– Мариш, ну ты чего, это же мама... Ну не виделись сто лет, они со Светой проездом, всего на один вечерок заскочат. Посидим, пообщаемся, я мяса куплю, замариную, – Вадим смотрел на жену глазами побитого спаниеля, который точно знает, где припрятана косточка, но сам достать не может.
Марина тяжело вздохнула, опуская тяжелые пакеты с продуктами на пол. Был вечер пятницы. Позади – тяжелая рабочая неделя, отчетный период, дергающийся глаз главного бухгалтера и бесконечные сверки. Впереди маячили выходные, которые она планировала провести в обнимку с книгой и тишиной. Но у Вадима, как всегда, были свои планы на ее свободное время.
– Вадик, «заскочат на вечерок» в исполнении твоей родни означает полноценный банкет с переменой трех блюд, компотом и танцами с бубном вокруг их драгоценного внимания, – устало ответила она, снимая пальто. – Я устала. Я просто хочу лежать и смотреть в потолок.
– Да я все помогу! – горячо заверил муж, подхватывая пакеты и неся их на кухню. – Я пропылесошу. И стол разложу. И в магазин сбегаю, если что надо. Тебе только салатики порезать да горячее в духовку сунуть. Ну Марин, неудобно отказывать, они уже выехали.
Марина замерла в дверях кухни.
– Как выехали? Ты их уже пригласил?
Вадим виновато почесал затылок.
– Ну, мама позвонила утром, сказала, что они со Светой и племянниками в городе, по магазинам ходили, устали... Спросила, можно ли заехать. Ну что я, зверь что ли, родную мать на порог не пустить?
– А меня спросить ты, конечно, забыл.
– Я не забыл, я просто знал, что ты у меня добрая и гостеприимная. Мариш, ну пожалуйста. Я обещаю, я буду помогать. Мы все быстро сделаем, а потом я сам все уберу. Честное слово!
Марина посмотрела на мужа. В его тридцать пять лет в нем все еще жил тот мальчишка, который верил, что проблемы рассасываются сами собой, стоит только широко улыбнуться. Она знала, что спорить бесполезно – гости уже в пути.
– Ладно, – махнула она рукой. – Доставай мясо. Но учти, Вадим, на этот раз уборка на тебе. Я серьезно. Я буду готовить, накрывать, развлекать, но посуду мыть не буду.
– Договорились! – радостно воскликнул он, уже гремя кастрюлями. – Вообще не вопрос! Ты у меня золото!
Через два часа квартира наполнилась ароматами жареного лука, запекающейся свинины и ванили. Марина металась между плитой и столом, как заправский жонглер. Вадим, как и обещал, пропылесосил (правда, только центр ковра) и разложил стол–книжку, после чего с чувством выполненного долга уселся перед телевизором «ждать отмашки».
Звонок в дверь прозвучал ровно в семь. На пороге стояла Анна Петровна – женщина крупная, громкая и безапелляционная, рядом с ней – сестра Вадима, Света, с вечно недовольным выражением лица, и двое ее детей – семилетние близнецы Пашка и Сашка, которые тут же, не разуваясь, рванули вглубь квартиры.
– Ой, ну наконец–то! – Анна Петровна вплыла в прихожую, протягивая Марине щеку для поцелуя, но не успела та наклониться, как свекровь уже отстранилась, критически оглядывая невестку. – Марина, ты что, не выспалась? Синяки под глазами такие, что хоть картошку сажай. Работать надо меньше, семью беречь.
– Здравствуйте, Анна Петровна. Проходите, – сдержанно ответила Марина, пропуская шпильку мимо ушей. – Света, привет.
Света кивнула, стягивая модные ботильоны.
– Привет. Слушай, у вас так душно, кошмар. Кондиционер не работает, что ли? Я пока по лестнице поднялась, вся взмокла. Вадик! Ты где? Встречай гостей!
Вадим выскочил в коридор, сияя, как начищенный самовар. Начались объятия, похлопывания, громкие разговоры. Марина тем временем вернулась на кухню. Ей нужно было проверить мясо, нарезать хлеб, достать соленья. Никто из гостей, разумеется, помощь не предложил.
Застолье началось бурно. Анна Петровна сразу заняла место во главе стола («Я как старшая должна видеть всех!»), Света уселась поближе к вазе с салатом, а детей усадили на диван, но они то и дело вскакивали, хватали куски со стола и носились вокруг, создавая броуновское движение.
– Мясо суховато, – вынесла вердикт свекровь, прожевав первый кусок. – Марина, ты его, наверное, передержала. Или не мариновала в кефире? Я же говорила, Вадику нравится только в кефире.
– Я мариновала в травах и оливковом масле, – спокойно ответила Марина, накладывая себе ложку оливье.
– Ну вот, я же говорю. Своевольничаешь. А традиции надо чтить, – Анна Петровна назидательно подняла вилку. – Вадик, сынок, налей–ка матери винца. Устала я сегодня, ноги гудят. Мы же Свете сапоги искали, весь город объездили. Сейчас такое качество – сплошной Китай, смотреть страшно.
– А у вас тут уютненько, – протянула Света, оглядывая комнату. – Только шторы я бы поменяла. Этот цвет уже не в моде. Сейчас в тренде пыльная роза, а у тебя какой–то... болотный.
– Это оливковый, Света.
– Ну, я и говорю, на любителя. Мам, передай грибочки. Кстати, Марина, а ты что, опять салат с майонезом сделала? Я же говорила, я на диете. Могла бы и греческий настругать, это же пять минут.
Марина почувствовала, как внутри начинает закипать раздражение. Она потратила три часа, чтобы накрыть этот стол. Она купила дорогие продукты. Она старалась.
– Света, там есть овощная нарезка. Помидоры, огурцы, перец. Натуральное, без майонеза.
– Ой, ну просто овощи грызть – это скучно, – скривилась золовка, но тут же положила себе огромную порцию селедки под шубой. – Ладно, сегодня можно, читмил, как говорится.
Вадим, казалось, не замечал напряжения. Он был в своей стихии: подливал вино, смеялся над шутками матери, рассказывал какие–то байки с работы.
– Марин, принеси салфетки, у Пашки руки жирные! – крикнул он через весь стол.
Марина встала, пошла на кухню, принесла салфетки.
– Марин, хлеб кончился, порежь еще! – это уже Анна Петровна.
Марина снова встала. Порезала хлеб.
– Тетя Марина, я сок разлил! – радостно сообщил один из близнецов.
На новой скатерти расплывалось красное пятно от вишневого сока. Марина молча пошла за тряпкой. Вадим даже не дернулся, продолжая обсуждать с матерью дачные посадки.
– Ничего страшного, – благодушно махнула рукой свекровь. – Дети же. Застираешь потом. Главное, чтобы пятновыводитель хороший был. Я вот пользуюсь одним средством, потом скину тебе название, а то ты вечно покупаешь какую–то ерунду, у Вадика все рубашки серые.
Вечер тянулся бесконечно. Гора грязной посуды на кухне росла в геометрической прогрессии. Сначала это были тарелки из–под закусок, потом супница (Анна Петровна потребовала бульончика, "для желудка"), потом основные блюда, салатники, жирные противни.
Ближе к одиннадцати гости начали собираться.
– Ой, как хорошо посидели! – Анна Петровна с трудом выбралась из–за стола. – Вадик, ты нас проводишь до такси? А то темно, страшно, да и сумки у нас тяжелые, мы же еще продуктов купили.
– Конечно, мам! Сейчас оденусь.
– Марин, ну спасибо, накормила, – бросила Света, обуваясь. – Торт, правда, покупной был? Чувствуется химия. В следующий раз испеки сама, домашнее оно всегда лучше.
– До свидания, – только и смогла выдавить Марина.
Когда дверь за гостями и Вадимом закрылась, в квартире повисла звенящая тишина. Марина вошла в кухню и остановилась. Это было поле битвы. Стол был завален объедками, корками хлеба, скомканными салфетками. На полу липкие пятна от сока и крошки. Но самое страшное творилось в раковине и на столешнице.
Гора тарелок, перемазанных майонезом и жиром, возвышалась, как Эверест. Кастрюли с присохшими остатками картошки, сковорода, в которой застывал жир, бокалы с винными разводами, чашки с недопитым чаем, в котором плавали окурки (Светин муж курил на балконе, но бычки почему–то складывал в блюдце на кухне, хотя Марина просила этого не делать, благо его сегодня не было, но Света переняла привычку брата кидать мусор где попало). Нет, стоп, окурков не было, это были косточки от оливок, которые Анна Петровна складировала прямо в чашку.
Марина посмотрела на часы. Половина двенадцатого. Спина ныла, ноги гудели не меньше, чем у свекрови. Ей хотелось плакать от бессилия и обиды.
Входная дверь хлопнула. Вернулся Вадим. Он был веселый, раскрасневшийся и немного хмельной.
– Уф, проводил! – он зашел на кухню, потирая руки. – Хорошо посидели, да, Мариш? Мама довольна, Света тоже, хоть и ворчала немного. Но ты же знаешь Светку, у нее характер такой. Зато какие детишки активные, а? Жизнь бьет ключом!
Он подошел к жене и попытался ее обнять, но Марина сделала шаг назад.
– Вадим, посмотри вокруг.
– А? – он оглядел кухню, на секунду его взгляд сфокусировался на горе посуды, и улыбка слегка померкла. – А, это... Ну да, набралось. Слушай, Мариш, я так устал. Вина выпил, разморило что–то. Давай завтра? Утром встанем и все быстренько уберем.
– Ты обещал, – тихо сказала Марина. – Ты сказал: «Я сам все уберу».
– Ну я же не отказываюсь! Просто сейчас сил нет. Глаза слипаются. Ну какая разница, сейчас или утром? Посуда же не убежит. Все, зай, я пошел в душ и спать. Ты тоже иди, не геройствуй. Оставь ты это все.
Он чмокнул ее в макушку, зевнул так, что хрустнула челюсть, и ушлепал в ванную. Через десять минут оттуда донесся шум воды, а еще через пятнадцать из спальни послышался богатырский храп.
Марина осталась одна посреди кухонного апокалипсиса.
Ее рука привычно потянулась к губке. Это был рефлекс, выработанный годами: «надо убрать, нельзя оставлять грязь на ночь, тараканы заведутся, утром будет противно заходить». Она даже включила воду. Теплая струя ударила в дно грязной кастрюли.
И тут она остановилась.
В голове прокрутились слова свекрови про «передержанное мясо». Пренебрежительный тон Светы про «скучные овощи». И безмятежное лицо Вадима: «Давай завтра».
«Завтра» в лексиконе Вадима означало: «Ты проснешься раньше меня, не выдержишь вида этого свинарника и начнешь мыть, а я проснусь к чистому столу и скажу спасибо». Так было всегда. Годами.
Но сегодня что–то сломалось. Может, дело было в усталости, а может, в том, как он сегодня прислуживал маме, игнорируя жену.
Марина выключила воду. Бросила сухую губку обратно в мыльницу.
– Нет, – сказала она вслух пустой кухне. – Не в этот раз.
Она взяла со стола только графин с водой и чистый стакан (единственный, который нашла в шкафу). Выключила свет, оставив хаос погруженным во тьму, и пошла в спальню.
Вадим спал, раскинувшись на полкровати «звездой». Марина легла на самый край, укрылась одеялом и, на удивление, мгновенно уснула. Совесть ее не мучила.
Утро выдалось солнечным. Лучи били сквозь шторы, рисуя на полу яркие полосы. Марина открыла глаза в восемь. Вадим спал, уткнувшись лицом в подушку, и тихо посапывал.
Обычно по субботам она вскакивала в девять, чтобы успеть приготовить завтрак – блинчики или сырники, которые так любил муж. Потом начиналась уборка, стирка, глажка.
Марина сладко потянулась. Встала, надела свой любимый шелковый халат, который берегла для особых случаев, и направилась в ванную. Она не спешила. Приняла душ с ароматным гелем, нанесла маску на лицо, тщательно высушила волосы, уложив их в красивую прическу. Даже слегка подкрасилась.
В девять тридцать она вышла из ванной и направилась на кухню.
При дневном свете картина вчерашнего погрома выглядела еще более удручающе. Засохший майонез пожелтел, остатки соуса на тарелках заветрились, в бокалах плавала мошка. Запах стоял соответствующий – смесь перегара, застарелого лука и чего–то кислого.
Марина поморщилась, но не дрогнула. Она аккуратно отодвинула ногой грязный противень, который почему–то стоял на полу у мусорного ведра, и пробралась к кофемашине. Слава богу, этот угол остался относительно чистым.
Она сварила себе чашку ароматного кофе. Достала из потайного ящика плитку дорогого горького шоколада, который купила себе неделю назад. Потом взяла стул, отнесла его на балкон (кухня имела выход на лоджию), плотно закрыла за собой дверь, отсекая запахи и вид разрухи, и уселась в плетеное кресло.
На улице пели птицы, город просыпался. Кофе был горячим и вкусным. Марина чувствовала себя королевой в изгнании, наблюдающей за своими владениями с безопасного расстояния.
Около десяти на кухне послышалось шевеление. Дверь балкона приоткрылась, и показалась заспанная, помятая физиономия Вадима. Он был в одних трусах, волосы торчали дыбом.
– Мариш, ты тут? – он щурился от солнца. – А чего меня не разбудила? Я есть хочу, умираю просто. Там остались блинчики? Или может, яичницу сообразишь? У меня голова раскалывается, наверное, вино паленое было.
Марина медленно повернула голову, отпила кофе и улыбнулась самой лучезарной улыбкой.
– Доброе утро, дорогой. Блинчиков нет. Яиц, кажется, тоже – вчера все ушло на салаты. Но ты можешь поискать.
Вадим непонимающе моргнул и обернулся вглубь кухни. С балкона было видно, как он замер. Его взгляд метался от заваленного стола к раковине, от раковины к плите, залитой убежавшим жиром.
– Э... Марин... – растерянно протянул он. – А почему... почему тут все так? Ты что, не убирала вчера?
– Нет, – спокойно ответила она. – Я же сказала: посуду мыть не буду. Ты обещал сделать это сам. Вчера у тебя не было сил. Я решила не мешать твоему отдыху.
– Ну я же думал, ты... Ну пока я сплю... – он замялся, понимая, что звучит это, мягко говоря, некрасиво. – Марин, ну ты чего? Тут же работы на полдня! Я же есть хочу! Как я буду готовить в таком свинарнике? Тут даже чашку чистую не найти!
– Вот именно, – кивнула Марина. – Ситуация сложная. Чтобы поесть, нужно сначала найти из чего поесть. А чтобы найти, нужно помыть. Логика железная.
– Ты издеваешься? – в голосе Вадима прорезались обиженные нотки. – У меня похмелье, мне плохо, а ты мне бойкот устроила? Из–за чего? Из–за мамы? Ну да, она бывает резковата, но это же не повод разводить грязь!
Марина поставила чашку на столик.
– Вадим, грязь развел не я. И не я пригласила этот табор. И не я обещала «все убрать». Ты взрослый мужчина, Вадик. Ты дал слово. Я вчера простояла у плиты четыре часа после работы. Я обслуживала твоих гостей. Я терпела капризы твоей сестры и придирки твоей матери. Моя смена закончилась вчера в одиннадцать вечера. Сейчас – твоя смена.
– Да я не умею отмывать этот жир! – взвыл он. – Там противень пригорел!
– Гугл в помощь. Или позвони маме, она подскажет средство, она же вчера хвасталась.
– Марина! Это уже не смешно!
– А мне и вчера было не смешно.
Она демонстративно отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен.
Вадим постоял в дверях еще минуту, тяжело дыша. Он переводил взгляд с невозмутимой спины жены на гору посуды. Он надеялся, что она сейчас встанет, вздохнет, скажет свое привычное «Ладно, горе ты мое» и пойдет спасать ситуацию. Но Марина сидела неподвижно, наслаждаясь видом на парк.
Грохнула дверца шкафчика. Послышался звон стекла – Вадим искал хоть что–то чистое. Потом зашумела вода.
– Черт! Горячей воды нет! – раздался вопль.
– А, точно, – отозвалась Марина, не поворачиваясь. – Объявление висело, профилактика. Бойлер я не включала. Включи сам, но он нагреется только через час.
– Издевательство... – прошипел Вадим.
Зашумел чайник. Вадим начал греть воду, чтобы мыть посуду в тазу, как в старые добрые времена. Марина слышала, как он гремит тарелками, как что–то падает, как он чертыхается, обжигая пальцы.
Он мыл посуду три часа.
За это время он разбил одну тарелку (к счастью, из старого сервиза), залил пол водой и использовал половину бутылки моющего средства. Марина все это время занималась своими делами: полила цветы, почитала книгу, даже заказала себе доставку суши, которую съела прямо на балконе, предложив мужу только ролл с огурцом, потому что «ты же занят, а руки грязные».
К часу дня кухня приобрела относительно человеческий вид. Вадим, мокрый, злой и взъерошенный, сидел на табуретке, глядя на чистую столешницу с ненавистью.
– Ну что? – спросил он, когда Марина вошла на кухню. – Довольна? Я все помыл. Каждую вилку. Каждую чертову ложку. Довольна ты теперь?
Марина подошла к столу. Провела пальцем по поверхности. Чисто.
– Молодец, – серьезно сказала она. – Правда, молодец. Я знала, что ты справишься.
– Я чуть не сдох, – признался он. – Марин, это же жесть. Как они умудрились столько испачкать? Нас же было всего пятеро взрослых и двое детей!
– Вот так, Вадим. Это называется «прием гостей». И я делаю это каждый раз, когда твоя родня решает «заскочить». Только обычно ты этого не видишь, потому что сидишь с ними, а потом спишь.
Вадим посмотрел на свои руки. Кожа на пальцах сморщилась от воды и химии.
– Слушай... – он поднял на жену глаза. В них уже не было обиды, только усталость и какое–то новое понимание. – А они правда так сильно свинячили? Я как–то не замечал...
– Света вытирала руки о скатерть, когда думала, что я не вижу. А твоя мама складывала косточки в чашку с чаем. А дети кидались хлебом под стол.
Вадим поморщился.
– Мда. Некрасиво вышло.
– Некрасиво, – согласилась Марина. – Но знаешь, что самое главное?
– Что?
– Что в следующий раз, когда мама позвонит и скажет, что они «недалеко», ты вспомнишь эти три часа. И пригоревший противень. И холодную воду. И скажешь: «Мам, извини, нас нет дома». Или поведешь их в кафе.
Вадим нервно хохотнул.
– В кафе? С их аппетитами? Я разорюсь.
– Зато мои нервы и твой маникюр останутся в целости. Выбирай.
Вадим встал, подошел к ней и уткнулся носом в ее плечо. От него пахло лимонным средством для мытья посуды.
– Прости меня, Марин. Я дурак. Я правда думал, что это... ну, легко. Раз–два и готово.
– Легко, когда это делает кто–то другой, – она погладила его по голове. – Есть хочешь?
– Зверски. Я бы сейчас слона съел.
– Слона нет. Но я могу сварить пельмени. Магазинные.
– Давай, – с энтузиазмом согласился он. – Пельмени – это тема. И знаешь что?
– Что?
– Ешь из кастрюли? Чтобы тарелки не пачкать.
Марина рассмеялась. Впервые за эти сутки напряжение отпустило.
– Нет уж, есть будем как люди, из тарелок. Но мыть их будешь ты. Закрепим пройденный материал.
Вадим обреченно вздохнул, но спорить не стал. Он молча достал кастрюлю и набрал воды. Урок был усвоен. По крайней мере, на ближайшие пару месяцев Анна Петровна и Света точно не получат приглашения на «домашние посиделки». А если и приедут, то одноразовая посуда уже была добавлена Мариной в список покупок на маркетплейсе. На всякий случай.
Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые истории, и ставьте лайк, если считаете, что муж получил по заслугам. Жду ваших мнений в комментариях