Я всегда мечтал о панорамных окнах. Когда я строил этот дом, я вложил все деньги в трехкамерные стеклопакеты с аргоном и энергосберегающим напылением. Я хотел видеть лес. Я хотел, чтобы зима была красивой картинкой, отделенной от меня надежной стеной тепла.
Теперь я заколачиваю эти окна фанерой изнутри.
Всё началось на девятый день после смерти Пашки. Мой брат замерз на трассе, когда у него заглохла машина. Связи не было, он решил идти пешком до заправки. Не дошел. Нашли его в сугробе, свернувшегося калачиком, с улыбкой на синем лице.
Похоронили в закрытом гробу — лицо поклевали птицы.
В тот вечер я сидел в гостиной, глядя на темный лес за стеклом. На улице давило под минус тридцать пять. Стеклопакеты потрескивали, принимая на себя удар стихии.
Скрип.
Звук был таким, словно кто-то провел куском пенопласта по стеклу. Противный, визжащий звук.
Я обернулся.
За огромным, от пола до потолка, окном стоял человек.
В свете комнатной лампы я увидел знакомую куртку-пуховик. Синюю, с оранжевой полосой. Пашкину куртку.
Я вскочил, опрокинув стул. Первая мысль — он жив! Ошибка! Он добрался!
Человек поднял голову.
Это был Пашка. Но такой, каким я его помнил до морга. Румяный, веселый. Только очень бледный.
— Илюх! — его голос звучал глухо, словно через слой ваты. — Пусти! Околел совсем!
Он прижался ладонями к стеклу.
Я сделал шаг к окну, рука потянулась к ручке. И тут я остановился.
Пашка умер девять дней назад. Я был на опознании. Я видел бирку на ноге.
— Илюха, ну ты чего? — брат улыбнулся. — Ключи посеял. Открой, пальцев не чувствую.
Я смотрел на его руки. Розовые, нормальные ладони, прижатые к стеклу.
Но под его ладонями стекло... не запотевало.
На улице минус тридцать пять. Стекло ледяное. Если прижать к нему теплую руку, останется пятно конденсата.
Стекло оставалось идеально чистым.
— Уходи, — прошептал я.
Улыбка на лице брата дернулась.
— Ты чего, братан? Это ж я.
— Уходи! — заорал я.
Свет в гостиной моргнул.
Пашка постоял еще секунду. А потом его лицо вдруг стало безразличным. Кукольным. Он медленно отлепился от окна и растворился в темноте.
Я не спал всю ночь.
На вторую ночь он вернулся.
В то же время. В три часа ночи.
Скрип.
Я включил торшер.
Он стоял там же. Но теперь он изменился.
Иллюзия «живости» спала. Кожа на его лице стала серой, пергаментной. Губы втянулись внутрь, обнажая зубы. Один глаз был мутным, подернутым бельмом льда.
— Илья, — прохрипел он. Голос стал ниже, с металлическим скрежетом. — Холодно. Впусти погреться.
Он ударил ладонью по стеклу.
БУМ.
Стеклопакет завибрировал.
Я увидел, как от места удара по стеклу поползла изморозь. Не снаружи. Внутри.
Холод прошел сквозь три камеры, сквозь газ, сквозь два стекла.
— Ты не мой брат, — сказал я, пятясь к кухне. — Пашка мертв.
— Я здесь, — существо прижалось лицом к окну.
Я увидел, как его нос сплющился о стекло. Кожа на щеке лопнула, и оттуда потекла не кровь, а какая-то черная, густая жижа. Она мгновенно примерзала к стеклу.
— Впусти... Тепло... Мне нужно твое тепло...
Я понял, что ему нужно. Не войти. Ему нужно выпить дом. Он был абсолютным холодом. Черной дырой, которая жаждала энтропии.
Я выключил свет и ушел в спальню, где не было окон.
На третью ночь начался ад.
Я зашторил окна плотными блэкаут-шторами. Я надеялся, что если я его не вижу, он уйдет.
Но я его слышал.
Скрип. Скрежет. Хруст.
Он водил чем-то острым по стеклу. Возможно, костями пальцев, с которых слезла кожа.
— Илья-а-а... — вой пробивался даже через стены. — Посмотри на меня. Я красивый. Я переоделся.
Я сидел в коридоре с топором в руках.
Вдруг раздался треск. Громкий, как выстрел.
Лопнул первый слой стеклопакета.
Я вбежал в гостиную.
Штора ходила ходуном. От окна веяло могильным холодом. Температура в комнате упала градусов на десять за секунду.
Я отдернул край шторы.
Там стояло Нечто.
Это уже был не Пашка. Это был кусок разложившегося мяса, натянутый на ледяной скелет. Челюсть отвисла до груди, держась на одной связке. Из пустых глазниц свисали сосульки. Одежда превратилась в лохмотья, сросшиеся с гнилой плотью.
Оно вгрызалось в стекло зубами.
Оно жрало стекло.
Я увидел, как его зубы крошат поверхность второго слоя.
Оно увидело меня.
— О-о-о-ткро-о-о-й... — прошипело оно. — Я сырой... Я гнилой... Мне надо подсушиться...
Второй слой стекла пошел паутиной.
Оставался последний слой. Если он рухнет, эта тварь войдет внутрь. Или просто высосет всё тепло из дома за секунду, и я превращусь в ледышку.
Топор здесь не поможет. Рубить ледяного мертвеца — только инструмент тупить.
Мне нужно было восстановить барьер.
Я метнулся в кладовку. У меня там остались стройматериалы после ремонта.
Рулон пенофола. Это такая вспененная изоляция, покрытая фольгой. Теплоотражатель.
И монтажная пена.
Я схватил рулон и баллон.
Вбежал в гостиную.
Последнее стекло жалобно скрипело. Тварь давила на него снаружи костлявыми руками. Я видел, как черные, некрозные пальцы оставляют на стекле мутные следы, которые тут же превращаются в лед.
— Не пущу! — заорал я.
Мне нужно было закрыть обзор. Оно реагировало на свет и на мое тепловое излучение.
Я начал разматывать пенофол прямо перед окном. Блестящей стороной наружу, к монстру.
Существо зашипело.
Когда я закрыл нижнюю часть окна фольгой, тварь отшатнулась.
Она увидела свое отражение? Нет.
Пенофол отражает инфракрасное излучение. Тепло моего тела перестало уходить через стекло. Я отрезал ему "кормушку".
Я лихорадочно приклеивал пенофол к раме скотчем, закрывая панораму метр за метром.
Стук усилился. Тварь билась в агонии голода.
— Илья! Я тебе глаза высосу! Я тебе пальцы отгрызу! — голос менялся, превращаясь в звериный рык.
Оставался верхний кусок. Я встал на стул.
Тварь смотрела на меня через оставшуюся щель.
Её лицо было в десяти сантиметрах от моего.
Я разглядел, что в глазницах у него шевелятся белые черви. Но они были замерзшими, хрустальными.
— Ты теплый... — прошептала тварь.
Я залепил последний кусок фольгой.
Темнота.
Теперь я стоял перед стеной из блестящей изоляции.
Звуки за окном изменились.
Вместо ударов я услышал визг. Тонкий, на грани ультразвука.
Тварь потеряла цель. Для неё дом исчез. Она видела только холодное зеркало, которое не излучало тепла. А без тепла она не могла существовать в активной фазе.
Стекло треснуло еще раз, но не осыпалось.
Я сидел под окном до утра, сжимая баллон с пеной как гранату. Если бы стекло рухнуло, я был готов запенить ему морду. Пена на морозе застывает мгновенно, превращаясь в камень.
Утром, когда взошло солнце, все стихло.
Я осторожно отогнул край пенофола.
За окном никого не было.
Снег перед домом был истоптан. Но следы были странными.
Это были не следы ног. Это были лужицы черной, маслянистой гнили, прожегшие снег до земли.
А само стекло...
Наружный слой стеклопакета исчез. Его не разбили. Его разъело. Стекло превратилось в мутный кварцевый песок, который осыпался на отлив.
Оно пыталось переварить барьер, но без подпитки моим теплом у него не хватило энергии.
Я продал этот дом весной. Покупателям сказал, что окна треснули из-за усадки фундамента.
Но перед отъездом я сходил на кладбище.
На могиле Пашки земля просела. Глубоко, почти на полметра.
Я заказал бетонный цоколь. И плиту. Гранитную, толщиной в десять сантиметров.
Рабочие спрашивали, зачем так мощно, земля же еще гулять будет.
Я сказал: «Лейте».
И еще я попросил проложить под плитой слой пенофола. Фольгой вниз.
Чтобы он больше никогда не увидел тепла.
Теперь я живу в квартире на десятом этаже. Окна у меня выходят на юг. Но зимой я всё равно заклеиваю их зеркальной пленкой.
Потому что иногда, в морозные ночи, я слышу, как по стеклу кто-то водит куском пенопласта.
Скрип.
И я знаю: если я выгляну, я увижу там лицо с сосульками в пустых глазницах.
Все персонажи и события вымышлены, совпадения случайны.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#страшныеистории #мистика #зимниеистории #реальныеистории #сверхъестественное