которого у нормального человека должно было начаться обильное слюноотделение.
Но Валерий Петрович нормальным человеком в гастрономическом смысле не был. Он был эстетом.
— Вчерашнее, говорю, не буду, — повторил он, отодвигая тарелку мизинцем с таким видом, словно перед ним лежала не еда, а дохлая мышь, принесенная котом в качестве трофея. — У меня, Клава, желудок деликатный. Тонкой душевной организации орган. Ферментация не та происходит от разогретого. Мне бы свеженького. Супчика легкого, куриного. С домашней лапшичкой. И чтоб бульон прозрачный, как слеза младенца.
Клавдия медленно, очень медленно опустила половник обратно в кастрюлю. Звук удара металла о металл прозвучал как гонг, объявляющий начало первого раунда бокса в тяжелом весе. Кот Барсик, дремавший на холодильнике в позе сдобной булки, приоткрыл один желтый глаз: не пора ли эвакуироваться в коридор? Опыт подсказывал коту, что когда хозяйка так медленно кладет половник, в воздухе начинает пахнуть грозой и валерьянкой.
— Валера, — голос Клавдии был вкрадчивым, как у следователя, который точно знает, кто украл общак, но хочет услышать чистосердечное. — Этот борщ я варила вчера вечером. Я пришла с работы в семь пятнадцать. Ноги гудели, как трансформаторная будка, потому что лифт опять не работал, а мы на пятом этаже. Я встала к плите в полвосьмого. Ты в это время, помнится, лежал на диване и смотрел передачу про то, как рептилоиды управляют мировой экономикой.
— Ну и что? — Валерий Петрович поправил очки на переносице с видом профессора, которого отвлекают от научной работы глупыми вопросами. — Я же не виноват, что у тебя график такой дурацкий. И что лифт у нас чинят раз в год по обещанию. А мужчина должен питаться правильно. Свежая пища — залог мужской силы и долголетия. Ты же хочешь, чтобы я долго жил?
«Господи, дай мне сил не ответить честно», — подумала Клавдия. — «Какой силы, Валера? Силы диван продавливать? У нас на матрасе уже вмятина в форме твоего туловища, можно заливать гипс и памятник ленивому тюленю отливать».
Вслух она этого, конечно, не сказала. Клавдия была женщиной мудрой, закаленной двумя разводами, девяностыми годами, воспитанием дочери в одиночку и двадцатилетним стажем работы старшим бухгалтером в ЖЭКе. Там, где другие падали в обморок от хамства, Клавдия только поправляла прическу. Её трудно было удивить наглостью, но Валерий старался. И надо признать, у него был талант.
Они сошлись полгода назад, в ноябре. Месяц был промозглый, серый, такой, когда хочется тепла, чая и чтобы кто-то дышал рядом. Познакомились классически — в очереди в аптеке. Валерий галантно пропустил её вперед, заметив, что она берет «Корвалол»:
— У такой шикарной дамы сердце должно болеть только от избытка любви, — сказал он тогда, сверкнув глазами из-под очков.
Клавдия усмехнулась, оценив комплимент. В пятьдесят семь комплименты случаются реже, чем солнечные затмения. Валера выглядел прилично: пальто хоть и старенькое, но драповое, шарф повязан артистично, речь интеллигентная.
— Инженер я, — представился он, когда они вышли на крыльцо. — Сейчас, правда, на вольных хлебах. Консультирую.
Клавдия тогда не уточнила, кого и по каким вопросам он консультирует. А зря.
Роман развивался стремительно, как цены на гречку в кризис. Через неделю они пили чай у Клавдии, через две Валера остался ночевать, потому что «трамваи уже не ходят, а на такси у меня сейчас только крупные купюры, разменять негде», а через месяц он переехал.
С собой Валерий Петрович привез:
- Один потертый чемодан с вещами, пахнущими нафталином и холостяцкой тоской.
- Набор спиннингов, которые он торжественно водрузил в кладовку («Рыбалка, Клавдия, это медитация!»).
- Свою тонкую душевную организацию и, как выяснилось позже, полное отсутствие желания работать.
Его собственное жилье — «однушка» на окраине города, в районе, где даже собаки ходили стаями для безопасности, — оказалась записана на сына от первого брака. Сын, парень ушлый и деловой, решил квартиру продавать, чтобы вложиться в ипотеку в новостройке. Валерий оказался перед перспективой переезда в деревню, в родительский дом, где удобства во дворе, а из развлечений — только петух, орущий в пять утра. И тут подвернулась Клавдия. С просторной «двушкой», с лоджией, с мягким диваном и стабильной зарплатой...
— Значит, борщ ты есть не будешь? — уточнила Клавдия, вытирая руки вафельным полотенцем с петухами. Она смотрела на Валерия так, как бухгалтер смотрит на годовой отчет, в котором не сходится миллион.
— Нет, Клавушка. Ты не обижайся. Просто свари быстренько супчик. Там делов-то — полчаса. Курочка у нас в морозилке была, я видел. Грудка. Диетическая.
Валерий взял пульт от телевизора, стоящего на холодильнике, и щелкнул кнопкой. Экран озарился, и в кухню ворвались звуки погони из очередного ментовского сериала.
— Полчаса, говоришь? — переспросила Клавдия, глядя на его лысину, которая блестела в свете лампы, как пасхальное яйцо.
— Ну, сорок минут. Я подожду, я не гордый, — великодушно разрешил Валера, не отрываясь от экрана. — Только лапшу не развари, аль денте сделай, как итальянцы любят.
Внутри Клавдии что-то щелкнуло окончательно. Это был звук предохранителя, который перегорел. Она посмотрела на свои руки — с короткими ногтями без маникюра («всё равно в воде возиться»), на вену, вздувшуюся на запястье. Вспомнила, как вчера тащила сумки из «Пятерочки». Картошка, лук, молоко, хлеб, тот самый кусок говядины. Валера встретил её в коридоре, поцеловал в щечку и спросил: «Что вкусненького купила?», даже не подумав забрать пакеты.
— Итальянцы, значит... Аль денте... — пробормотала она.
Клавдия молча взяла тарелку с борщом, стоящую перед «мужем». Резким движением вылила содержимое обратно в кастрюлю. Брызги рубинового бульона полетели на плиту, которую она драила утром. Плевать.
С грохотом накрыла кастрюлю крышкой. Открыла холодильник и водрузила пятилитровую емкость на полку.
— Ты чего? — удивился Валера, оторвавшись от созерцания перестрелки. — А суп?
— А супа не будет, Валера.
— В смысле? — очки сползли на кончик носа.
— В прямом. В геометрическом. Курочка в морозилке — она стратегический запас. На Новый год. Или на тот случай, если я слягу с инфарктом от твоих запросов. А сейчас, раз у тебя желудок такой нежный, что вчерашнее не принимает, тебе прописана диета.
— Какая еще диета?
— Лечебное голодание. Очень полезно для ферментации, очищения чакр и проветривания мозгов.
Клавдия выключила свет на кухне и вышла, оставив Валерия в полумраке, освещаемого только мерцанием телевизора.
— Эй! Ты куда? А свет? А ужин? — донеслось ей в спину.
Вечер прошел в атмосфере холодной войны. Клавдия закрылась в спальне, включила настольную лампу и достала вышивание крестиком — свое единственное хобби, на которое вечно не хватало времени. Она вышивала тигра. Тигр смотрел с канвы яростно и голодно. Клавдия понимала тигра.
Из кухни доносились звуки жизнедеятельности непризнанного гения. Хлопала дверца холодильника. Звякала посуда. Слышалось тяжелое вздыхание. Валера совершал набеги на запасы.
Но Клавдия была стратегом уровня Кутузова. Колбасу («Докторскую», хорошую), сыр и сливочное масло она еще днем, предчувствуя недоброе, убрала на балкон, в старый шкафчик для инструментов. В холодильнике остались:
— Банка хрена (прошлогодняя).
— Половина луковицы.
— Майонез (на донышке).
— Сырая морковь.
— И та самая кастрюля с борщом, который стал «персоной нон грата».
— Клав! — голос Валерия звучал жалобно из-за двери. — Ну Клава! Ну дай хоть бутерброд! У меня сахар упадет!
— Хлеб в хлебнице! — крикнула она, не отрываясь от тигриного уса.
— Он вчерашний! — возмутился Валера. — Он черствый!
— Размочи в чае! Как в тюрьме графы делали! Ты же интеллигент, должен знать историю!
Через час Валера вошел в спальню. Вид у него был трагический. Он держал руку на животе.
— У меня спазмы, — сообщил он замогильным голосом. — От голода желудок сам себя переваривает. Ты хочешь моей смерти? Чтобы я умер в расцвете лет?
— Шестьдесят пять — это расцвет, Валера? Это уже, прости, глубокая осень, переходящая в раннюю зиму.
— Ты жестокая женщина. Я думал, ты добрая, душевная... А ты... Эсэсовка!
— Иди спать, Валера. Во сне есть не хочется.
Утром Клавдия ушла на работу в семь тридцать. Валера спал, раскинувшись на кровати морской звездой и присвистывая носом. Клавдия посмотрела на него с какой-то брезгливостью. Раньше этот храп казался ей уютным, домашним. Теперь он раздражал, как звук дрели в выходной.
На работе был ад. Конец квартала. Начальник, Петр Семенович, бегал по кабинету, рвал на себе остатки волос и орал, что их всех лишат премии. Главбух пила валерьянку. Клиенты шли потоком: одна бабушка требовала пересчитать квартплату за 1998 год, другой мужик скандалил, что у него из крана течет «фанта» вместо воды.
Но странное дело — весь этот дурдом не трогал Клавдию так сильно, как обычно. В её голове крутилась мысль: «Что там делает Валера?».
Она представила: вот он проснулся (часов в 11). Почесал пузо. Пошел на кухню. Открыл холодильник. Увидел борщ. Скривился. Съел сушку. Включил телевизор.
«А ведь он даже чашку за собой не помоет», — вдруг осознала Клавдия. — «Я приду, а в раковине гора посуды. Крошки на столе. И он. С вопросом: что мы будем кушать?»
В обеденный перерыв Клавдия позвонила дочери, Ленке. Ленка жила отдельно, работала маникюршей и была девушкой прямой, как рельса.
— Мам, ну ты даешь, — хмыкнула Ленка в трубку, выслушав историю про борщ. — Гнать его надо, этого паразита. Я тебе сразу сказала: альфонс пенсионного возраста. «Ферментация» у него... Ишь ты! А сам за квартиру хоть раз заплатил?
— Нет, — вздохнула Клавдия. — Говорит, денег нет, всё уходит на лекарства и поддержку имиджа.
— Какого имиджа? Имиджа бомжа на отдыхе? Мама, очнись! Тебе мужик нужен или большой ребенок с претензиями?
Разговор с дочерью подействовал как холодный душ.
Вечером Клавдия зашла в магазин у дома. Обычно она покупала продукты с расчетом «на мужчину»: мясо, сметану пожирнее, творожок, булочки к чаю. Сегодня она остановилась у витрины с полуфабрикатами.
Её взгляд упал на пачку пельменей «Студенческие». Категория «Г». Цена — 150 рублей за килограмм. Состав: мука, вода, соевый белок, ароматизатор «мясо», следы присутствия совести технолога.
— Дайте две пачки, — сказала Клавдия.
— Женщина, не берите, это ж глина, — пожалела её продавщица Люда. — Возьмите хоть «Сибирские», они по акции.
— Нет, Люда. Мне именно глину. Для строительных работ, — мрачно пошутила Клавдия.
Еще она купила себе одно пирожное «Корзиночка» с белковым кремом. Любимое. И маленькую бутылку коньяка.
Дома её встретил запах... нет, не чистоты. Запах застоявшегося табачного дыма.
— Валера! Я же просила не курить в туалете! — крикнула она с порога.
Валерий Петрович выплыл из комнаты. Он был в тех же трениках, что и вчера, но сверху надел парадную рубашку.
— О, кормилица вернулась! — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Клав, я тут проветривал, честное слово. Просто вытяжка плохая. Слушай, я так проголодался... Ты не представляешь. Весь день на чае. Голова кружится. Ты принесла что-нибудь?
Клавдия молча протянула ему пакет с пельменями.
— Что это? — он взял пачку двумя пальцами.
— Ужин.
— Пельмени? Магазинные? — Валера поднес пачку к глазам, пытаясь прочитать состав без очков. — «Категория Г»? Клавдия, ты меня за кого принимаешь? Я же от этого загнусь! У меня от сои изжога и метеоризм!
— Вари, Валера. Это свежее. Только что из морозилки магазина. Свежее не бывает.
— Но я домашние люблю! Помнишь, ты лепила месяц назад? Такие, с фестончиками?
— Помню. Я лепила три часа, спина отваливалась. А ты съел тридцать штук и сказал, что фарш суховат и перца маловато. Было?
— Ну была здоровая критика! Чтобы ты совершенствовалась!
— Я достигла совершенства, Валера. Я купила пельмени. Не хочешь — не ешь.
Она прошла на кухню, не разуваясь. Поставила чайник. Достала свою «Корзиночку». Налила в рюмку коньяк.
Валера стоял в дверях кухни, прижимая пачку пельменей к груди, как икону во время крестного хода.
— Ты будешь пить? Одна? — его голос дрогнул. — А мне?
— А тебе нельзя. У тебя организм ослаблен голоданием. И печень. И совесть.
— Клава, что с тобой? Тебя на работе сглазили? Или ты любовника завела?
— Завела, — кивнула она, откусывая пирожное. — Себя завела. Вспомнила, что я у себя есть.
Валера постоял, осознавая масштаб катастрофы. Желудок предательски заурчал, перекрывая звук телевизора.
— Ладно, — сдался он. — Свари мне эти... катышки. Я поем. Ради тебя.
— Нет, дорогой. — Клавдия улыбнулась, и от этой улыбки Валере стало холодно. — Ручки у тебя есть. Газ включать умеешь. Воду в кастрюлю налить сможешь. Вперед. Самообслуживание. У нас теперь шведский стол.
— Я не умею варить пельмени! Они слипнутся!
— Читай инструкцию на пачке. Там для одаренных написано. «Бросить в кипящую воду».
Валера, пыхтя и чертыхаясь, начал греметь кастрюлями. Клавдия с наслаждением доела пирожное. Наблюдать за тем, как 65-летний мужчина пытается понять, сколько воды нужно на полкило пельменей, было даже забавно. Как передача «В мире животных».
Когда пельмени сварились (превратившись в единый склизкий ком теста с редкими вкраплениями начинки), Валера сел есть. Он жевал с выражением лица мученика, которого заставляют отречься от веры.
— Это невозможно есть, — простонал он после первой ложки. — Это клейстер. Клава, ну дай борщ! Тот, вчерашний! Я согласен! Я разогрею!
— Нельзя! — рявкнула Клавдия так, что Барсик подпрыгнул. — Он уже позавчерашний! Это биологическое оружие! Я не могу так рисковать твоим здоровьем, Валерочка. Ты же у меня эстет. Вдруг отравление? Скорую вызывать, промывание делать... Нет-нет. Только свежие пельмени категории «Г»...
— Клавдия, нам надо поговорить, — заявил Валера, отодвигая тарелку с недоеденным месивом. — Так жить нельзя. Это абьюз. Психологическое насилие. Я требую нормального отношения.
— Требуешь? — Клавдия достала из сумки блокнот. — Отлично. Давай поговорим. Я тут, пока ехала в автобусе, калькуляцию прикинула.
Она открыла блокнот.
— Смотри, Валера. Мы живем вместе шесть месяцев. За это время:
- Продукты — примерно 20 тысяч в месяц. Ты ешь хорошо, любишь мясо, сыр, фрукты. Итого 120 тысяч.
- Коммуналка — я плачу 7 тысяч. Половина твоя. За полгода — 21 тысяча.
- Бытовая химия, мыльно-рыльное, твои лезвия, пена для бритья (ты же «Нивею» любишь, а не мылом бриться) — еще тысяч 10 набежало.
- Интернет, который ты юзаешь круглосуточно — 3 тысячи.
Итого, мой дорогой сожитель, ты «проел» примерно 154 тысячи рублей.
Валера смотрел на цифры, и глаза его округлялись.
— Ты что... считала? Ты записывала каждый кусок? — прошептал он с ужасом. — Мелочная! Сквалыга! Как я мог жить с такой женщиной?!
— А какой твой вклад, Валера? — проигнорировала его выпад Клавдия. — Ах да. Удочки в кладовке. И рассказы про «трудный период» и эйджизм работодателей. Кстати, я узнавала, в «Пятерочку» требуются грузчики и фасовщики. Берут всех. Зарплата 40 тысяч.
— Я?! Инженер с высшим образованием?! Грузчиком?! — Валера вскочил, опрокинув стул. — Да ты... Да ты меня унижаешь! Я творческая личность! Я проекты чертил для заводов!
— Заводы закрылись тридцать лет назад, Валера. А кушать хочется сегодня.//
— Я ухожу! — торжественно объявил он. Это была его коронная карта. Туз в рукаве. Обычно женщины в этот момент начинали плакать и хватать его за руки. — Ноги моей здесь не будет! Я найду женщину, которая оценит меня, а не кусок колбасы!
— Хорошо, — спокойно сказала Клавдия.
— Что «хорошо»? — не понял он.
— Хорошо, что уходишь. Я как раз хотела предложить.
Валера застыл. Сценарий рушился.
— Ты... выгоняешь меня? На улицу? В ночь?
— Почему в ночь? Время восемь вечера. Детское время. Маршрутки ходят отлично. Сын твой квартиру продал?
— В процессе оформления... он сейчас у тещи живет...
— Вот и чудесно. Поедешь к сыну. Или к теще сына. Будешь там требовать свежий супчик. Или в деревню, в родовое гнездо. Воздух, природа, куры.
— Клава, ты не посмеешь! У меня радикулит! У меня давления!
— У меня тоже, Валера. И климакс, и артрит, и начальник-идиот. Но я почему-то работаю и борщи варю. А ты — только потребляешь и носом воротишь.
Клавдия встала, подошла к шкафу в прихожей и достала его чемодан.
— Собирайся. На сборы 20 минут.
Валерий собирался хаотично и шумно. Он швырял носки, громко хлопал дверцами шкафа, причитал: «Пригрел змею!», «Вот она, женская благодарность!». Он ждал. Ждал до последней секунды, что она остановит.
Он уже стоял в дверях, в пальто и с удочками под мышкой (вид был комичный — как у Дон Кихота, только вместо копья — спиннинг).
— Я уйду, и ты будешь плакать! — пригрозил он пальцем. — Ты поймешь, кого потеряла! Мужчину в доме! Защитника!
— Валера, ты от таракана в прошлом месяце визжал громче меня, — напомнила Клавдия. — Защитник. Ключи на тумбочку положи.
Он с грохотом бросил ключи.
— Прощай, мещанка! Я буду счастлив назло тебе!
— Удачи, Валера. Ищи ту, которая любит готовить каждый день. Говорят, они существуют. В Красной книге.
Дверь захлопнулась. Клавдия дважды повернула задвижку. Щелк-щелк. Самый приятный звук в мире.
Эпилог на кухне
Клавдия вернулась на кухню. Было тихо. Никто не бубнил про политику. Никто не требовал внимания.
Она открыла холодильник. Достала ту самую кастрюлю с борщом.
Налила полную тарелку. Густого, холодного, желировавшегося бульона. Поставила в микроволновку.
Пока борщ грелся, она нарезала сало тонкими ломтиками. Достала зубчик чеснока. Черный хлебушек.
Кот Барсик вышел на середину кухни, потянулся и мяукнул.
— Что, мужичок, проголодался? — ласково спросила Клавдия. — Тебе вот вчерашнее не западло, да? Ты у меня самый умный.
Она положила коту полную миску корма (дорогого, не «Вискас», на Валере сэкономила — коту праздник).
Микроволновка дзынькнула. Клавдия села за стол. Зачерпнула ложкой горячий, огненный борщ.
Боже, какой это был вкус! Насыщенный, кисло-сладкий, идеальный. Настоявшийся. Борщ, как и женщина, с возрастом (то есть на второй день) становится только интереснее.
Она ела, прикусывая салом, и чувствовала, как по телу разливается тепло и покой.
Телефон звякнул смс-кой. От Валеры: «Я забыл у тебя зарядку. Завтра зайду».
Клавдия усмехнулась, вытерла губы салфеткой и набрала ответ:
«Не трудись. Зарядку выбросила. Купишь новую. Свеженькую».
И заблокировала номер.
Впереди был вечер. Свободный вечер. Она довышивает тигра, посмотрит сериал про любовь (где герои не едят пельмени) и ляжет спать посередине кровати.
Жизнь, оказывается, чертовски вкусная штука. Главное — не портить её кислыми щами в виде чужих мужиков.
***
Эксклюзивные новогодние рассказы, доступ к которым открыт только избранным. Между строк спрятаны тайные желания, неожиданные развязки и та самая магия, которой не делятся в открытую: