Утро началось с тишины. Лена не спала почти всю ночь — лежала с телефоном в руке, прислушивалась, как за окном поют птицы и как медленно тянется время, хотя летние ночи и короткие, но ей казалось, что эта ночь не имела конца и края. В голове крутились вчерашние слова коллеги Семена о том, что муж позвонит на следующий день сам. И вот телефон молчит.
Она уже начинала терять надежду, когда экран вдруг мигнул, и всплыло имя, которое вызывало у нее и дрожь, и слезы — Семен. Лена замерла на секунду, потом резко провела пальцем по сенсору и прижала телефон к уху.
— Алло?! — голос сорвался, — Семен, Семушка? Это ты?
— Это я, родная моя! Леночка, прости, что не раньше. Мне только принесли ребята телефон. Все хорошо, я живой, слышишь? Живой. Из лесу вытащили. В лазарете сижу, — его голос дрожал, — все нормально. Нога только ноет, подвернул, виляя от мишутки, но ничего. Главное — я дома почти.
— Я думала, что потеряла тебя, не знала, что думать, Сема! Они сказали — пропал, кроссовки нашли... а я здесь с ума сходила! — Лена всхлипывала, уже не сдерживаясь, — а ты там один…
— Не один, родная, ты со мной была, в голове, в сердце, каждый день, Ленка. Я когда лежал там, под елкой, и слушал, как ветер гнет верхи, я представлял, что слышу твой голос, вижу твое лицо, ты как будто рядом была… Ты меня вытащила, понимаешь?
— Не говори так, — Лена тряслась от рыданий, — я бы умерла, если бы… если бы ты не вернулся. Я бы не простила себе, что отпустила тебя туда!
— Ты тут ни при чем. Это я дурень, полез за этой земляникой, думал, удивлю тебя. Хотел привезти тебе банку — как в прошлый раз. Помнишь? Ты говорила, что вкуснее не ела… А тут хозяин, Топтыгин, видимо это его грядка была, погнал меня. Ну я и петлять от него, думал его запутать, а тут сам заплутал под дождем.
— Сема… — она не могла говорить. Только слушала, ловила каждый его звук, чтобы убедиться — это он, ее Семен.
— Я не знал, что уже неделя прошла, прикинь? Там день с ночью путается, я и не понял сколько времени прошло. Только и думал — надо выбраться, надо жить, к тебе, домой. А земля в тайге от дождя размокает быстро, поскользнулся и кубарем в овраг… вот ногу и подвернул, а кроссы снял специально, нога опухла.
— Ты скоро приедешь? Скажи, когда тебя отпустят? — торопила Лена его с ответом, чтобы быстрее узнать, когда она его уже будет видеть рядом.
— Сегодня забирают, уже оформили бумаги. Начальник сказал, больничный дадут, чтобы восстанавливаться дома. Я еду, слышишь? Еду к тебе. Очень надеюсь, что завтра прилечу. Машина моя в аэропорту на стоянке, так что буду быстро…
— Я не знаю, как тебя встречать. Я жду, Семен, я так жду… — Лена рыдала уже в голос.
— Не плачь, родная, я скоро буду, возьми себя в руки. Улыбнись. Я хочу, чтоб ты улыбалась, когда я войду во двор. Ладно?
— Ладно… Я люблю тебя, Семен.
— И я тебя, больше всего на свете. До скорого.
Связь оборвалась, но Лена не отняла телефон от уха. Ее трясло. Она плакала тихо, облегченно, а потом встала, вытерла лицо и пошла варить кофе.
День прошел для нее как один час. Она носилась по дому, прибирая, на ходу пытаясь говорить с бабушкой.
— Бабуль, он едет домой. Я безумно рада, моя ты хорошая, — щебетала Лена.
— Ну слава тебе, господи, что все стало на места, — тихо улыбалась Нина Дмитриевна, стараясь не отстать от внучки, помогая.
Эту ночь снова Лена не могла уснуть, думала о встрече с мужем, а еще, как она объяснит ему приезд гостей. Ведь он не просто предупреждал ее, он настаивал никого не пускать. Только поднялось солнце, как Лена вскочила, будто и не ложилась. Двор был залит солнцем, воздух дрожал от зноя уже с самого утра. Пушок, завидев приближающийся автомобиль, сорвался с места и с лаем бросился к воротам. Лена уже стояла на крыльце и ее сердце колотилось в груди, как молоточек.
Пыльная Нива остановилась у калитки, и она увидела, как водитель, незнакомый мужчина в форме, вышел первым, обошел машину и открыл пассажирскую дверь. И вот, он, Семен, высокий, немного похудевший. Двигался осторожно, с легкой хромотой, в глаза сразу бросилась повязка на левой ноге и то, как он опирался на дверь, будто боялся оступиться.
— Семен… — только и смогла сказать Лена, шагнув вниз с крыльца.
Он посмотрел на нее, и в его взгляде было все: усталость, тоска и облегчение. Он сделал два неуверенных шага навстречу — и все, она уже обняла его, крепко, всем телом, уткнулась в грудь, не замечая, как по щекам бегут слезы.
— Ты дома, мой хороший, ты живой…
— Я же обещал, — глухо сказал он, прижимая ее к себе, — как смог, сразу домой. Только, прости, обещал на нашей приехать, но не рассчитал силы. Не смог с ногой. Вот знакомый подвез прямо к воротам, спасибо.
— Я боялась, каждую ночь думала, что тебя уже нет, а потом поверила, и снова боялась.
Он погладил ее по волосам, молча. Потом отстранился, глядя прямо в глаза:
— Ты как тут сама-то, без меня?
— Не спрашивай. Лучше скажи ты, как нога? — отводила разговор в сторону жена.
— Нормально. Успею отдохнуть дома… до следующей вахты.
— Сема, — она опустила взгляд, — мне нужно тебе кое-что сказать. Но ты сначала зайди на веранду.
— Леночка, — он остановился, — что случилось, родная?
— К нам приехали, — она закусила губу, отвела глаза.
— Кто? — Семен насторожился.
— Твоя тетя, с детьми. И… еще одна женщина. Маша.
Муж будто застыл, не крикнул, не выругался, просто смотрел на нее так, что ей захотелось исчезнуть.
— Я просил тебя? — умоляющим взглядом мужчина смотрел на Лену.
— Я знаю, Сема, но ты был вне зоны. Они стояли под дождем, с сумками, дети… Я не могла выгнать, — пыталась объяснить она мужу.
— Надо было, с ними иначе нельзя, — слегка повысил голос мужчина.
— Я не знала, что делать, я растерялась, ты ведь даже не сказал ничего мне. Я подумала, на пару дней… А тут получилось больше недели, и кажется, что уезжать желания у них нет.
Он отвернулся, шагнул к крыльцу. Хромая, тяжело ступал, будто каждый шаг — через раздражение.
— И что теперь? — спросил он, не оборачиваясь, — они тут живут?
— В гостевой. В комнате бабушкиной, ты помнишь. Я их туда пустила.
— А Нина Дмитриевна не приехала?
— Приехала. Когда все навалилось, я позвала… Я не справлялась, Семен. Я правда пыталась. Ты не представляешь, как было страшно…
Он молчал. Потом тихо, устало сказал:
— Я все представляю. Там, в лесу, я каждый день видел твои глаза, хотел вернуться, ради тебя.
Пока Семен мылся и переодевался, Лена варила ему кофе. Руки дрожали, но она старалась. За кухонным столом Нина Дмитриевна резала хлеб, молча поглядывая на внучку.
— Ну, хорошо, что живой, ногу подлечим, самого откормим и отдохнуть дадим, — радовалась она, но больше всего спокойствию своей девочки.
Семен вышел из своей комнаты и наткнулся на Жанну.
— Сема, ну наконец, — с натянутой улыбкой выдавила из себя радость тетка, — я уж думала, ты нас стороной обходишь. Ждем сидим, пока настоящий хозяин дома объявится.
Он остановился, оперся плечом о косяк.
— Говори. Что хотела, и с какой такой радости ты, со всем своим выводком приперлась в мой дом?
— Ничего такого. Просто мы подумали… ну, с Васей. Навестить тебя, раз на свадьбе не гульнули вашей. Нам бы тут задержаться немного, дети привыкли уже, Катю в школу бы устроить. В городе ведь больше возможностей, ты сам понимаешь. Не сравнить с нашим райцентром.
Он поднял брови.
— Подумали вы… с Васей. Он у тебя думать умеет оказывается, не только пить и буянить. То есть… вы жить тут решили?
— Ну а что? У тебя ведь свой дом. Большой, по нашим меркам. Мы не мешаем особо. Кухня общая — да, но ты ж на вахтах вечно. Мы присмотрим за хозяйством, поможем. Василий, если не пьет, он рукастый, ты ж знаешь.
Семен смотрел на нее молча. Жанна явно ждала, что он вот-вот скажет, что согласен, чтобы они остались, но он не торопился с ответом.
— Жанна, — медленно начал он, — ты не в гостинице. Ты в моем доме. И уж точно должна была догадаться, что я просил Лену никого не пускать. Особенно твою семейку.
— Семен, мы что — с улицы? Мы — родные! Сколько лет не виделись. Ты думаешь, мне просто так с детьми в никуда ехать было?
— Мы родные? Тогда, почему не позвонила?
— А ты бы ответил?
Он прищурился.
— Ты специально приехала, узнала, что дома меня нет. Так родные, говоришь? Столько лет носа не показывала. Или после подлости решила прощения просить?
Жанна закусила губу, но быстро вернула себе уверенность.
— За что просить, Семушка, свое ж тогда забрала. Да и кто старое помянет… Послушай. Лена твоя… она, конечно, хорошая, но слишком мягкая. Она нас впустила — значит, сама чувствовала, что правильно. Тут перспектив больше. Ты бы и сам хотел для своих детей лучшего.
— Для своих. Твоим детям ты мое забрала.
— Вот именно! — быстро отвела в сторону разговор тетка, — мы как раз думали, может, ты Катю и Мишку у себя пропишешь, ну, чтоб со школой проще. Это ж чисто формально. Мы тут и так, считай, как дома. И ты нас знаешь, не чужие мы.
Семен молча перевел взгляд на окно. За стеклом Маша играла с Пушком. Неуклюже, с показной нежностью. Он помолчал, потом спокойно, но жестко спросил.
— И Машку ты тоже просто так прихватила?
Жанна тут же напряглась.
— Маша нам помогала, с Катей нянчилась, когда та болела, она добрая, отзывчивая. Сема, ну ты ж ее с детства знаешь. Чуть ли не вместе росли. Мама твоя ее любила как родную.
— Ты мне голову не морочь. Я спросил, зачем она тут?
— Потому что она хорошая. Потому что, если бы ты не торопился с этой Леной, может, Маша и была бы сейчас твоей женой! Она тебе пара, не то, что эта… тряпка.
— Осторожней, — сказал он глухо, — это ты сейчас про мою жену. А Машка твоя хороша, пока я в армии служил, замуж выскочила. За городского. Что, так быстро любовь прошла, или городской раскусил, на что она способна? А в своей Лене я уверен, она не предаст и в трудную минуту не оставит, как ты сама убедиться могла.
Жанна фыркнула.
— Да что ты с ней возишься? Она даже слова лишнего сказать боится. Посмотри на нее — шьет себе в углу, или в саду возится. Вон, земляничку для тебя берегла, целую трагедию устроила. Тебе нужна женщина, а не девочка, которую ветром сдует. У Машки хотя бы характер есть. С ней ты был бы счастлив. Молодая была, глупая, взбрыкнула, а ты и надулся.
Семен выпрямился. Медленно, как будто вдруг спина выровнилась до предела.
— Так. Ты тут не дома у себя, а гостишь временно. Машку собери. Сама решай — сегодня уедете или максимум завтра.
— Что?! — Жанна покраснела, — ты нас выгоняешь?
— Я говорю, что вам здесь не жить. Ты все перепутала, Жанна. Мой дом — не гостиница. И не приемный пункт. Я тебя раз пустил в свой дом — и ты меня кинула. На одни и те же грабли я уже не наступлю. А Маша… — он на секунду замолчал, — пусть ищет себе мужа в другом месте.
— Ты пожалеешь, — выдавила она, — вот увидишь.
— Это не угроза надеюсь, — усмехнулся Семен.
— Это предупреждение. Мы не чужие тебе. И ты еще вспомнишь, как мы тебе помогали…
— Я помню, как ты не помогала, и особенно тогда, когда было надо, — он шагнул к двери.
Жанна больше ничего не сказала. Только резко развернулась и ушла в сторону кухни. Семен остался на веранде один. Воздух был душным, словно стены сдвинулись. Он тяжело выдохнул, прислонился к стене. Потом позвал тихо:
— Лена…
Она выглянула из-за угла. Он устало посмотрел на нее.
— Поговорим вечером, сейчас не могу, — сказал он, понимая, что большую часть его перепалки с теткой она, возможно, слышала. Она кивнула. Слова были не нужны.
Семен сидел на старом стуле в тени террасы, положив больную ногу на табурет. Рядом стоял стакан с компотом, из окна кухни доносились голоса — Лена что-то тихо говорила бабушке. Он не слушал. Усталость давила, накатывала волнами. Хотелось просто, чтобы все замолчали и дали прийти в себя. Тишину нарушил шаг — осторожный, но настойчивый. Он даже не сразу понял, кто это, пока не услышал знакомый голос.
— Можно? — Маша вышла на террасу, прислонилась к перилам, — я думала, нам, наверное, все же есть о чем поговорить наедине.
Семен не ответил. Она восприняла это как согласие.
— Я знаю, ты устал, и все навалилось. Просто… — она вздохнула, — я не могу молчать больше.
— Не надо, Маш, правда. Я наперед знаю, что ты мне скажешь. И не хочу снова ворошить.
— Надо, — она подошла ближе, — я смотрю на тебя и понимаю — ты сам не свой. Ходишь как чужой в собственном доме, тебе тут душно. И я вижу, как тебе сложно с ней. Лена хорошая, да, милая, но она не из твоего мира. Она… другая. И поверь, долго ты не сможешь с ней.
— Ты о чем вообще? — он устало потер лоб.
— Ты не слышишь, Сем. Она не для тебя. Ты мужик, крепкий, настоящий, привыкший к настоящей жизни, а она — мечтательница, шьет в уголке свои сказочные платья, боится слово сказать. Ты думаешь, вы будете счастливы?
— Мы уже счастливы, — тихо сказал он, — были, пока вы не приехали, и будем, как только вы всей свитой уберетесь из нашего дома.
— Ты не ври себе. Мы с тобой столько лет знакомы, я тебя с самого детства знаю. Ты мог бы быть со мной, ты должен был быть со мной, если бы ты меня тогда понял и простил.
Он посмотрел на нее молча, взгляд тяжелый, прямой. Маша вдруг подошла ближе, почти впритык. Рука ее легла ему на плечо, но он не шелохнулся.
— Я люблю тебя, Сем. Всегда любила. Я думала — подожду, пока ты нагуляешься, а потом ты сам все поймешь, позовешь и простишь меня, но ты женился на ней, на серой мышке. И даже она ослушалась тебя и впустила нас.
— Я не злюсь на нее, — сказал он тихо, — она человек, который вас не знал, которой я не говорил о ваших предательствах и подлости.
— Я борюсь, Сем, за тебя, потому что не хочу больше ждать. Я поняла свою ошибку, и ты должен был меня простить уже давно. Если ты не скажешь сейчас уйти, я останусь, буду рядом и докажу, что мы можем быть вместе. Все сделаю, чтобы вернуть время, нами потерянное, — она медленно наклонилась, губы ее почти коснулись его щеки.
Семен резко отстранился, как будто его ударили.
— Машка, ты сошла с ума, хватит.
— Что?
— Я сказал, хватит, — он поднялся, морщась от боли в ноге, — ты перешла черту, приехала в мой дом, где живет моя жена и любимая женщина. А сейчас… лезешь ко мне с признаниями. Заруби себе на носу: я тебя давно не люблю. Для меня вся жизнь — это моя Лена.
— Ты не понимаешь…
— Все я понимаю. Но ты уйдешь отсюда. Не сейчас — завтра утром. И сама, и Жанна со всем своим семейством. Я дам вам время до утра, потом вызываю такси и отправляю всех к черту.
Маша стояла, растерянная, как будто не верила. Ее губы дрогнули, глаза наполнились слезами. Но он уже отвернулся и, прихрамывая, ушел в дом, громко прикрыв за собой дверь. Она осталась на террасе, прижав ладони к груди, будто не знала, куда деть руки. Плечи мелко дрожали.
Из кухни вышла Лена, увидела Машу, на секунду замерла, но тут же пошла дальше, будто не заметила, в руках — миска с едой для Пушка. Без слов просто прошла мимо, поставила миску и, не оборачиваясь, пошла обратно в дом.
— Я тебе не враг, — вдруг хрипло сказала Маша ей в спину.
Лена остановилась, но не обернулась.
— Ты сама в это веришь? — только и спросила, тихо, спокойно, и пошла дальше.
Маша осталась стоять. Потом села на край ступенек, спустившись на нижнюю. Достала сигарету из кармана, но закурить не смогла — руки все еще дрожали. Внутри дома Семен сел на диван. С минуту просто сидел, глядя в пол, плечи опущены, руки сцеплены между колен. Шум холодильника, тикание настенных часов, за стеной — шорох, шаги Лены на кухне. Он не знал, как теперь с ней говорить, что сказать, как объяснить, что просто устал. Не от нее — от всего. От лжи, от притворства, от того, что его дом за неделю стал чужим.
Лена зашла в комнату с чашкой чая, поставила на столик, села рядом, не говоря ни слова.
— Я не справился, — тихо сказал он, — не хотел, чтобы ты это все тянула на себе. Прости.
— Ты дома, это главное, — так же тихо ответила она.
Он посмотрел на нее. Лена сидела, не глядя в глаза, будто боялась еще раз увидеть в них то, что видела утром — недоверие, усталость. Семен взял ее руку, просто так, молча.
— Завтра они уедут, — сказал он, — все.
— Хорошо, — Лена кивнула.
Тишина снова повисла между ними. Но уже не та, тяжелая, как глухой упрек, эта была тишиной перед сном, тишиной усталых людей, которые не хотят выяснять, кто прав, кто виноват. Просто быть рядом — уже достаточно.
За окном террасы Маша все еще сидела на ступеньке, сцепив руки перед собой. Сидеть дальше не было смысла, но и вставать не хотелось. Казалось, любое движение сейчас может развалить хрупкий остаток равновесия, словно бы она держалась на честном слове и последней ниточке самоуважения. В голове стучал один и тот же вопрос, зачем она вообще приехала? Что рассчитывала получить? Увидит он ее, вспомнит, посмотрит по-старому — и все, мир изменится? Все, что у него есть сейчас, перестанет существовать: дом, жена, спокойная жизнь — ради чего? Ради воспоминаний, которым уже лет десять, если не больше? Она надеялась, что Семен в браке недавно, не привязался еще. Можно быть рядом, можно напомнить, подтолкнуть постепенно, без давления. А потом все само сложится. Семен разберется, поймет, сделает выбор.
Теперь понятно, никто ничего не выберет. Все уже давно выбрано, и не в ее пользу. В этом доме ей не было места с самого начала. Она пришла как гостья, а повела себя как хозяйка. Попыталась влезть туда, где ее не ждали, где не было ни намека на то, что кто-то скучает, ждет, помнит. Только она одна держалась за старые взгляды, за теплую ностальгию, которую приняла за что-то большее.
Она чувствовала, как стыд обжигает кожу. Даже не столько за себя, за весь спектакль, который они устроили. За глупые слова, намеки, нарочитую уверенность, за то, что позволила себе надеяться. Взрослая женщина, а вела себя как девчонка, никакого достоинства.
Надо уходить, не скандалить, не оправдываться, не рыдать. Просто собрать вещи, сказать Жанне, что все, хватит, что пора. Лучше уехать сейчас, не дожидаясь утра, и пусть думают что хотят. Главное — уйти, пока совсем не растеряла остатки себя.
Проиграла, надеялась, но проиграла, и теперь самое трудное, не жаловаться, не оправдываться, просто принять, смириться, сделать шаг назад.
За дверью террасы Лена и Семен уже сидели, прижавшись плечами. Он обнимал ее осторожно, как что-то очень хрупкое. А она не убирала рук, и это было главным.
Ночь медленно опускалась на дом. И что-то в ней было спокойное, тихое, будто и правда все теперь наладится. Хоть понемногу. Хоть по капле.
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.