В ночь с 8 на 9 августа 1945 года Советский Союз, выполняя союзнические обязательства, данные в Ялте и Потсдаме, вступил в войну с Японией. Боевые действия развернулись стремительно и охватили Маньчжурию, Южный Сахалин, Корею и Курильскую гряду. Эта кампания стала одной из самых молниеносных операций Второй мировой войны и закончилась полным разгромом Квантунской армии — главной сухопутной силы Японии на материке.
Маньчжурская стратегическая наступательная операция, продолжавшаяся с 9 августа по 2 сентября, обернулась катастрофой для японского командования. Около миллиона солдат и офицеров оказались в советском плену. Их этапировали в исправительно-трудовые лагеря, разбросанные по огромной территории СССР — от Приморья и Алтая до Иркутской области, Бурятии и Узбекской ССР.
Формально японские части начали складывать оружие уже во второй половине августа, но добровольной капитуляцией это назвать было невозможно. Солдаты подчинились прямому приказу императора — единственной инстанции, чья воля не обсуждалась. Для японского военного сознания плен был не просто поражением, а абсолютным позором, клеймом слабости и утраты чести. В традиционной культуре Японии не существовало примеров, когда человек сдавался и при этом сохранял уважение общества.
Именно поэтому для многих пленников единственным способом «сохранить лицо» становилось выживание. Вернуться домой живым, рассказать о лишениях, показать, что плен был не комфортным существованием, а тяжёлым испытанием — это хоть немного смягчало общественное осуждение. Не случайно именно японские мемуары стали одним из главных источников сведений о жизни в советских лагерях.
Воспоминания бывших солдат Квантунской армии рисуют лагерный быт без прикрас. Одной из самых болезненных тем было мародёрство. Японцы подчёркивали, что, оказавшись без оружия и прав, они не могли защитить свои вещи. Часы, ручки, кулоны, браслеты — всё это часто изымалось охраной. Для советских солдат такие предметы были экзотическими трофеями, а для японцев — семейными реликвиями, амулетами, подарками родных. Потеря этих вещей воспринималась не как материальный ущерб, а как унижение.
В мемуарах встречаются и куда более жуткие эпизоды — например, случаи, когда у заключённых вырывали золотые зубные коронки. Подобные истории были не повсеместны, но именно они глубже всего врезались в память и усиливали ощущение бесправия: победитель демонстративно указывал побеждённому его место.
Не меньшим испытанием становились ежедневные поверки. Они могли длиться часами — в жару, дождь или мороз. Ослабленные плохим питанием и тяжёлым трудом люди теряли сознание, падали, замерзали. Чтобы хоть как-то согреться, японцы притоптывали, махали руками, приседали. В туалет ходили прямо на плацу, и место построения покрывалось жёлтыми пятнами. Пока пленные стояли в строю, в бараках шли обыски — забирали всё, что казалось ценным. Так дважды в день им напоминали: они никто и ничего им не принадлежит.
Если поверки ломали тело, то медицинские осмотры били по психике. Их проводили в основном женщины-врачи, а осматривали — полностью обнажённых мужчин. Для воспитанных в традиционной японской культуре это было тяжёлым ударом по чувству собственного достоинства. Особую ненависть вызывала процедура распределения по видам работ: врач рукой оттягивала кожу на ягодице и по толщине подкожного жира решала, отправлять ли человека на тяжёлые или облегчённые работы. От этого напрямую зависела жизнь, но сам «ритуал» воспринимался как крайняя форма унижения.
Отдельная тема — питание. На бумаге нормы выглядели вполне сносно: хлеб, рис, мясо, рыба, овощи, иногда даже мисо. Были и приказы снабжать пленных привычной для них пищей. Но в реальности всё упиралось в выполнение нормы выработки. Хлеб — главный источник калорий — выдавался полностью лишь тем, кто выполнял не менее 75% нормы. Не дотянул — получай минимальный паёк. Перевыполнил — добавку. Но сил на перевыполнение у большинства просто не было.
Хлеб превращался в валюту жизни. Каждая крошка имела цену. Голод постепенно ломал привычные нормы поведения. В еду шло всё: насекомые, отходы, падаль. На работах за пределами лагеря японцы ели лягушек, крыс, змей, собак, кошек — всё, что можно было поймать. Но даже это давало лишь кратковременное облегчение.
И всё же в лагерной жизни были и светлые моменты. Общение с местными жителями стало для многих неожиданным источником тепла. Люди делились едой, помогали, сочувствовали. Вероятно, потому что сами знали, что такое лагеря и лишения. Японцы, в отличие от других военнопленных, производили хорошее впечатление: вежливые, трудолюбивые, спокойные. К тому же они не воевали на территории СССР, и местные не видели в них личных врагов.
Пленные старались отплатить добром за добро. Работая в полях, подбрасывали крестьянам овощи, на стройках отдавали деньги детям, чтобы те купили хлеб и сахар. Эти маленькие жесты запоминались сильнее официальной политики государства.
Вернувшись на родину, многие бывшие пленные сохранили тёплое отношение к русским людям и передали его своим детям. Парадокс истории в том, что, пройдя через унижения, голод и тяжёлый труд, они не озлобились на народ страны-победительницы. В памяти остался не лагерь — а человеческое участие, проявленное там, где, казалось бы, ему не было места.
Если понравилась статья, поддержите канал лайком и подпиской, а также делитесь своим мнением в комментариях.