Лето, конец августа, трасса на Арзамас, раскаленная добела, и я за рулем казенной «Газели», в котором воняло удобрениями. Ехал из какой-то дыры, где втюхивал агрономам новые гербициды, и мечтал только об одном — добраться до дома, залезть под холодный душ и выпить пива. Не ледяного, а просто прохладного, чтобы горло не схватило.
И тут я их увидел.
Стояли на обочине, у самой кромки чахлого леска. Человек пять или шесть. Бабки в платках, пара женщин помоложе, пацан лет пятнадцати и старик. Сухонький такой, бородка клинышком, в выцветшей рубахе. Все пыльные, измученные. Паломники, не иначе как. В это время их тут как грибов — все в Дивеево тянутся.
Обычно я мимо таких проезжаю. Не от жадности — просто в кабине места нет, а в фургон сажать людей — нарушение инструкции. Но тут что-то екнуло. Старик, с виду, совсем плохой был, на землю присел, а одна из баб обмахивала его платком. Жара под сорок, до ближайшей деревни километров двадцать. Умрет ведь.
Я притормозил, опустил стекло. Горячий воздух ударил в лицо.
— Далече собрались?
Старик поднял голову. Глаза светлые, как небо над этой проклятой трассой.
— В Дивеево, сынок. Как всегда. Поотстали мы от своих, а Игнату вот поплохело.
Я махнул головой.
— Садитесь. Деда и пацана вперед, остальные в кузов. Там мешки с удобрениями, не испачкайтесь только.
Как только они забрались, в кабину будто из погреба дохнуло. Старик сел рядом, пацан — его внук, видимо — втиснулся между нами. Остальные залезли в фургон.
Мы тронулись. Старик молчал, отрешенно глядя на дорогу. Пацан сначала ерзал, а потом тоже затих.
— Каждый год ходите? — спросил я, чтобы нарушить повисшее молчание.
— Каждый, — негромко ответил Игнат. — Традиция у нас. Пока ноги носят. Я вот жену свою схоронил, так теперь за двоих хожу. И внуков приучаю. Чтобы знали, что не все в жизни деньгами меряется. Есть вещи и поважнее.
Он говорил спокойно, просто, и от его слов веяло такой правдой, что мне, вечно спешащему куда-то, вечно торгующему какой-то дрянью, стало не по себе. Я что-то промычал в ответ.
Километров через десять заморгала лампочка бензина. Впереди как раз виднелась знакомая заправка «Лукойла» с небольшой кафешкой, где варили сносный кофе.
— Заедем на пять минут, — сказал я. — Заправлюсь, воды вам куплю.
Старик кивнул.
Я подрулил к колонке. Смена Михалыча, знакомый мужик, лениво вылез из своей будки.
— Здорово, Геныч, — кивнул он. — Полный бак?
— Ага. И пару бутылок водички холодной. Попутчикам моим.
Я кивнул в кабину. Михалыч заглянул через мое плечо. Посмотрел на меня. Потом снова заглянул.
— Ты про кого это болтаешь, Ген? Один же едешь.
У меня внутри все оборвалось.
Я медленно повернул голову.
Сиденье рядом со мной было пустым. Даже вмятины на пыльной обивке не было. Пацана тоже. Я резко обернулся, посмотрел в маленькое окошко, ведущее в фургон.
Пусто.
Вообще. Никого. Ни спереди, ни сзади. Только мои мешки с удобрениями.
— Ты чего, Ген? Побледнел весь, — Михалыч обеспокоенно ткнул в меня пальцем.
— Я… я людей вез. Паломников, — просипел я.
— Каких людей? — нахмурился он. — Ты один подъехал. Я ж видел.
Ноги стали ватными. Я вывалился из кабины, чувствуя, как холодок пополз от живота к шее. Зашел в кафешку, плеснул на лицо воды из-под крана в туалете. Руки тряслись.
Вернулся к стойке, чтобы расплатиться. За кассой сидела тетя Галя, она тут сто лет работает.
— Тебе плохо, Гена? — участливо спросила она.
— Да так… показалось что-то.
Она пробила бензин, протянула сдачу. И вдруг ее взгляд зацепился за что-то за моей спиной.
— Опять, что ли? Третий раз за месяц, — тихо сказала она.
— Что «опять»?
Галя вздохнула и кивнула на стенд за моей спиной. «Уголок памяти». Среди объявлений и расписания автобусов — заламинированный, пожелтевший от времени вырез из районной газеты. На фотографии — группа людей. В центре — сухонький старик с бородкой клинышком, рядом — пацан лет пятнадцати.
Мои попутчики. Все до единого.
Я подошел ближе. Заголовок гласил: «Трагедия на трассе». Ниже — лаконичный текст о том, как три года назад фура, у которой отказали тормоза, на полном ходу влетела в группу паломников из села Большое Мурашкино. Все насмерть. На том самом участке, где я их подобрал.
— Не ты первый, не ты последний, — сказала Галя мне в спину. — Они все пытаются дойти. Каждый год летом появляются. Подбирает их кто-нибудь, а они на этой заправке исчезают.
Я молча вышел на улицу. Заплатил Михалычу. Сел в машину и двинул восвояси.