Холодильник был почти пустой. Три яйца, пачка масла, остатки вчерашней гречки. Петр Васильевич закрыл дверцу и посмотрел на часы.
Половина одиннадцатого.
За стеной у соседей слышались голоса, смех. Готовились встречать Новый год. А у него – пустая квартира, пустой холодильник, и никого.
Зачем вообще сидеть тут? До полуночи еще полтора часа. Сидеть и слушать, как веселятся другие?
Петр Васильевич надел старое пальто – то самое, серое, которое купил еще пять лет назад на первую пенсию. Тогда казалось, что впереди столько времени. Что Андрюшка еще одумается, придет, скажет: «Прости, пап».
Но Андрей не пришел.
Десять лет уже. Целых десять лет.
Петр Васильевич запер дверь и медленно пошел вниз по лестнице. Лифт не работал – опять сломался перед праздниками. На третьем этаже из квартиры доносился смех.
Он вышел на улицу. Снег падал крупными хлопьями, оседал на плечах, таял на лице. В окнах домов горели гирлянды – красные, синие, зеленые. Где-то вдалеке уже запускали петарды, хотя до полуночи еще оставалось время.
Петр Васильевич шел просто так, без цели. Куда идти? В пустую квартиру?Пусть хоть на улице побудет, среди людей. Пусть даже эти люди – чужие, спешащие каждый к своему столу, к своей семье.
Раньше они тоже спешили – он, жена Надя, маленький Андрюшка. Надя всегда начинала готовить с утра, вечно что-то забывала купить, и он бежал в магазин за недостающим – то за колбасой, то лимоном для чая. Андрюшка вертелся на кухне, тайком таскал шоколадные конфеты.
– Андрюшенька, не мешай маме! – говорила Надя, но улыбалась.
Как она улыбалась... Как давно он не вспоминал эту улыбку!
А потом Нади не стало. Одиннадцать лет назад. Сердце. Внезапно. Утром проснулся – а она уже не дышит. А Андрюшка превратился в Андрея – взрослого мужика с жесткими глазами.
Было это десять лет назад, в марте. Андрей пришел, сел за стол, даже чай пить не стал.
– Пап, мне нужна квартира.
Петр Васильевич вытирал руки полотенцем – только что помыл посуду.
– Какая квартира?
– Твоя. Точнее, мне нужна дарственная. Я женюсь, нам с Олькой жить негде.
– Андрюш...
– Пап, ну ты же понимаешь. Мне тридцать уже. Пора семью создавать.
Петр Васильевич сел напротив. Руки дрожали. Почему дрожали? Он же рад за сына. Женится – это хорошо.
– Андрюш, но как же я? Это же моя квартира. Здесь мама твоя жила, здесь ты вырос...
– Ты можешь остаться. Просто оформи на меня. Для подстраховки.
– Для какой подстраховки?
Андрей вздохнул. Так, будто объясняет что-то очень простое, а отец его – совсем глупый.
– Ну, чтоб юридически все было чисто. У Ольки родители против свадьбы, пока у нас жилья нет. Понимаешь?
Нет, не понимал.
– Андрюш, но это мое единственное жилье... Я тут всю жизнь. Вдруг что-то пойдет не так?
Лицо у Андрея тогда стало каменным.
– Ты мне не доверяешь?
– Доверяю, сынок, просто...
– Просто ты эгоист, пап. Думаешь только о себе. Мне жениться надо, семью создавать, а ты за свою жилплощадь держишься.
– Но, Андрюш, я не... Давай спокойно поговорим...
– О чем тут говорить? Я все понял. Спасибо за доверие.
– Андрюш, подожди!
Но Андрей уже вышел. Дверь хлопнула.
И больше он не появлялся.
Петр Васильевич звонил – не брал трубку. Приходил к нему на работу – охранник не пропустил, сказал, что есть указание.
– Но я его отец!
– Извините. Не положено.
Писал сообщения:
«Андрюш, давай встретимся».
«Сынок, давай хоть поговорим».
«Я не хотел тебя обидеть».
Ни одного ответа.
Как будто не было у него сына. Как будто никогда не водили они его в первый класс, и не сидел Петр Васильевич ночами, когда Андрюшка болел. Не учил его на велосипеде кататься во дворе. Не радовался, когда тот в институт поступил.
Ничего этого будто не было.
Десять лет прошло. Андрей все-таки женился. И не вспоминает о нем. И, наверное, лучше ему без отца.
Снег падал все сильнее. Петр Васильевич дошел до парка, остановился у скамейки. Сесть нельзя – замерзнешь. Он стоял, глядя на пустые аллеи. Раньше они с Надей любили здесь гулять. Особенно зимой, когда снег скрипел под ногами, и Надя смеялась, говорила:
– Петь, смотри, как красиво! Как в сказке!
А теперь никакой сказки. Только холод и темнота.
Где-то совсем близко грохнула петарда. Потом еще одна. Значит, уже без пяти двенадцать. Сейчас все будут веселиться, обниматься, желать друг другу счастья.
А ему кто счастья пожелает?
Петр Васильевич повернул обратно. Надо идти домой. Хватит мерзнуть. В конце концов, дома теплее. И чай можно заварить. И хоть телевизор включить – там тоже праздник показывают.
Он шел мимо мусорных баков, когда услышал тихий скулеж. Такой жалобный, почти неслышный. Сначала подумал – показалось. Но звук повторился.
Петр Васильевич остановился, прислушался.
– Кто тут?
Скулеж шел от картонной коробки, прислоненной к стене дома. Он подошел ближе, наклонился. В старой коробке лежал маленький комочек. Щенок. Совсем крошечный, рыжий, весь в снегу.
– Ты чего тут? – тихо спросил Петр Васильевич. – Откуда ты?
Щенок дрожал. Мелко-мелко, всем телом. Глазки едва открывались.
Бросили. На Новый год бросили.
Петр Васильевич присел на корточки. Он протянул руку, погладил щенка по голове.
– Замерзаешь, да? Никому не нужен?
Такой маленький, беззащитный. Точь-в-точь как он сам.
– И я вот тоже никому не нужен, – прошептал он. – Вот так вот. Оба мы с тобой... одинаковые.
Щенок попытался приподнять голову, жалобно пискнул. И посмотрел на него. Этими глазами... Такими доверчивыми. Будто говорил: "Не бросай меня. Прошу."
И тут Петр Васильевич понял – не может он оставить эту кроху тут. Просто не может. Потому что если оставит – то кто он после этого? Такой же, как те, кто бросил? Как сын, который его бросил?
Нет.
– Ну ладно, – сказал он. – Ладно уж. Пойдем со мной.
Он осторожно взял щенка на руки, прижал к груди.
– Ох, какой холодный... Сейчас, сейчас.
Расстегнул пальто, сунул малыша под свитер. Щенок дрожал еще сильнее, но уже не скулил.
– Согреешься сейчас, не бойся. Я тебя домой отнесу.
Петр Васильевич поднялся, пошел домой. Быстрее, быстрее. Надо в тепло. Надо накормить.
На душе вдруг стало... легче. Впервые за три года – легче. Как будто этот маленький комочек под свитером согревал не только себя, но и его, Петра Васильевича.
Дома он сразу прошел в ванную, включил кран с теплой водой.
– Сейчас помоемся.
Осторожно опустил щенка в раковину. Малыш сначала испугался, заскулил.
– Тише, тише. Вода теплая, не бойся.
Щенок притих – видимо, понял, что вода приятная, не холодная.
– Вот так.
Петр Васильевич намылил щенка обычным мылом, которое нашлось в ванной. Смыл грязь, вытер полотенцем. Щенок смотрел на него большими карими глазами. Девочка оказалась.
– Ну вот, чистенькая теперь, – улыбнулся Петр Васильевич. – Красавица прямо.
Он отнес щенка на кухню, постелил на полу старую куртку, положил сверху малышку. Та свернулась клубочком, но уже не дрожала.
– Голодная, наверное? Поесть надо. Только что тебе дать?
Петр Васильевич открыл холодильник. Яйца, масло, гречка.
– Не подойдет. Надо мясо. Или хотя бы корм собачий.
Он посмотрел на часы. Двенадцать десять. Новый год уже наступил, а он и не заметил. Ну и ладно.
– Подожди меня тут, я схожу в магазин. Быстро сбегаю. Ты тут посиди, хорошо?
Щенок приоткрыл глаза, снова их закрыл.
Петр Васильевич накинул пальто и вышел. Круглосуточный магазин был в трех кварталах. Он шел быстро, почти бежал.
– Надо корм купить, – говорил он себе. – И что-нибудь еще. Игрушку, может?
В магазине было пусто – только кассирша скучала за прилавком, листая телефон.
– С Новым годом, – буркнула она, не поднимая головы.
– И вас, – ответил Петр Васильевич.
Он нашел отдел с кормами для животных. Столько всего! Взял две банки собачьих консервов, пакет сухого корма для щенков, миску.
– Еще мячик... Вот этот, маленький.
У кассы вспомнил – надо и себе что-нибудь. Схватил батон и банку тушенки.
– Двести сорок, – сказала кассирша.
– Вот, пожалуйста.
Дома щенок уже не спал. Сидел на куртке, смотрел вокруг настороженно.
– Вот я, вот, – сказал Петр Васильевич. – Принес еду. Голодная, да?
Он открыл банку, выложил немного на блюдце, поставил перед щенком.
– Ешь. Не бойся.
Та понюхала, лизнула раз, другой. Потом начала есть – жадно, быстро.
– Потихоньку, потихоньку, не торопись. Еще есть.
Петр Васильевич налил в другую миску воды, поставил рядом.
– И водички попей.
Щенок поел, попил, снова посмотрел на него. Такие глаза... Благодарные.
– Как тебя назвать? – тихо спросил Петр Васильевич.
Он присел на стул, смотрел на малышку.
– Надо имя хорошее дать. Правильное.
И тут его вдруг пронзило. Маша. Он назовет ее Маша. Как маму его звали.
Мама его одна поднимала, отец еще когда Петр Васильевич маленький был, ушел к другой женщине. А мама работала на двух работах, ночами вязала на заказ, лишь бы сын сытый был, одетый. Руки у нее всегда в мозолях были, уставшие. Но когда гладила его по голове – такие теплые, такие родные.
Не стало ее двадцать лет назад. А он до сих пор скучает. До сих пор помнит, как она пела ему песни перед сном. Как говорила: "Петенька, ты у меня самый хороший. Самый любимый."
Никто больше ему так не говорил. Надя любила, но по-другому. А сын... сын вообще перестал с ним разговаривать.
– Маша, – произнес Петр Васильевич. Голос дрожал. – Будешь Машей. Согласна?
Щенок вильнул хвостиком.
– Нравится? Ну вот и ладно. Маша так Маша.
Петр Васильевич встал, прошел в комнату.
– Идем спать. Поздно уже.
Лег на диван. Маша семенила за ним, остановилась у дивана, заскулила.
– Иди сюда, – разрешил он. – Давай, не бойся.
Щенок попытался запрыгнуть, но не вышло. Маленькая совсем. Петр Васильевич поднял ее, положил рядом с собой. Маша пристроилась у него под боком, вздохнула.
– Тепло тебе? Хорошо?
Маша закрыла глаза. Петр Васильевич лежал, гладил ее по спинке. Такая теплая. Живая. Дышит.
Впервые за десять лет ему было не так одиноко.
Нет, одиночество никуда не делось – сын так и не позвонил, так и не поздравил с Новым годом. Наверное, сидит сейчас с этой своей Ольгой, разговаривает, смеется. А про отца даже не вспоминает. И, может, так и правильно. Может, старику нужно просто научиться жить по-другому.
Но теперь есть Маша.
Маленькая, рыжая, с карими глазами. Которая тоже была никому не нужна. Которую тоже бросили. Два брошенных существа нашли друг друга в новогоднюю ночь.
– Я тебя не брошу, – прошептал Петр Васильевич. – Слышишь, Машенька? Ты теперь моя. И я твой. Мы теперь вместе.
Маша тихонько сопела во сне.
А за окном падал снег, и где-то вдалеке еще звучали взрывы петард, и город встречал Новый год. И Петру Васильевичу вдруг стало хорошо. Просто хорошо.
Не счастливо – нет, это было бы слишком громко сказано. Счастье было тогда, когда Надя была рядом, когда Андрюшка смеялся на кухне. Когда мама была еще жива. Это было счастье.
А сейчас – просто хорошо. Спокойно. Тепло.
Потому что он больше не один.
Потому что у него теперь есть Маша.
И, может быть, этого достаточно для того, чтобы просто жить дальше.
Когда он закрыл глаза, то впервые за долгое время не думал о том, что сын его бросил. Не думал о пустой квартире, о тишине, о чужих праздниках за соседскими окнами. Не думал даже о Наде. Он просто слушал, как дышит рядом Маша.
И это маленькое, теплое дыхание наполняло комнату жизнью. Давало смысл проснуться завтра утром. Дало причину не сдаваться.
💸 Сидишь с телефоном, смотришь на баланс — и чувствуешь, как внутри поднимается то самое знакомое беспокойство. Не страх, не паника — просто усталость быть “в ответе за всё”.
Я собрала для тебя короткий бесплатный гайд: «Когда тревожно из-за денег: 3 шага вернуть себе контроль (и выдохнуть)».
📘 Забери, если хочешь наконец дышать спокойно, а не считать каждую копейку.