Ключи от дома я оставила под ковриком, как он и просил. Точнее, не просил. Сказал: «Ключ оставь под ковриком». Это не просьба, это часть технического задания. Но я положила свои рядом с его. Пусть лежат. Сиамские близнецы, которых больше никто не хочет.
Тот вечер начался не с тишины. Он начался с матрёшки.
Уродливая, кричащая, с наляпанной клавиатурой вместо цветов. Миша приволок её из Питера, поставил на полку как трофей.
— Прикольно же? — спросил он, отходя и оценивая композицию.
Глаза у него были ясные, довольные. Он привёз сувенир. Он сделал хорошо. И у меня внутри всё оборвалось от этой простой, человеческой доброты.
— Очень, — выдавила я.
Ложь в нашем доме давно стала строительным материалом. Мы из неё всё и собрали.
---
— Думаешь, я не вижу? — голос его прозвучал как уведомление в телефоне. Без интонации.
Я замерла. Не с картошкой фри на вилке. С паспортом в руках. Искала страховку для поездки, которую отменила месяц назад.
— Что именно? — спросила я, поворачиваясь.
Он стоял в дверях, в той самой хлопковой футболке с выцветшим логотипом какой-то конференции. Его любимая.
— Что ты где-то не там. Маша звонила. Спрашивала про книгу, которую ты у неё не брала.
Он не вошёл в комнату. Просто констатировал факт, как погрешность в коде.
— Я была у Соколовых, — солгала я автоматически. — Делала обмеры для проекта. Ты же знаешь, они вечно всё в последний момент.
— В среду? В девять? — он чуть склонил голову. — Окей.
Это «окей» прозвучало как щелчок мыши. Закрыть вкладку. Не сохранять.
— Завтра в Питер, — добавил он уже из коридора. — Семинар. На три дня.
— Хорошо.
— Да, — согласился он. И пауза повисла не между нами, а где-то сбоку, как посторонний предмет. — Наверное, хорошо.
Он не пошёл мыть посуду. Он сел за свой ноутбук на кухне. И я услышала, как его пальцы застучали по клавишам. Ровно, быстро, без сбоев. Это был звук его мира. Мира, в котором у меня не было пароля.
---
А всё началось с кофе. Вернее, с его отсутствия. Он вылил мне полный капучино на белую блузку, новую, из шёлка.
— Твою ж… мать! — выдохнула я, отскакивая.
— Боже, я… я… — он замер с комком бумажных салфеток в руке, и я увидела, что он вот-вот расплачется от беспомощности. Мужчина под метр девяносто, в очках, растерянный, как школьник.
Мне вдруг стало дико смешно.
— Успокойтесь. Вы меня сейчас вообще до гола ототрёте, — рассмеялась я.
Он покраснел, как маков цвет, и посмотрел на меня. И я заметила. Левый глаз — серый. Правый — зелёный, с рыжим крапом. Будто два разных человека смотрят.
— Я архитектор, — выпалил он, словно это оправдание. — Сергей.
— Катя. Дизайнер. И, кажется, теперь клиент химчистки.
Мы сели. Говорили ни о чём. О том, как бетон может быть тёплым, если его правильно положить. О клиентах, которые хотят «что-то эдакое, но чтобы как у людей».
— А вам не кажется, — спросил он, крутя стакан в руках, — что большинство живут в чужих интерьерах? Как в пальто, которое взяли в гардеробе по ошибке?
Я подумала о нашем диване. Угловом, массивном, сорт «премиум». Мы выбирали его с Мишей два часа. Он сказал: «Ортопедический, долговечный, цвет нейтральный». И я согласилась. А сейчас бы я продала душу за старую, продавленную тахту, в которой можно утонуть.
— Кажется, — ответила я. — Мне постоянно так кажется.
Он написал вечером. Фотография кривой бетонной урны во дворе.
«Встретил. Напоминает вашу сегодняшнюю позу, когда вы отпрыгнули. Сергей».
Я не ответила. Но через три дня, когда Миша сказал, что задержится, я открыла фото и написала:
— Бетонный цветок. Очень романтично.
Он ответил мгновенно:
— Он только снаружи бетонный. Внутри — ржавая арматура и желание понравиться.
---
Пятая встреча. Его студия. Бывший завод, пахнет деревом, лаком, мужским потом. Не тем приторным ароматом «морского бриза» из нашего ультразвукового диффузора.
— Ты точно не пикапер? — спросила я, допивая второй бокал плохого вина.
— Да какой из меня пикапер, — он фыркнул. — Пикаперы не говорят о страхе перед люстрой в детстве. И не признаются, что до сих пор боятся темноты в коридоре.
— И что же ты делаешь?
— Включаю свет. Или ложусь спать прямо здесь.
Он показал на потрёпанный диванчик, заваленный чертежами.
— Я не хочу быть твоим скелетом в шкафу, — сказал он вдруг, резко.
— А кем?
— Не знаю. Окном, наверное. Которое можно открыть, когда нечем дышать.
Я подошла к реальному окну, во всю стену. Внизу текли фары. Где-то там был наш дом. Миша. Диван «ортопедический, долговечный».
— У меня есть муж, — сказала я в стекло.
— Я знаю. У меня тоже была жена. Она ушла к моему лучшему другу. Говорила, что я слишком много думаю и слишком мало чувствую. — Он встал, подошёл ко мне, но не прикоснулся. — Теперь я чувствую слишком много. Это, оказывается, ещё больнее.
Он не просил меня ничего бросать. Он просто стоял сзади. И мы смотрели, как гаснут окна в домах напротив. Одно за другим.
---
— Он знает, — сказала я Сергею на следующей неделе. У меня дрожали колени. — Он не говорит, но он знает. Оставил ноутбук открытым. С таблицами. Называет это «анализом активов». Нашу жизнь, Сергей. Нашу совместную жизнь он перевёл в столбцы и графики.
Сергей побледнел. Он всегда бледнел, когда нервничал.
— Поговорю с ним.
— О чём?! О погоде? О том, как вы оба любите одну женщину?
— Скажу, что это серьёзно. Что я готов… — он замолчал.
— Готов на что? На дуэль? Или просто заплатить, чтобы было не так стыдно?
Он сжал кулаки.
— Я не знаю, как это делается! Меня не учили! Меня учили расчёту нагрузок и сейсмостойкости! А это… это обрушение без чертежа!
Я расплакалась тогда. Не из-за него. Из-за всей этой нелепости. Он обнял меня, и я чувствовала, как стучит его сердце — неровно, с перебоями. Как плохой мотор.
---
В среду Миша сказал:
— Задерживаюсь. Внеплановый аудит.
Его голос был ровным. Слишком ровным. Как у диктора, читающего прогноз погоды в зоне стихийного бедствия.
Я не поехала к Сергею. Села на пол в гостиной и уставилась на матрёшку. Потом взяла её. Стала раскручивать. Вторая, третья, четвёртая… В самой маленькой, с ноготок, лежала бумажка.
«Всё равно люблю. Давай попробуем с чистого листа? М.»
Чистый лист. У него всё было либо «чистый лист», либо «логичное завершение». Никаких клятв. Никаких истерик. Предложение по рефакторингу кода брака.
Дверь открылась. Он вошёл, снял куртку. Увидел меня с бумажкой.
— Прочла?
— Да.
Он кивнул, достал телефон, положил на стол между нами. Нажал play.
На экране — Сергей. Сидит за своим рабочим столом, лицо серое.
— Люблю вашу жену, — говорит он в камеру (в камеру!).
— Констатируешь факт или предлагаешь сделку? — голос Миши за кадром. Спокойный. Деловой.
— Я хочу… я хочу решить всё по-честному.
— Честно — это сколько? Назови цифру.
На экране Сергей опускает глаза.
— Я готов компенсировать ваши расходы. На переезд. На юристов.
— То есть ты хочешь выкупить мою жену, как объект недвижимости с обременением? Я правильно понимаю бизнес-модель?
Сергей молчит.
— Отлично, — говорит Миша. — Тогда мой контр-офер. Вот флешка. Там всё: где, когда, сколько. Если после нашего развода ты продолжишь этот «проект», твои заказчики получат полный отчёт о твоей порядочности. Ты — блестящий архитектор. Реши, что для тебя фундаментальнее: её или твоё портфолио. Дай ответ когда-нибудь на досуге.
Видео замирает. Миша выключает телефон.
— Я был у него вчера. Предложил условия. Он принял. После некоторых раздумий.
Я смотрела на него и не узнавала. Это был не муж. Это был переговорщик, который только что закрыл сложный контракт.
— И что, доволен? — спросила я, и голос мой был чужим, сиплым. — Провёл блестящую операцию?
— Нет, — он сел напротив, тяжело. — Не доволен. Мне от этого просто… тошно. Но это был единственный язык, который он понимал. Язык рисков и репутации. Любви он не понимает. Как, впрочем, и я, видимо.
Он впервые за всё время выглядел усталым по-человечески. Не как уставший процессор, а как сломанный человек.
— Она или твоя репутация? — вдруг спросила я, цитируя его же запись.
Он посмотрел на меня прямо.
— Он выбрал репутацию, Катя. Не колеблясь. Когда речь зашла о конкретной цене. Ты для него — опция. Красивая, желанная, но… опция. А для меня… — он махнул рукой. — Для меня ты была проектом всей жизни. Который я, кажется, изначально спроектировал с фатальной ошибкой.
Он встал.
— Я уезжаю на неделю. Ключ — под ковриком. Решай, что со всем этим делать. Хочешь — вывози. Хочешь — оставайся. Квартиру продадим. Деньги твои.
Он взял уже собранную у двери сумку.
— Миша.
Он обернулся.
— Прости меня.
Он покачал головой.
— Не за что. Мы оба просто были не теми, кем казались. Или были, но слишком долго. Спокойной ночи.
Дверь закрылась. Тишину нарушил только звук лифта. Я не подошла к окну. Достала телефон. Десять сообщений от Сергея.
«Ты где?»
«Он был тут».
«Поговорить надо».
«Катя, ты идёшь?»
«Ответь хоть что-то».
Я открыла клавиатуру. Написала: «Я видела ваше совместное видео. Очень трогательно. Желаю вам успехов в новых проектах». Стерла.
Написала заново: «Всё кончено. Не пиши больше. Прощай». Отправила. И заблокировала его. Не из злости. Из чувства брезгливости. К нему. К себе.
Потом я пошла на кухню. Включила кран. Налила стакан воды. Выпила. Поставила стакан в пустую посудомойку. И вдруг вспомнила, как мы с Мишей выбирали эту посудомойку. Он два часа сравнивал уровни шума, класс энергопотребления и отзывы. А я стояла рядом и думала: «Господи, да возьми уже любую, лишь бы она мыла тарелки».
Она мыла. Безупречно. А мы… мы так и не научились.
---
Вот и вся история. Без густой тишины и философских итогов. Просто набор неправильных выборов, оформленных в красивую упаковку. И одинокий ключ под грубым коричневым ковриком.
А у вас было такое — понимать, что вы говорите на разных языках не с любовником, а с самым близким человеком? И этот язык оказывается настолько бедным, что на нём даже нельзя нормально посоветоваться, какой холодильник купить?