Лера сжимала в руке чек из супермаркета — длинную белую ленту, испещренную цифрами, которые складывались в неприличную сумму. Молоко, хлеб, сыр, дорогое мясо, которое любил Игорь, фрукты, шоколад, вино — всё для создания уюта, которого не было.
Кухня пахла свежесваренным кофе и едва уловимым запахом сырости, пробивавшимся сквозь щели в старых рамах. Они снимали эту квартиру на окраине Москвы уже три года. Три года, которые для Леры слились в одно непрерывное действо — работа, магазин, готовка, попытки наладить быт с человеком, который, казалось, жил в параллельной реальности.
Игорь сидел в гостиной, уткнувшись в экран ноутбука. Его поза, расслабленная, почти царственная, говорила о полном принятии сложившегося порядка вещей. Игорю тридцать пять, а выглядел он вечным студентом: дорогая, но поношенная толстовка, модные очки, которые Лера купила ему в прошлом году на день рождения, и вечная убеждённость, что мир вот-вот оценит его по достоинству.
— Игорь, — начала Лера, входя в комнату и кладя пакеты на стол. — Нам нужно поговорить.
— Минуточку, солнце, — не отрываясь от экрана, ответил он. — Смотрю очень интересный вебинар по личностному росту. Тут парень рассказывает, как вышел на пассивный доход в триста тысяч.
Лера сжала губы. «Личностный рост»! За эти три года она услышала столько о личностном росте, самореализации и поиске предназначения, что эти слова вызывали у неё тошноту. В то время как Игорь искал предназначение, она вкалывала как проклятая в IT-компании, готовя проекты, терпя начальника-самодура и оплачивая эту квартиру, которая съедала половину её зарплаты.
— Выключи, пожалуйста. Это важно.
В её голосе прозвучала решительность, неожиданная для нее самой. Игорь медленно, с театральным вздохом, опустил крышку ноутбука и повернулся к ней.
— Что случилось? Опять счёт за электричество пришёл?
— Пришёл, — кивнула Лера. — И за интернет, и за квартиру. И, как обычно, платить буду я. Как и за всё, что лежит в этих пакетах.
— Лер, мы же обсуждали, — он провёл рукой по волосам, со страдальческим выражением лица. — Я на пороге большого прорыва. Этот фриланс-проект…
— Который длится уже восемь месяцев, — перебила она. — И за который тебе заплатили один раз, пятнадцать тысяч, которые ты тут же потратил на новую клавиатуру и ужин с «нужными людьми».
— Инвестиции в себя! — воскликнул он, разводя руками. — Ты просто не понимаешь, как устроен мир творческих профессий. Дизайн — это не твоя программистская конвейерная работа. Тут нужен импульс, вдохновение!
— А еда на столе и крыша над головой появляются сами по себе, по вдохновению? — голос Леры дрогнул. — Я устала, Игорь, реально устала. Я зарабатываю сто шестьдесят тысяч, а живу от зарплаты до зарплаты, потому что содержу нас двоих. Тебе не кажется, что это ненормально?
Он встал, подошёл к окну, спиной к ней.
— Ты стала очень меркантильной, знаешь ли, — тихо произнёс он. — Раньше ты меня поддерживала, верила в меня. А сейчас только деньги, деньги, деньги. Как будто в них смысл жизни.
Лера почувствовала, как комок подкатывает к горлу. Она вспомнила, как три года назад влюбилась в этого талантливого, остроумного мужчину с горящими глазами, который говорил о фресках Микеланджело и цифровом искусстве будущего. Он тогда подрабатывал в кофейне, но каждую свободную минуту рисовал. Она верила, что он непризнанный гений. Она оплачивала курсы, покупала ему графический планшет, кормила, обстирывала, утешала после каждой неудачи. А неудач было много.
— Смысл жизни не в деньгах, — с трудом выдавила она. — Но без них ты не можешь посмотреть кино, которое тебе так хочется посмотреть. Не можешь пойти в тот ресторан, про который прочитал в блоге. Не можешь даже помочь своим собственным родителям, если что.
Она не планировала говорить про родителей, это вырвалось само.
Игорь резко обернулся. Его лицо стало напряжённым.
— Кстати о родителях… Мама звонила.
Лера насторожилась. Звонки свекрови, а Лера уже мысленно называла её так, обычно предвещали либо визит с пирогами (которые Лера потом неделю доедала, потому что Игорь не любил домашнюю выпечку), либо просьбы.
— И что?
— У них там… туго с деньгами стало. Папа простудился, на больничном, премии лишили. А мама… ты знаешь, она ради племянника Вовки с работы ушла, сидит с ним. Пенсия у нея смешная. Им на лекарства, на еду… — он замялся, глядя куда-то мимо неё. — Надо бы помочь. Хотя бы тысяч тридцать в месяц, чтобы им легче было.
В комнате повисла тишина, нарушаемая только шумом дождя и гудением холодильника. Лера смотрела на этого мужчину, на его красивый профиль, на его руки — длинные, творческие пальцы, которые за три года ни разу не вымыли за собой посуду, если его не попросить десять раз.
— Помочь? — переспросила она, будто не расслышала. — Ты хочешь, чтобы я давала твоим родителям тридцать тысяч в месяц?
— Ну не я же, у меня сейчас нет потока! — в его голосе прозвучала нотка раздражения. — Ты же прекрасно понимаешь мою ситуацию. Это временно. А им реально тяжело. Это же родители, Лер! Ты как будто не понимаешь простых вещей.
Она поняла. Поняла всё с ужасающей, леденящей ясностью. Он не просил, он сообщал. Как сообщал о том, что завтра придут друзья и нужно будет накрыть стол. Как говорил, что ему скучно есть дома, и они пойдут в грузинский ресторанчик, который ему нравился.
— Давай я тебе объясню простую вещь, — голос Леры стал низким и ровным, как лезвие. — Я работаю шесть дней в неделю, иногда по двенадцать часов. У меня болит спина от сидения за компьютером, у меня мигрени, и я мечтаю просто выспаться в выходной. Я плачу за эту квартиру сорок пять тысяч. За твои курсы, твои «инвестиции в себя», за еду, которая тебе нравится, за развлечения, которые тебе нужны, чтобы не впасть в депрессию от «непонимания», уходит ещё минимум семьдесят. Остальное на мою одежду, которая уже давно не новая, на мои редкие походы к косметологу, чтобы я хоть походила на женщину, и на чёрный день, которого, кажется, уже не избежать. Откуда я возьму тридцать тысяч твоим родителям? С неба?
— Можно же оптимизировать расходы! — оживился Игорь, как будто поймал её на слове. — Ну, например, меньше тратить на продукты. Не брать эту дорогую итальянскую пасту и авокадо. И в кино можно реже ходить. Или вот… ты можешь найти подработку! Какую-нибудь удалённую, маленькую. У тебя же профессия востребованная. Для тебя это будет несложно, а для них существенная помощь. И для нас, в общем-то, тоже немного разгрузишься финансово.
Он говорил это с такой искренней, непоколебимой уверенностью в своей правоте, что у Леры перехватило дыхание. Мир перевернулся с ног на голову и застыл в этом абсурдном положении. Ей надо искать подработку, чтобы содержать родителей своего взрослого, здорового мужчины, который не может заработать даже на свои сигареты.
— Ты слышишь себя? — прошептала она. — Ты сейчас серьёзно предлагаешь мне взять дополнительную работу, чтобы кормить твою семью? Пока ты смотришь вебинары по личностному росту?
— Не кормить, а помогать! — поправил он, и в его тоне впервые прозвучала обида. — И почему «твоя семья»? Я думал, мы семья. А в семье поддерживают друг друга. Если бы у меня были деньги, я бы тебе во всём помогал, ты же знаешь. Но у меня сейчас этап такой. Ты вообще не хочешь меня поддерживать. Только критикуешь. Маме я уже почти пообещал…
— Со своих и помогай! — выкрикнула Лера, и её терпение лопнуло. — Заработай эти тридцать тысяч и отдай им хоть всё! Иди разгружай вагоны, разноси пиццу, стой с листовками у метро! Ты здоровый мужик, блин! Тридцать пять лет! А ведёшь себя как избалованный подросток, которому мама не купила новый айфон! Ты сидишь у меня на шее уже три года, а теперь и своих родителей сюда же решил пристроить? Это что, семейный подряд?!
Игорь побледнел. Его глаза, обычно мечтательные, сузились.
— Вот оно как? Всё ясно. Ты просто жадная и эгоистичная. И неблагодарная, кстати. Я же тебе свою молодость отдаю, я с тобой! А ты на материальном зациклена. Настоящая женщина горы бы свернула, чтобы семье помочь, а ты только о своих шмотках думаешь.
Это было уже слишком. Слишком грязно, слишком низко. Лера молча повернулась, вышла в прихожую, надела первое попавшееся пальто и вышла из квартиры, хлопнув дверью.
Дождь хлестал её по лицу, смешиваясь со слезами. Она шла без цели, просто чтобы уйти от этого кошмара, от чувства полной, тотальной несправедливости. Она позвонила единственному человеку, с которым могла говорить откровенно — своей подруге Кате.
Они встретились через час в кафе, в центре. Катя, увидев её лицо, просто обняла её и заказала два крепких капуччино.
— Я больше не могу, — рыдала Лера, давясь слезами и кофе. — Он хочет, чтобы я его родителей содержала. Я даже не знаю, как такое в голове укладывается.
Катя слушала, хмурясь. Она была практичной, дважды разведённой, и её взгляд на мужчин был циничным.
— Ну ты и дура, — сказала она наконец, закуривая. — Уходи немедленно. Завтра же собирай вещи и вали. Или его выгоняй.
— Я не могу, — простонала Лера. — Три года… Я в него столько вложила. И сил, и денег, и веры. И он же… он не злой. Он просто… другой. Он верит, что вот-вот всё получится.
— Он верит, что ты его бессрочный денежный фонд, — отрезала Катя. — Лер, очнись. Ему тридцать пять. Он уже состоялся, как профессиональный альфонс. У него всё получилось, можешь его поздравить. А ты в тридцать два года его мамочка и спонсор в одном флаконе. И теперь, видимо, ещё и кошелек для его предков.
— Но если я уйду… — Лера смотрела в мутную коричневую глубину своей чашки. — Я останусь одна, совсем одна. Квартиру одну снимать дорого. Я не могу быть одна. И… а вдруг он прав? Вдруг я и правда стала сухой, меркантильной? Раньше мне нравилось его обеспечивать, делать ему приятное.
Катя тяжело вздохнула.
— Слушай меня, как старшую и более опытную. Мужиков сейчас, конечно, днём с огнём не сыщешь. Нормальных единицы, и они либо женаты, либо с прибабахом. Но это не значит, что нужно цепляться за первого попавшегося трутня. Одна не значит плохо. Одна значит, что ты ешь то, что хочешь, смотришь то, что хочешь, и никто не требует денег на своих стариков. Это роскошь, детка. А что касается «сухой»… Нет, дорогая. Это называется взросление. Он большой ребёнок, а ты устала быть его матерью. Это порочный круг. Беги.
Лера слушала, кивала, но в душе поднимался холодный, липкий страх. Страх одиночества. Страх начинать всё с нуля в тридцать два. Страх, что Катя права насчёт мужчин — что все они или слабаки, или тираны, или, как Игорь, вечные дети. Она привыкла быть нужной, привыкла к тому, что дома кто-то есть, даже если этот «кто-то» только создаёт проблемы. Пусть иллюзорное, но чувство семьи.
Она вернулась домой очень поздно. Игорь спал на диване, накрывшись пледом. На столе стояла пустая чашка из-под чая и лежала обёртка от шоколадки. Он даже не помыл за собой.
Неделю они жили в ледяном молчании. Лера оплатила счета, покупала еду, но готовила только для себя. Игорь ходил мрачный и обиженный. А потом, вечером в пятницу, он снова заговорил.
— Мама звонила. Папе хуже, у него воспаление лёгких. Им на лекарства нужно срочно двадцать тысяч. Я сказал, что мы поможем.
Он сказал не «я попрошу», а «я сказал, что мы поможем», как факт.
Лера смотрела на него. На этого красивого, беспомощного мужчину, который был мастером манипуляции. Она думала о Катиных словах. Думала о страшном слове «одна». Думала о том, что три года, это слишком большой срок, чтобы просто взять и выбросить их из жизни. Она устала. Устала бороться, устала доказывать, устала злиться. В душе что-то сломалось и потухло.
— Хорошо, — тихо сказала она. — У меня есть знакомый, которому нужен помощник для тестирования одного приложения. Удалённо, на пару часов в день. Я возьму этот заказ. Двадцать тысяч как раз выйдет. Отдам им.
Игорь ожил. Его лицо просияло. Он подошёл, попытался обнять её.
— Вот видишь! Я же знал, что ты всё поймёшь! Ты у меня умничка, солнце! Мы — команда!
Она отстранилась от его объятий. Её солнце внутри погасло. Она просто кивнула и вышла на балкон, где пахло мокрым асфальтом и приближающейся зимой.
Так и началось её новое существование. Днём она работала на своей основной работе, выжимая из себя последние соки. Вечерами и по выходным тестировала дурацкое приложение, делала скучные, монотонные действия, чтобы к двадцатым числам перевести двадцать, а иногда и тридцать тысяч на счёт свекрови. Игорь снова стал ласковым, благодарным. Он рассказывал родителям, какая у него золотая невеста, как она его поддерживает. Иногда он приносил ей цветы — дешёвые гвоздики из метро. И снова говорил о своём скором прорыве, о проекте, который вот-вот «выстрелит».
Лера молчала. Она покупала ещё более дешёвые продукты, перестала ходить в кино и кафе, отложила поход к стоматологу. Она словно заморозилась изнутри, превратившись в молчаливый, эффективный механизм по зарабатыванию денег для троих взрослых людей. Катя, узнав, просто развела руками и перестала звонить.
А однажды вечером, листая ленту в соцсети на своём старом, треснувшем телефоне (новый она себе так и не купила), Лера увидела обновление статуса Игоря. Он был отмечен в посте одной девушки — яркой, дерзкой художницы. Фотография была сделана в новой, модной кофейне в центре. Игорь сидел за столиком, улыбаясь во весь рот, а перед ним стояли две чашки кофе и кусок дорогого чизкейка. Подпись девушки: «Спасибо за вдохновляющую встречу и за вкуснейший десерт, Игорек! Твой проект — огонь! Жду продолжения!»
Лера посмотрела на дату. Сегодня. В то время, когда она, проглотив на обед бутерброд с колбасой, сидела на совещании в Zoom, её мужчина угощал другую девушку десертом в месте, куда они с ним уже давно не ходили из экономии.
Она не почувствовала ни боли, ни ревности. Положила телефон, допила холодный чай и снова открыла ноутбук, чтобы проверить ещё один модуль того приложения. Завтра нужно было переводить деньги его маме на новые таблетки для давления.