В доме пахло лавандой и старой пылью, той особенной, благородной пылью, которая скапливается на корешках книг, не открывавшихся десятилетиями. Вера Сергеевна любила этот запах. Он был символом стабильности, незыблемости ее мира, который она строила кирпичик за кирпичиком последние двадцать лет. Двадцать лет с Игорем. Двадцать лет безупречных рубашек, воскресных обедов с его коллегами и тихого, уютного молчания по вечерам.
В свои пятьдесят девять Вера считала себя счастливой. Или, по крайней мере, спокойной. А спокойствие в ее возрасте ценится куда выше, чем эфемерное счастье.
В то утро Игорь забыл телефон на кухонном столе. Черный, глянцевый прямоугольник, который обычно был приклеен к его ладони. Он ушел в душ, напевая какой-то дурацкий мотивчик из рекламы майонеза, а телефон остался лежать рядом с недопитой чашкой кофе. Вера протирала столешницу, механически сдвигая предметы. Она никогда не проверяла его телефон. Это было ниже ее достоинства, да и зачем? У Игоря, профессора истории искусств, самым большим секретом могло быть только то, что он тайком съел эклер по дороге домой.
Экран загорелся. Не звонок, а голосовое сообщение в мессенджере. Имя контакта было странным: «Кафедра (вторник)». Вера замерла. Сегодня был четверг. Любопытство, смешанное с внезапным, иррациональным холодком под ложечкой, заставило ее нажать на воспроизведение. Она не поднесла телефон к уху, звук пошел через динамик, громкий и неестественно веселый в тишине кухни.
— Игоряш, ну ты где? Я уже заказала нам столик у окна, как ты любишь. И, кстати, я купила то белье. Ну, помнишь? Красное. Жду, мой котик. Не опаздывай, а то твоя старушка дома что-нибудь заподозрит.
Голос был молодым. Звонким, наглым и абсолютно чужим. Это была не аспирантка, обсуждающая диссертацию. Это была женщина, которая знала, что Игорь любит столики у окна. Женщина, которая называла его «котиком». Женщина, которая называла Веру «старушкой».
Вера оцепенела. Тряпка выпала из ее рук, плюхнувшись на пол с мокрым шлепком. Время словно сгустилось, превратилось в вязкий сироп. В ушах зашумело, как будто кто-то включил старый радиоприемник на пустой волне. «Старушка». Слово ударило больнее, чем сам факт измены.
Дверь ванной открылась. Игорь вышел, вытирая голову полотенцем, розовый, распаренный, пахнущий гелем для душа «Морская свежесть».
— Вер, ты не видела мой... — он осекся, увидев ее лицо. Потом его взгляд упал на светящийся экран телефона.
Тишина стала фарфоровой. Казалось, одно неосторожное движение — и воздух треснет, осыпавшись острыми осколками. Вера смотрела на мужа и не узнавала его. Этот полноватый мужчина с редеющими волосами и мягким животом вдруг стал незнакомцем. Чудовищем. Актером, который двадцать лет играл роль порядочного семьянина, а за кулисами смеялся над ней с какой-то... «Кафедрой (вторник)».
— Это не то, что ты думаешь, — произнес он. Классическая фраза. Пошлая, затертая до дыр в дешевых сериалах.
Вера молчала. Она чувствовала, как внутри нее рушится огромная, сложная конструкция. Падают балки доверия, осыпается штукатурка уважения, лопаются трубы с любовью. Двадцать лет. Двадцать лет она посвятила ему. Она оставила работу в архиве, чтобы помогать ему с переводами. Она выхаживала его после инфаркта пять лет назад, ночуя в больничной палате на стуле. Она терпела его мать, женщину с характером асфальтоукладчика, до самого ее конца.
— Сколько ей лет? — голос Веры был хриплым, чужим.
Игорь отвел глаза. Он начал суетливо одеваться, натягивая носки, прыгая на одной ноге. Это выглядело жалко и комично, но Вере было не до смеха.
— Ей тридцать два, — буркнул он. — Вера, давай не будем сейчас устраивать сцен. Я опаздываю на лекцию. Вечером поговорим. Мы взрослые люди.
— Взрослые люди? — Вера почувствовала, как к горлу подкатывает истерический смешок. — Ты называешь себя взрослым? Ты — трус, Игорь. Жалкий, похотливый старик.
— Не смей, — он резко выпрямился, и в его глазах мелькнула злость. — Ты сама виновата. Ты превратилась в... в мебель. В функцию. С тобой скучно, Вера. Ты пахнешь нафталином и борщом. А я еще жив. Я мужчина, мне нужно вдохновение!
Эти слова были как пощечины. Раз, два, три. Нафталин. Борщ. Мебель.
Он схватил телефон, портфель и выскочил из квартиры, хлопнув дверью. Звук удара отозвался в висках Веры пульсирующей болью. Она осталась одна посреди кухни, где на плите остывал его любимый омлет, а на столе лежала мокрая тряпка.
Вера подошла к зеркалу в прихожей. Из стекла на нее смотрела уставшая женщина с серой кожей, потухшими глазами и аккуратно уложенными седыми волосами. Морщины вокруг рта, глубокие борозды на лбу. «Старушка», — прошептала она. Ей пятьдесят девять. Жизнь кончена. Впереди только одиночество, болезни и тот самый запах нафталина, которым ее попрекнули.
Она сползла по стене на пол, обхватила колени руками и впервые за много лет заплакала. Не тихо, интеллигентно, как полагается жене профессора, а громко, с воем, размазывая слезы по лицу, позволяя боли вытечь наружу. Двадцать лет коту под хвост. Двадцать лет самообмана.
К вечеру слезы закончились. Осталась только звенящая пустота. Вера встала, умылась ледяной водой. Игорь не вернулся ночевать. Он прислал смс: «Поживу пока у друга. Нам надо остыть». Трусость была его второй натурой.
Вера бродила по пустой квартире, трогая вещи. Книги, которые они покупали вместе. Вазу, привезенную из Праги. Все это теперь казалось декорацией к спектаклю, который сняли с репертуара. Она зашла в кабинет мужа. На столе — творческий беспорядок. Черновики, заметки. Она начала механически собирать бумаги и вдруг наткнулась на выписку с банковского счета. Общего счета, на который они откладывали «на старость».
Цифры не сходились. Сумма была значительно меньше, чем должна была быть. Вера начала листать транзакции. Ювелирный магазин. Бутик женского белья. Турагентство (поездка на выходные в Сочи, когда он якобы был на конференции в Твери). Рестораны. Он тратил их общие сбережения на «Кафедру (вторник)».
Ярость, холодная и расчетливая, начала вытеснять отчаяние. Он не просто предал ее эмоционально. Он обокрал ее. Он украл ее будущее, ее спокойную старость, на которую она так рассчитывала.
Вера подошла к окну. За стеклом горели огни большого города. Где-то там Игорь ужинал со своей молодой пассией, пил вино и жаловался на скучную жену. А она стояла здесь, в пустой квартире, в пятьдесят девять лет, разбитая и ограбленная.
— Ну нет, — сказала Вера вслух. Ее голос прозвучал твердо. — Так просто ты от меня не избавишься, котик.
Она достала из шкафа чемодан. Но не для того, чтобы уйти самой. Она начала собирать его вещи. Костюмы, рубашки, галстуки, любимые книги, коллекцию виниловых пластинок. Она работала методично, без перерывов, чувствуя, как с каждым брошенным в чемодан предметом ей становится легче дышать.
Когда все было собрано, она вытащила чемоданы на лестничную клетку. Потом вернулась, налила себе бокал вина — того самого, коллекционного, которое Игорь берег для особого случая, — и села в кресло.
В пятьдесят девять жизнь не заканчивается. Она только начинается. Правда, начинается она с войны. И Вера была к ней готова.
Следующие две недели превратились в сюрреалистический кошмар, смешанный с бюрократическим адом. Игорь, обнаружив свои вещи у консьержки (до двери квартиры Вера их не дотащила, да и не хотела), сначала впал в ярость, потом в панику. Он звонил, стучал в дверь, угрожал, умолял. Вера не открывала. Она сменила замки в первый же день.
— Ты не имеешь права! Это моя квартира тоже! — кричал он через дверь.
— Подай в суд, — спокойно отвечала Вера, глядя в глазок. — И расскажи там про «Кафедру», про растрату общих сбережений и про то, как ты «жив» и тебе нужно «вдохновение».
Она наняла адвоката. Елену Марковну, женщину с глазами хищной птицы и хваткой бультерьера. Елена Марковна, выслушав историю Веры, хищно улыбнулась.
— Разденем, — коротко резюмировала она. — У нас брачный контракт был? Нет? Жаль. Но ничего. Совместно нажитое, плюс моральный ущерб, плюс... Мы найдем, за что зацепиться. Он у нас еще алименты на ваше содержание платить будет, как бывший супруг предпенсионного возраста.
Вера удивлялась сама себе. Откуда в ней взялась эта жесткость? Где та мягкая, уступчивая Верочка, которая боялась лишний раз повысить голос? Видимо, она умерла в тот момент, когда услышала слово «старушка». На ее месте родилась новая женщина — холодная, циничная и очень злая.
Но по ночам злость отступала, и приходил страх. Липкий, удушливый страх одиночества. Вере казалось, что она падает в бездну. Кому она нужна в свои почти шестьдесят? Детей у них с Игорем не было — так получилось, сначала карьера, потом здоровье, потом «уже поздно». Подруги? Большинство из них были женами друзей Игоря, и теперь они тактично дистанцировались, не зная, чью сторону принять.
В один из таких вечеров, когда тишина в квартире стала невыносимой, Вера вышла на улицу. Ноги сами принесли ее в парк. Была осень, золотая, пронзительно красивая. На скамейках сидели парочки, мамы с колясками, пенсионеры с газетами. Вера чувствовала себя чужой на этом празднике жизни.
Она дошла до танцплощадки. По выходным здесь устраивали танцы «для тех, кому за...». Обычно Вера с Игорем обходили это место стороной, снисходительно улыбаясь. «Ярмарка невест пенсионного фонда», — шутил Игорь. Теперь эта шутка казалась особенно злой.
Музыка играла громко — старое танго. Пары кружились, неумело, но с таким энтузиазмом, что Вера невольно засмотрелась.
— Разрешите?
Перед ней стоял мужчина. Высокий, сухопарый, с аккуратной седой бородкой. На нем был старомодный, но безупречно отглаженный пиджак.
— Я не танцую, — автоматически ответила Вера.
— Бросьте, — улыбнулся незнакомец. Глаза у него были добрые, с лучиками морщинок в уголках. — Танго танцуют все. Главное — слушать музыку и не наступать партнеру на ноги слишком часто. Я Борис.
Вера хотела отказаться, уйти, спрятаться в свою раковину. Но почему-то протянула руку.
— Вера.
Борис вел уверенно и бережно. Он не пытался прижиматься, держал дистанцию, но Вера чувствовала тепло его ладони на своей спине. Это было странное ощущение — физический контакт с чужим мужчиной после двадцати лет верности одному человеку. Сначала она была зажата, как деревянная кукла, но ритм танго постепенно проникал в кровь. Шаг, поворот, шаг.
— У вас отлично получается, — сказал Борис, когда музыка стихла.
— Вы лжете, — усмехнулась Вера. — Я двигаюсь как сломанный робот.
— Ну, может быть, как очень грациозный робот, — рассмеялся он.
Они разговорились. Борис оказался бывшим инженером, вдовцом. Он не жаловался на жизнь, не говорил о болячках. Он рассказывал о своей даче, о том, как выращивает какие-то невероятные сорта роз, и о том, что недавно начал учить испанский язык.
— Зачем? — удивилась Вера.
— Хочу прочитать Борхеса в оригинале. И съездить в Аргентину. Пока ноги носят и голова варит, надо жить, Вера. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на уныние.
«Пока ноги носят и голова варит». Эта фраза зацепила Веру. Она вспомнила Игоря с его нытьем о «творческом кризисе» и поисках «вдохновения» в постели молодой девицы. Борис был старше Игоря лет на пять, но в нем было столько жизни, столько неподдельного интереса к миру, что Игорь на его фоне казался выцветшей фотографией.
Вера вернулась домой с легким сердцем. Впервые за две недели она не плакала перед сном.
На следующий день она пошла в парикмахерскую.
— Режем? — спросила мастер, держа ножницы над ее длинными, всегда собранными в пучок волосами.
— Режем, — твердо сказала Вера. — И красим. В рыжий. Нет, в медный. Яркий.
Когда она увидела себя в зеркале, то не узнала. Из отражения на нее смотрела стильная дама с дерзкой стрижкой и огнем в глазах. «Старушка» исчезла.
Потом она записалась на курсы компьютерной графики. Всю жизнь она любила рисовать, но забросила это ради помощи мужу. Теперь у нее было время. И злость, которая трансформировалась в энергию созидания.
Бракоразводный процесс шел тяжело. Игорь пытался юлить, скрывать доходы, давить на жалость.
— Верочка, ну зачем нам все это? — говорил он на одной из встреч у адвоката. Он выглядел плохо: помятый, с мешками под глазами. Видимо, молодая муза оказалась требовательной. — Давай помиримся. Ну ошибся, с кем не бывает. Я же люблю тебя. Мы столько лет вместе...
Вера посмотрела на него и с удивлением поняла, что ничего не чувствует. Ни любви, ни ненависти, ни даже обиды. Только брезгливость, как будто увидела наступившего в грязь человека.
— Игоряш, — сказала она, намеренно копируя интонацию той девицы из телефона. — Поезд ушел. И он не останавливается на станции «Прошлое».
Она вышла из офиса адвоката, вдохнула холодный осенний воздух полной грудью. У нее зазвонил телефон.
— Вера? Это Борис. Сегодня отличная погода. Может, прогуляемся? Я нашел в парке белку, которая ест с рук. Хочу вас познакомить.
Вера улыбнулась.
— С удовольствием, Борис.
Она шла по улице, и ее каблуки выстукивали по асфальту ритм танго. Жизнь не просто продолжалась. Она приобретала новый вкус. Острый, пряный, непредсказуемый. И этот вкус Вере чертовски нравился.
Но она еще не знала, что главный сюрприз судьба приберегла напоследок. Звонок с неизвестного номера через два дня перевернул ее новую, только начавшую выстраиваться реальность.
— Вера Сергеевна? — голос в трубке был женским, дрожащим и смутно знакомым. — Это... это Алина. Ну... с кафедры. Нам надо встретиться. Это касается Игоря. И... вас.
Встреча была назначена в маленькой кофейне на окраине города, подальше от университетских сплетен и знакомых глаз. Вера пришла первой. Она заказала черный кофе и сидела, выпрямив спину, как королева в изгнании. Ее новая стрижка огнем горела в полумраке помещения.
Алина опоздала на десять минут. Когда она вошла, Вера едва сдержала удивленный вздох. Она ожидала увидеть роковую красотку, хищницу, похитительницу мужей. А увидела испуганную мышь. Бледная, с заплаканными глазами, в мешковатом свитере, который должен был скрывать фигуру, но лишь подчеркивал ее хрупкость. Тридцать два года? Она выглядела на двадцать.
Алина села напротив, не снимая пальто. Руки у нее дрожали.
— Спасибо, что пришли, — прошептала она.
— Говорите, — холодно бросила Вера. — У меня мало времени.
— Я... я беременна, — выпалила Алина и закрыла лицо руками.
Вера замерла. Чашка кофе зависла на полпути ко рту. Вот оно. Классика жанра. Сейчас она будет просить отпустить Игоря, дать развод (который и так идет), благословить их «светлое чувство».
— Поздравляю, — голос Веры звучал сухо. — Игорю уже сообщили? Он, наверное, счастлив. Наконец-то наследник. В шестьдесят лет — это подвиг.
— Он... он сказал мне сделать аборт, — Алина подняла глаза. В них стоял такой ужас и отчаяние, что Вере стало не по себе. — Он сказал, что я сломаю ему жизнь. Что он не готов к пеленкам и крикам. Что он старый для этого. Что у него карьера, репутация... Он выгнал меня, Вера Сергеевна. Сказал, что я специально залетела, чтобы привязать его.
Вера медленно поставила чашку на блюдце. Дзынь. Звук был тихим, но в голове прогремел как выстрел. Игорь. Ее Игорь, который двадцать лет мечтал о детях (по крайней мере, так он говорил), который упрекал ее в бесплодии...
— А зачем вы мне это рассказываете? — спросила Вера. — Хотите денег? Или чтобы я уговорила его?
— Нет! — Алина замотала головой. — Я просто... мне не к кому пойти. Мои родители в другом городе, они строгие, они меня убьют. Я снимаю комнату, но денег нет... Игорь заблокировал мой номер. Я подумала... вы его жена. Вы знаете его лучше всех. Как мне быть? Он правда меня бросил?
Ситуация была абсурдной до гротеска. Любовница мужа плачется его жене в жилетку. Вера должна была бы встать, выплеснуть ей кофе в лицо и уйти, хохоча как ведьма. Но вместо этого она смотрела на эту глупую, несчастную девчонку и видела... себя. Себя тридцатилетней давности, когда она так же потерянно смотрела на врача, сообщающего ей диагноз.
— Он не вернется, — жестко сказала Вера. — Игорь любит только свой комфорт. Ребенок — это дискомфорт. Ты для него была игрушкой, Алина. Вдохновением. А вдохновение не должно требовать памперсов.
Алина всхлипнула.
— Что мне делать? Я одна...
Вера молчала минуту. В голове крутились шестеренки. Злость на Игоря достигла какого-то абсолютного, кристаллического предела и превратилась в ледяное спокойствие. Он предал их обеих. Использовал и выбросил.
— Вставай, — скомандовала Вера.
— Куда?
— К врачу. У меня есть знакомый гинеколог, лучший в городе. Проверим, все ли в порядке. А потом... потом придумаем.
Следующие полгода стали самыми странными в жизни Веры. Она, по сути, взяла шефство над бывшей любовницей своего мужа. Нет, они не стали подругами — это было бы слишком. Но Вера помогала. Она нашла Алине подработку (переводы текстов, пригодились старые связи), помогла снять нормальную квартиру.
Зачем она это делала? Вера и сама не могла ответить точно. Может быть, это была изощренная месть Игорю? Ведь когда он узнал, что Вера помогает Алине сохранить ребенка, его едва удар не хватил. Он звонил, орал, требовал прекратить этот «цирк». Вера лишь смеялась в трубку.
— Ты отказался от ответственности, Игорь. Теперь это не твое дело. Плати алименты мне, а я уж разберусь, куда их тратить.
А может, дело было в другом. Вера впервые в жизни чувствовала себя по-настоящему нужной и сильной. Не придатком к великому профессору, а самостоятельной величиной, от которой зависят судьбы.
Ее отношения с Борисом развивались. Медленно, осторожно, как нежный цветок, пробивающийся сквозь асфальт. Он не задавал лишних вопросов про Алину, просто был рядом. Возил Алину в консультацию, когда Вера не могла. Помогал делать ремонт в комнате для будущего малыша.
— Ты святая женщина, Вера, — сказал он однажды, прибивая полку. — Или сумасшедшая.
— Скорее второе, — улыбнулась она, подавая ему гвозди.
Развод оформили. Вера отсудила половину квартиры и дачу. Игорь остался в своей «берлоге», один, злой и обиженный на весь мир. Его карьера пошла на спад — слухи о скандале с аспиранткой и беременностью просочились на кафедру.
Мальчик родился в мае. Вера держала его на руках в роддоме — маленький, сморщенный комочек, кричащий на всю вселенную. Его назвали Максимом. Не Игорем, слава богу.
Глядя на малыша, Вера вдруг поняла одну простую вещь. Двадцать лет не были коту под хвост. Это была школа. Жесткая, жестокая школа, которая подготовила ее к этому моменту. К моменту, когда она стала по-настоящему свободной.
Через месяц после рождения Максима, Вера сидела на веранде своей (теперь уже только своей) дачи. Борис жарил шашлык, напевая что-то по-испански. Алина качала коляску в саду.
Вера открыла ноутбук. На экране светился файл с ее первыми графическими работами. Заказчик был в восторге. В пятьдесят девять (почти шестьдесят!) она начала новую карьеру. У нее был мужчина, который смотрел на нее с восхищением. У нее был... ну, не внук, конечно, но кто-то очень близкий, о ком можно заботиться.
Она сделала глоток вина и посмотрела на заходящее солнце.
— Как жить дальше, когда тебе за пятьдесят девять? — спросила она вслух.
Борис обернулся, держа в руке шампур.
— Что ты сказала, дорогая?
— Я говорю, — Вера улыбнулась, и эта улыбка была молодой, дерзкой и счастливой. — Жить надо вкусно. И никак иначе.
Она закрыла ноутбук. Завтра будет новый день. И она точно знала, что он будет прекрасным. Потому что теперь она сама писала сценарий своей жизни, и в этом сценарии больше не было места для ролей второго плана.
Прошел год. Времена года сменили друг друга, унося с собой остроту боли и оставляя на ее месте тонкий рубец ностальгии. Вера научилась жить в своей новой реальности, и эта реальность ей нравилась. Ее дни были наполнены не ожиданием мужа с работы, а собственными делами: уроками в группе по графическому дизайну, встречами с Борисом, хлопотами вокруг Алины и маленького Максима. Она стала для них не просто помощницей, а центром их маленькой, странной вселенной.
Ее роман с Борисом расцветал медленно и красиво, как его драгоценные розы на даче. Это были не бурные страсти юности, а нечто гораздо более ценное — тихая радость узнавания родственной души. Они гуляли по осенним паркам, спорили о книгах, вместе готовили ужины и молчали, сидя у камина. Борис обладал редким даром — он умел слушать. Он принял ее историю без осуждения, а ее «багаж» в виде Алины и Максима воспринял с мудрым спокойствием.
— Жизнь подкидывает нам странные задачки, Вера, — сказал он однажды, когда они везли Максима на плановый осмотр. — Главное — не бояться их решать. А ты у нас решатель экстра-класса.
Но прошлое не хотело отпускать ее так просто. Оно явилось однажды холодным ноябрьским вечером в виде Игоря. Вера возвращалась домой после занятий, уставшая, но довольная. Поднявшись на свой этаж, она увидела его. Он сидел на ступеньках, съежившись, как бездомный пес. От него пахло дорогим парфюмом, смешанным с дешевым перегаром. Костюм, когда-то сидевший на нем как влитой, теперь висел мешком.
— Вера, — он поднял на нее мутные глаза. — Нам надо поговорить.
Вера почувствовала укол брезгливой жалости. Куда делся тот холеный, самоуверенный профессор? Перед ней сидел сломленный, растерянный старик.
— Нам не о чем говорить, Игорь, — она вставила ключ в замок.
— Пожалуйста, — он попытался встать, но ноги его не держали. — Всего пять минут. Я замерз.
Вере не хотелось впускать его в свою новую, чистую жизнь, в свой дом, который она заново отмыла от его присутствия. Но что-то в его жалкой фигуре заставило ее посторониться.
— Пять минут. И только в прихожей.
Игорь вошел, оглядываясь по сторонам, словно в музее. Его взгляд зацепился за новые картины на стенах — ее собственные графические работы.
— Ты... ты рисуешь? — удивленно спросил он.
— Представь себе, — сухо ответила Вера. — Пять минут, Игорь.
Он начал говорить. Сбивчиво, путано. О том, как ему одиноко. О том, что Алина была ошибкой, наваждением. О том, что его уволили с кафедры после того, как кто-то написал анонимку ректору про «аморальное поведение». О том, что он скучает по ней, по их вечерам, по ее борщу, который он когда-то презирал.
— Я все понял, Вера. Я был идиотом. Позволь мне вернуться. Я все исправлю. Я приму ребенка... Я буду лучшим отцом и мужем.
Вера слушала его и с холодным любопытством изучала свои чувства. Где боль? Где обида? Ничего. Пустота. Как будто она смотрит старый, неинтересный фильм. Человек, который двадцать лет был центром ее жизни, теперь стал для нее чужим. Совершенно чужим.
— Ты не понял ничего, Игорь, — спокойно сказала она. — Ты не по мне скучаешь. Ты скучаешь по своему комфорту. По выглаженным рубашкам, горячему ужину и женщине, которая смотрела на тебя снизу вверх. Эта женщина умерла. Ты сам ее убил.
Она открыла дверь.
— А что касается ребенка... Ты ему не нужен. И никогда не был нужен. У него все будет хорошо и без такого отца. Уходи.
Он смотрел на нее, и в его глазах стояли слезы. Пьяные, жалкие слезы эгоиста.
— Ты стала жестокой, Вера.
— Я стала свободной, Игорь. Это разные вещи. Прощай.
Она закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Она не чувствовала ни триумфа, ни злорадства. Только усталость. И огромное, безмерное облегчение. Последний призрак прошлого был изгнан.
Через несколько дней ей позвонила взрослая дочь Бориса, Марина. Они никогда не встречались, но Вера знала, что та относится к новым отношениям отца настороженно.
— Вера Сергеевна, здравствуйте, — голос в трубке был напряженным. — Я бы хотела с вами встретиться. Без папы.
Они встретились в том же кафе, где Вера когда-то говорила с Алиной. Марина была копией своего отца, только с женскими чертами и жестким взглядом прокурора.
— Я скажу прямо, — начала она без предисловий. — Я волнуюсь за отца. Он немолод. А ваша ситуация... она, мягко говоря, неординарная. Бывший муж, его любовница, ее ребенок, которого вы воспитываете... Это похоже на бразильский сериал. Вы уверены, что не втягиваете моего отца в свои проблемы? Ему нужен покой, а не вот это все.
Вера выдержала ее взгляд. Раньше она бы смутилась, начала бы оправдываться. Но не сейчас.
— Марина, — твердо сказала она. — Я очень уважаю вашего отца. И никогда не сделаю ничего, что могло бы причинить ему боль. Да, моя жизнь сделала крутой поворот. Я не планировала ни развод, ни... все остальное. Но я не прячусь от проблем. Я их решаю. И ваш отец — не часть моих проблем. Он — часть моего счастья. Если вы этого не видите, мне жаль. Но я не собираюсь от него отказываться, чтобы обеспечить ему ваш «покой». Он взрослый человек и сам решает, что ему нужно.
Марина долго молчала, изучая Веру. Потом в ее глазах что-то смягчилось.
— Вы сильная, — признала она. — Папа таких любит. Ладно. Просто... не обижайте его. Он слишком много пережил.
— Я тоже, — тихо ответила Вера.
В тот вечер, рассказывая об этом разговоре Борису, Вера вдруг заплакала. Не от обиды, а от перенапряжения последних полутора лет. Борис обнял ее, и в его объятиях она впервые почувствовала себя не воином, а просто женщиной. Уставшей женщиной, которой разрешили быть слабой.
— Все хорошо, моя хорошая, — шептал он, гладя ее по волосам. — Все будет хорошо. Мы справимся.
И Вера знала, что это правда. Эхо прошлого затихало, уступая место музыке настоящего.
Прошло еще два года. Жизнь вошла в свою новую, уютную колею. Максиму исполнилось три. Это был смышленый, веселый мальчик с глазами Алины и упрямым подбородком Игоря — от генетики никуда не деться. Веру он называл «баба Вера» и обожал сидеть у нее на коленях, когда она работала за своим огромным монитором.
Графический дизайн из хобби превратился в полноценную профессию. Вера открыла небольшое ИП, нашла нескольких постоянных клиентов. Ее работы ценили за стиль, вкус и «зрелость», как выразился один из заказчиков. Она больше не зависела ни от кого финансово, и это чувство было пьянящим.
Алина тоже встала на ноги. Она окончила курсы SMM-менеджеров и нашла удаленную работу. Из испуганной девочки она превратилась в молодую, уверенную в себе женщину и заботливую мать. Они с Верой так и не стали задушевными подругами — слишком многое их разделяло, — но между ними установились теплые, почти родственные отношения, скрепленные любовью к Максиму. Иногда Алина уходила на свидания, и Вера оставалась с мальчиком, чувствуя себя самой настоящей бабушкой.
Игоря в их жизни больше не было. После того последнего визита он исчез. По слухам, он уехал в какой-то провинциальный вуз на скромную должность доцента. Вера иногда думала о нем без злости, с легкой грустью. Он был частью ее жизни, и эту часть уже не вычеркнуть. Он научил ее главному — тому, как важно ценить и любить себя. Пусть и такой жестокой ценой.
Однажды летним днем вся их необычная семья собралась на даче. Борис, которому стукнуло семьдесят, возился в саду, показывая Максиму, как поливать розы из маленькой лейки. Мальчик смеялся, пытаясь поймать струю воды. Алина накрывала на стол на веранде, а Вера сидела в плетеном кресле с планшетом, делая наброски для нового проекта.
Был идеальный июльский вечер. Воздух был пропитан ароматами цветов и свежескошенной травы. Солнце садилось, окрашивая небо в нежные персиковые тона.
— Мам, смотри, я цветочек полил! — крикнул Максим, подбегая к Алине.
Вера оторвалась от планшета и посмотрела на них. На своего седовласого, мудрого Бориса, который смотрел на нее с нежностью. На похорошевшую, повзрослевшую Алину. На этого маленького человечка, который ворвался в ее жизнь и наполнил ее новым смыслом.
Она вспомнила себя четыре года назад. Разбитую, униженную, стоящую на руинах своей жизни. Женщину, которая думала, что в пятьдесят девять все кончено. Как же она ошибалась. В пятьдесят девять все только началось. Жизнь дала ей второй шанс, и она его не упустила.
Она открыла почту. Среди рабочих писем было одно без темы от неизвестного адресата. Любопытство взяло верх.
«Вера. Я не знаю, зачем пишу. Наверное, чтобы сказать спасибо. За то, что выгнала меня тогда. Только потеряв все, я начал что-то понимать о себе. Я не прошу прощения, оно мне не нужно. Просто знай, что я жив. И что я желаю тебе счастья. Ты его заслужила. P.S. Я видел в парке мальчика. Он похож на меня в детстве. Передай его матери, что она правильно сделала, что не назвала его моим именем. Игорь».
Вера перечитала письмо дважды. Потом, не раздумывая, удалила его. Точка была поставлена. Окончательно.
— Вера, дорогая, о чем задумалась? — Борис подошел и положил ей руки на плечи. — Шашлык готов.
— Да так, — она улыбнулась и откинулась на спинку кресла, глядя ему в глаза. — Думаю о том, какая же я счастливая женщина.
Она посмотрела на свой сад. Сад, который они с Борисом вырастили вместе. Сад, где играл ребенок, рожденный от предательства, но ставший символом прощения и новой жизни. Это был ее сад новых начал. И впереди было еще целое лето. Целая жизнь. И Вера точно знала, что проживет ее вкусно. И никак иначе.
