— Ну и как это называется? — голос Вики не сорвался на крик, он прозвучал плоско и сухо, как треск ломающегося пластика.
Андрей даже не обернулся. Он сидел за кухонным столом, сгорбившись над черным, хищным корпусом, который переливался агрессивной красной подсветкой. В воздухе висел сладковатый, химический запах новой техники — распакованного полиэтилена, нагретого пластика и антистатика. Этот запах, обычно вызывающий приятное предвкушение, сейчас казался Вике запахом предательства. Вокруг Андрея были разбросаны картонные вкладыши, пупырчатая пленка и стяжки для проводов. Он напоминал ребенка в песочнице, только игрушки стоили как три их месячных бюджета на еду.
— Вик, подожди, дай драйвера встанут, — отмахнулся он, не отрывая взгляда от экрана, где бежали зеленые полоски загрузки. — Ты просто оцени матрицу. Цветопередача бешеная. Я в обзорах смотрел, тут сто сорок четыре герца, картинка плавная, как масло.
Вика медленно сняла сумку с плеча и поставила её на пол. Она не разулась. Прошла в кухню в уличных ботинках, оставляя на линолеуме грязные следы, но ей было абсолютно все равно. Она подошла к столу и встала так, что её тень упала на клавиатуру, перекрывая ядовитое неоновое свечение.
— Я спросила, как это называется, Андрей? — повторила она, глядя на его макушку, где сквозь редеющие волосы просвечивала кожа. — Я только что зашла в приложение банка. Мне пришло уведомление о списании. Счет «Здоровье». Тот самый, который мы не трогали даже когда у нас сломалась стиралка.
Андрей наконец соизволил повернуть голову. На его лице блуждала глупая, счастливая улыбка человека, который уверен, что его сейчас поймут и простят, стоит только объяснить гениальность замысла. В его глазах отражались блики монитора, делая взгляд стеклянным и чужим.
— Ну, зай, не начинай, а? — он поморщился, словно от зубной боли. — Это не трата, это инвестиция. Ты же знаешь, я давно хотел стримить. На старом ноуте даже «Дота» лагала, а тут — запас мощности лет на пять. Я смотрел аналитику, сейчас в киберспорте можно поднимать реальные деньги. Это наш шанс вырваться из нищеты. Я, по сути, рабочий инструмент купил.
Вика смотрела на него и не узнавала. Перед ней сидел тридцатипятилетний мужчина в растянутой домашней футболке с пятном от кетчупа, который всерьез рассуждал о киберспорте, потратив деньги, которые они по крохам откладывали целый год. Она вспомнила, как вчера вечером их дочь, тринадцатилетняя Настя, снова прикрывала рот ладонью, когда смеялась над комедией. Как девочка отказывалась фотографироваться в школе. Как плакала после визита к ортодонту, когда врач озвучил финальную сумму за установку брекет-системы.
— Ты купил себе игровой ноутбук за сто тысяч с нашей общей карты, отложенных на брекеты дочери? Ты сказал, что тебе нужно развиваться в киберспорте, пока у ребенка кривые зубы и комплексы? Ты не отец, ты эгоистичное ничтожество! Верни технику в магазин немедленно, или я выставляю тебя на улицу без штанов!
Андрей закатил глаза и цокнул языком, всем своим видом показывая, как ему надоела эта непроходимая женская тупость. Он развернулся на стуле всем корпусом, широко расставив ноги, занимая собой половину крошечной кухни.
— Опять ты драматизируешь. «Ничтожество», «на улицу»… Смени пластинку, Вика. Никто не умирает. Зубы — это не почки, не отвалятся. Ну походит Настя еще полгода-год так, что такого? Ей тринадцать, у нее сейчас переходный возраст, она и так найдет из-за чего комплексовать — прыщи там, или нос не такой. Брекеты эти никуда не убегут. А вот скидка на этот аппарат была только сегодня. Ты понимаешь, что я сэкономил пятнадцать штук? Это чистая выгода!
Он снова потянулся к тачпаду, чтобы закрыть всплывающее окно антивируса. Его пальцы дрожали от нетерпения — ему хотелось играть, тестировать, наслаждаться мощью процессора, а не слушать нудные нотации жены.
— Ты украл у своего ребенка улыбку, Андрей, — тихо сказала Вика. Внутри у нее что-то оборвалось. Исчезло привычное желание сгладить углы, найти компромисс, оправдать его глупость усталостью или стрессом. Осталась только холодная, брезгливая ясность. — Мы собирали эти деньги двенадцать месяцев. Я брала подработки. Ты не вложил туда ни копейки сверх своей обычной зарплаты, которая уходит на еду и коммуналку. И ты одним движением карты перечеркнул год моей жизни и год надежд Насти.
— Да не украл я! — взвился он, ударив ладонью по столу рядом с ноутбуком. Клавиши отозвались дребезжащим звуком. — Я взял в долг у семьи! Я раскручусь, начну стримить, донаты пойдут — я верну всё с процентами! Может, мы ей самые дорогие, керамические поставим, а не те железки, на которые ты копила. Ты мыслишь узко, Вика. Ты видишь только то, что под носом. А я смотрю в перспективу. Мужику нужна реализация! Я тухну на своем складе, мне нужна отдушина!
Он вскочил и начал нервно ходить по кухне, задевая Вику плечом. Его лицо пошло красными пятнами.
— Ты хоть раз спросила, чего я хочу? Может, я мечтал об этом ноуте последние три года? Я читаю форумы, я в теме разбираюсь лучше малолеток! Почему интересы Насти всегда на первом месте, а мои — где-то в заднице? Я тоже человек, я тоже хочу новую вещь, а не донашивать старье!
Вика молча наблюдала за его истерикой. Ей стало физически противно находиться с ним в одной комнате. Этот "инвестор" в трусах, орущий о своих правах, выглядел жалко. Но самое страшное было то, что он искренне верил в свою правоту. В его искаженной реальности покупка игрушки была равноценна здоровью дочери.
— Перспектива, говоришь? — переспросила она, глядя на мигающий курсор на экране. — Ты даже не понимаешь, что ты сделал. Ты думаешь, это просто покупка. А это выбор. И ты выбрал пиксели вместо живого человека.
— Ой, всё, хватит философствовать! — рявкнул Андрей, садясь обратно. — Ноут уже активирован, винда привязана к учетке. В магазин его как новый уже не сдать, потеряем в цене процентов двадцать. Так что смирись. Деньги я верну, когда поднимусь. Тема закрыта. Иди лучше ужин грей, я голодный как собака.
Он демонстративно надел большие игровые наушники, отсекая себя от внешнего мира, и кликнул по иконке игры. Кулеры ноутбука взревели, выдувая горячий воздух, и экран вспыхнул заставкой шутера. Андрей погрузился в свой мир, где он был героем, победителем и стратегом, оставив жену стоять посреди кухни с грязью на ботинках и пустотой в душе.
Вика сделала шаг вперед и резким движением сдернула с головы мужа наушники. Пластиковая дужка хлопнула его по шее, и Андрей дернулся, словно от удара током. Он развернулся, и его лицо исказилось от возмущения — священный ритуал первого запуска был грубо прерван.
— Ты совсем страх потеряла? — взвизгнул он, хватаясь за ухо. — Это, между прочим, профессиональная гарнитура, она денег стоит! Сломаешь — будешь новую покупать!
— Я ничего покупать не буду, Андрей. У нас больше нет денег. Ты их потратил, — ледяным тоном ответила Вика. — И ужина не будет. Продукты в холодильнике закончились, а закупаться нам теперь не на что. Разве что ты предложишь погрызть твой блок питания.
Андрей откинулся на спинку скрипучего офисного кресла, которое они купили на «Авито» три года назад. На фоне сияющего, футуристичного ноутбука это кресло с ободранной обивкой выглядело особенно жалко, подчеркивая сюрреализм происходящего. Он скрестил руки на груди, принимая позу незаслуженно обиженного гения.
— Вот вечно ты так, — протянул он с отвращением. — Всё сводишь к жратве и бытовухе. Я тебе о высоком, о перспективах, а ты про котлеты. Ты хоть понимаешь, что я задыхаюсь? Дом, работа, склад этот проклятый, где я спину гну за копейки, потом опять дом. И ты со своим вечным «надо экономить», «надо Насте», «надо за коммуналку». Я как в тюрьме! Мне тридцать пять, Вика! Я оглядываюсь назад и вижу только серые стены. Этот ноут — мой билет на свободу. Моя возможность стать кем-то, а не просто кладовщиком Андрюшей.
— Твоя свобода стоит слез твоей дочери? — Вика оперлась бедром о край столешницы, чувствуя, как дрожат колени. Ей хотелось ударить его, встряхнуть, заставить очнуться, но она понимала, что насилие — это удел слабых. — Настя вчера не пошла на день рождения к однокласснице. Знаешь почему? Потому что там надо было улыбаться на камеру. Она стесняется своего рта. У неё клыки растут вторым рядом, ей больно жевать твердую пищу. Врач сказал, что если не поставить систему сейчас, потом челюсть деформируется окончательно. А ты говоришь мне про серые стены?
Андрей фыркнул и снова потянулся к мышке, чтобы свернуть окно игры, но не закрыть его. Он не собирался сдаваться.
— Ой, да не нагнетай ты! Зубы — не ноги, без них не падают. Походит так, ничего с ней не случится. У половины страны зубы кривые, и живут люди, семьи заводят. Это всё твои комплексы, которые ты на ребенка проецируешь. Ну, кривовато немного, изюминка даже есть. Японцы вообще специально себе клыки наращивают, мода такая. А ты трагедию вселенского масштаба раздула. Потерпит твоя Настя. Ей полезно будет характер закалить, а то растет мимозой.
Вика смотрела на него, и ей казалось, что она видит перед собой незнакомца. Куда делся тот парень, который когда-то носил её на руках и клялся оберегать их семью? Перед ней сидел черствый, инфантильный потребитель, для которого комфорт собственной пятой точки был важнее здоровья единственного ребенка.
— Ты себя слышишь? — тихо спросила она. — Ты предлагаешь дочери «закалять характер» через боль и унижения в школе, чтобы ты мог по вечерам стрелять в нарисованных человечков в высоком разрешении? Ты всерьез считаешь, что твоя игрушка важнее её здоровья?
— Да не игрушка это! — заорал Андрей, и вены на его шее вздулись. — Это статус! Это возможность! Почему я должен жертвовать всем? Я тоже хочу жить, а не существовать! Почему Настины зубы важнее моего психического здоровья? Я прихожу домой и хочу расслабиться, а не слушать нытье. Если я буду счастлив и спокоен, всей семье будет лучше. А сейчас я в депрессии из-за этой нищеты!
— Ты в депрессии? — Вика горько усмехнулась. — Ты не в депрессии, Андрей. Ты в детстве. Ты просто старый, капризный ребенок, который разбил копилку младшей сестры, чтобы купить себе конфет. Только копилка была не на конфеты, а на лечение.
— Заткнись! — он резко подался вперед, его лицо пошло пятнами гнева. — Не смей меня отчитывать! Я мужик, я зарабатываю, я имею право решать, куда тратить деньги! Эти сто тысяч я заработал, горбатясь на складе! Так что имею полное моральное право потратить их на себя. А Насте твоей мы потом сделаем зубы. Через год, через два. Не развалится. Или пусть сама заработает, листовки идет раздавать, взрослая уже кобыла.
Слова повисли в воздухе, тяжелые и липкие. Андрей, кажется, сам испугался того, что сказал, но отступать не собирался. Его эго, раздутое покупкой дорогой вещи, требовало защиты. Он снова надел наушники, демонстративно отворачиваясь к экрану, где мерцало меню игры. Он всем своим видом показывал: разговор окончен, царь занят важными делами.
Вика смотрела на его сутулую спину, обтянутую застиранной футболкой. Внутри у неё выключился какой-то важный тумблер. Исчезла надежда достучаться до его совести, исчезло желание объяснять очевидные вещи. Пришло понимание: словами здесь ничего не решить. Перед ней был не партнер, а паразит, который сожрал ресурсы семьи и требовал добавки. И с паразитами не ведут переговоров. Их просто выводят.
Ее взгляд упал на толстый черный кабель питания, тянущийся от ноутбука к розетке у плинтуса. По черному проводу бежал ток, питая эту сияющую машину лжи. И Вика поняла, что сейчас она сделает то, что должна была сделать давно — обесточит его иллюзии.
Вика не стала кричать. Крики — это признак беспомощности, а она сейчас чувствовала себя хирургом, которому предстоит ампутировать гангренозную конечность, чтобы спасти остальной организм. Она медленно наклонилась. Её пальцы сомкнулись на вилке шнура питания, торчащей из розетки у самого плинтуса. Пластик был теплым, почти живым, по нему текла энергия, которую Андрей воровал у их будущего.
— Ты меня слышишь? — глухо спросила она, но вопрос был риторическим.
Резкое движение рукой — короткое, жесткое, без замаха. Вилка с сухим щелчком выскочила из гнезда.
Эффект был мгновенным, хотя ноутбук и не выключился — сработал переход на батарею. Но яркая, пульсирующая всеми цветами радуги клавиатура погасла, экран предательски притух, переходя в режим энергосбережения, а назойливый гул вентиляторов, разгоняющих горячий воздух, начал затихать. Магия рассеялась. Дорогая игрушка превратилась просто в кусок темного пластика на кухонном столе.
Андрей замер. На секунду в комнате повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Потом он сорвал наушники и швырнул их на стол. Они проехали по столешнице и с грохотом упали на пол.
— Ты что, совсем больная?! — заорал он, вскакивая так резко, что стул опрокинулся назад. — Ты порт могла выломать! Там же батарея не откалибрована! Ты мне технику испортишь, дура психованная! Вставь обратно! Быстро!
Он сделал шаг к ней, нависая своей массивной тушей, лицо его исказилось, губы тряслись от бешенства. Впервые за годы брака Вика увидела в его глазах не просто раздражение, а реальную угрозу. Он был готов ударить её за этот кусок железа. Но Вика не отступила. Она выпрямилась, сжимая в руке бесполезный теперь шнур, как хлыст укротителя.
— Либо он сейчас же отправляется обратно в коробку, и ты кладешь деньги на счет, либо я меняю замки, пока ты будешь на работе, — произнесла она. Её голос звучал страшно — тихо, ровно, без единой эмоции. — У тебя есть ровно час. Если через час деньги не вернутся на карту, а этот гроб не исчезнет из моей квартиры, завтра твои вещи будут лежать на лестничной клетке. В мусорных пакетах.
— Ты не посмеешь! — брызжа слюной, выкрикнул Андрей. — Это и моя квартира! Я здесь прописан! Я полицию вызову! Я имею право на личное пространство и личные вещи! Ты меня не запугаешь!
— Вызывай, — кивнула Вика, глядя ему прямо в переносицу. — Вызывай полицию, Андрей. Расскажем им, как ты украл деньги на лечение ребенка. Пусть участковый послушает. А насчет квартиры… Ты забыл, на кого оформлена ипотека и кто вносил первоначальный взнос? Мои родители. Твоей здесь только грязь под ногтями и этот ноут. Я вышвырну тебя, Андрей. Я сделаю это с таким удовольствием, что ты даже не представляешь. Я оставлю тебя голым. Без прописки, без жилья, с твоим драгоценным компьютером под мышкой. Посмотрим, как он согреет тебя на вокзале.
Андрей тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки. Он пытался найти в её лице хоть каплю сомнения, хоть тень той мягкой, уступчивой Вики, которой он манипулировал все эти годы. Но её там не было. Перед ним стояла чужая женщина с пустыми, мертвыми глазами, в которых читался приговор.
— Ты стерва, — выдохнул он, и голос его предательски дрогнул. — Меркантильная, расчетливая стерва. Я хотел как лучше. Я хотел семью поднять, а ты… Ты просто завидуешь. Завидуешь, что у меня есть мечта, а у тебя только кастрюли.
— Моя мечта — чтобы моя дочь не прикрывала рот рукой, когда смеется, — отрезала Вика. — А ты свою мечту только что променял на сто тысяч рублей. Ты дешевка, Андрей.
Она подошла к столу, взяла коробку от ноутбука и швырнула её ему в грудь. Угол картона больно ударил его, но он даже не поморщился, ошеломленный её напором.
— Упаковывай. Сейчас же. Я буду стоять здесь и смотреть, как ты это делаешь. Каждую бумажку, каждый пакетик. Чтобы в магазине не было причин отказать в возврате. И только попробуй поцарапать корпус — я тебя уничтожу.
Андрей перевел взгляд с жены на потемневший экран ноутбука, где застыл нелепый игровой персонаж с автоматом. Вся его бравада, всё его напускное величие вдруг сдулось, как проколотый шарик. Он понял, что проиграл. Не потому что она была сильнее физически, а потому что ей было нечего терять, кроме него. А его она, кажется, уже потеряла.
Он медленно, ссутулившись, поднял упавшие наушники. Его руки тряслись — не от гнева, а от унизительного, липкого страха перед реальностью.
— Ладно, — просипел он, не глядя ей в глаза. — Ладно. Подавись своими деньгами. Но ты пожалеешь, Вика. Ты убиваешь во мне личность. Ты будешь виновата в том, что я стану никем.
— Ты уже никто, — ответила она, скрестив руки на груди. — Ты стал никем в тот момент, когда ввел пин-код от карты. А теперь — работай. Время пошло.
Андрей с ненавистью посмотрел на неё, потом перевел взгляд на ноутбук. Словно прощаясь с любимой, он коснулся тачпада. Экран на секунду вспыхнул, осветив его жалкое, перекошенное злобой лицо, и погас окончательно, когда он зажал кнопку выключения. В кухне стало темно и тихо. Слышно было только тяжелое дыхание мужчины, чья игрушечная империя рухнула за пять минут.
Процесс упаковки напоминал похороны, только вместо скорби в воздухе висела густая, удушливая ненависть. Андрей действовал с нарочитой, злой небрежностью. Он скомкал хрустящий антистатический пакет, в который минуту назад с таким благоговением заворачивал ноутбук, и грубо запихнул его в коробку. Пенопластовые держатели скрипели о картон, и этот звук — противный, режущий по нервам скрежет — казался единственным голосом умирающей семьи.
Вика не сдвинулась с места. Она стояла, скрестив руки на груди, и следила за каждым его движением, как надзиратель следит за заключенным. Ей было важно не просто вернуть деньги. Ей нужно было видеть, как он своими руками уничтожает свой эгоизм.
— Ты довольна? — прошипел Андрей, с силой вдавливая блок питания в узкую нишу коробки. — Ты сейчас чувствуешь себя победительницей, да? Унизила мужика, растоптала мечту, показала, кто в доме хозяин. Радуйся, Вика. Ты только что кастрировала собственного мужа.
Он поднял на неё глаза, полные мутной, бессильной злобы. В них не было раскаяния, только обида избалованного ребенка, у которого отобрали спички.
— Я не чувствую радости, Андрей. Я чувствую брезгливость, — спокойно ответила она. Её голос был ровным, лишенным всяких эмоций, и это пугало его больше, чем крик. — Ты сейчас упаковываешь не ноутбук. Ты упаковываешь остатки моего уважения к тебе. И знаешь, что самое страшное? Коробка для уважения оказалась слишком велика. Там внутри пусто.
— Да пошла ты со своим уважением! — рявкнул он, швыряя инструкцию поверх корпуса. — Ты никогда в меня не верила! Ни разу! «Андрей, найди вторую работу», «Андрей, почини кран», «Андрей, нам не хватает». Я для тебя не человек, я функция! Банкомат на ножках, который иногда должен еще и мусор выносить. А как только я захотел сделать что-то для себя, для души, ты тут же перекрыла кислород.
Он схватил моток проводов и, не утруждаясь их аккуратно скрутить, просто бросил клубок в коробку, придавив крышкой. Картон выгнулся, сопротивляясь хаосу внутри.
— Ты говоришь о душе, Андрей, а думаешь о комфорте, — Вика подошла ближе, и он невольно отшатнулся, словно ожидая удара. — Ты говоришь, что я тебя душила? Я год ходила в старом пуховике, чтобы у нас были накопления. Я стриглась у учеников в парикмахерской за двести рублей. Я экономила на мясе, чтобы ты мог покупать себе пиво по пятницам. А ты за моей спиной решил, что твои виртуальные танчики важнее реальной боли твоего ребенка. Ты не банкомат, Андрей. Банкомат выдает деньги. А ты их только поглощаешь.
Андрей дрожащими руками пытался закрыть клапаны коробки, но картонный язычок никак не хотел входить в паз. Он сорвался, ударил кулаком по глянцевой поверхности упаковки, оставив вмятину на изображении футуристического героя.
— Ненавижу, — выдохнул он, глядя в пол. — Как же я тебя ненавижу. Ты мелочная, серая баба. Ты и дочь такой же вырастишь — закомплексованной, жадной курицей, которая будет считать каждую копейку и пилить мужика за лишний глоток воздуха. Зубы вы ей исправите, а душу ты ей уже искривила своим воспитанием.
Эти слова должны были ранить, но они отскочили от Вики, как горох от стены. Она вдруг отчетливо поняла: перед ней не муж, не отец её ребенка, а просто случайный попутчик, который слишком надолго задержался в её квартире. Чужой, неприятный человек с потными руками и бегающим взглядом.
— Заткнись и скотчуй, — сказала она так, словно сплюнула грязь. — И запомни: если на карту вернется хоть на рубль меньше, чем было списано, я продам твою приставку. А если не хватит — телевизор. Я вытрясу из тебя эти деньги, даже если мне придется продать твои почки.
Андрей замер. Он понял, что она не шутит. Он схватил широкий прозрачный скотч и с визгом, от которого заложило уши, отмотал длинную ленту. Он заклеивал коробку так, словно запечатывал вход в преисподнюю. Грубо, криво, в несколько слоев, лишь бы скрыть содержимое, лишь бы избавиться от этого груза.
— Я верну эти чертовы деньги, — прорычал он, выпрямляясь и подхватывая тяжелую коробку под мышку. Он тяжело дышал, его лицо было красным и влажным. — Но запомни этот момент, Вика. Сегодня ты разрушила нашу семью. Не я, а ты. Ты выбрала деньги, а не меня. С этого дня мы просто соседи. Я тебе ни копейки больше не дам сверх алиментов, слышишь? Сама будешь крутиться.
Он двинулся к выходу из кухни, намеренно задев её плечом. Вика не пошатнулась.
— Мы не соседи, Андрей, — бросила она ему в спину. — Соседей уважают или хотя бы здороваются с ними. А ты здесь теперь просто квартирант. И как только Насте снимут брекеты, ты съедешь. У тебя есть два года, чтобы найти себе нору, где ты сможешь играть хоть до посинения. А пока — иди. Магазин закрывается через час. Не успеешь — ночевать будешь на коврике.
Андрей остановился в дверном проеме. Он хотел что-то ответить, придумать ядовитую фразу, которая оставит последнее слово за ним, но ничего не приходило в голову. Он чувствовал тяжесть коробки, которая тянула его вниз, к земле, к реальности, от которой он так хотел сбежать.
— Будь ты проклята, — буркнул он и вышел в коридор.
Хлопнула входная дверь. Не громко, не истерично, а тяжело и глухо, как крышка гроба. Вика осталась одна в тихой кухне, где всё ещё пахло нагретым пластиком и дешевым мужским дезодорантом. Она посмотрела на пустую розетку, из которой торчал только её старый, перемотанный изолентой зарядник для телефона.
Она не чувствовала облегчения. Не было слез. Была только звенящая, холодная пустота и четкое осознание: сегодня она потеряла мужа, но зато у её дочери будет красивая улыбка. И в этом жестоком, несправедливом обмене Вика без колебаний признала свою победу, даже если цена за неё — одиночество в квартире с человеком, который теперь стал её врагом…