Похороны бабушки Клавдии пришлись на самый пик январских морозов. Земля на кладбище была как гранит — ломы звенели, высекая искры. Мы с матерью еле выстояли службу на ветру. Я, тридцатилетний мужик, продрог до костей, мечтая только о горячем чае и тишине.
После поминок, когда родня разъехалась, я остался в бабушкином доме. Нужно было проверить трубы, не перемерзли ли, да и документы на дом найти. Мать уехала в город, а я решил заночевать, чтобы утром спокойно всё разобрать и закрыть избу до весны.
Дом остывал быстро. Я протопил печь, но тепло держалось только в кухне. Там я и постелил себе на старом диване.
Засыпал я тяжело. В углах чудились шорохи, половицы скрипели, словно кто-то невидимый ходил по кругу. Но усталость взяла свое.
Разбудил меня звук.
Звяк.
Звук металлической крышки о кастрюлю.
Я открыл глаза. В кухне было серо — раннее зимнее утро, когда солнце еще не встало, но тьма уже посинела.
У плиты, спиной ко мне, стояла женщина.
Она была в бабушкином старом фланелевом халате и вязаной шали. Она стояла чуть ссутулившись, привычным, до боли знакомым движением помешивая что-то в большой эмалированной кастрюле половником.
— Ба? — сипло спросил я, еще не до конца проснувшись.
Фигура не обернулась. Она продолжала мешать.
Шурх-шурх-шурх.
Звук был странным. Не бульканье жидкости, а сухой, шуршащий звук, как будто мешали гальку или песок.
И тут меня накрыло. Я вспомнил вчерашний день. Ледяной ветер, стук мерзлой земли о крышку гроба, холмик с крестом.
Бабушка умерла. Я сам опускал гроб.
Холод, который сковал меня в этот момент, был страшнее мороза за окном. Я лежал под одеялом, боясь пошевелиться, и смотрел на спину покойницы.
— Проснулся, внучек? — голос был её, но глухой, словно идущий из-под земли. — А я тебе супчик варю. Ты же худой совсем, бледный. Покушать надо.
Она говорила с той же интонацией, с какой встречала меня в детстве. Забота. Бесконечная, удушающая бабушкина забота.
— Бабушка... тебя нет, — выдавил я.
— Глупости не говори, — она стукнула половником о край кастрюли. — Вставай, умывайся. Остынет ведь.
В кухне запахло. Но не куриным бульоном и не лапшой.
Запах был густым, тяжелым. Пахло сырым, разрытым черноземом, прелыми листьями и сладковатым душком залежалого мяса. Запах склепа, который вдруг перенесли в теплую избу.
Она выключила газ (плита работала от баллона). Повернулась.
Я вжался в спинку дивана.
Лицо её было... почти нормальным. Только очень бледным, сероватым. И глаза. Они были закрыты. Веки плотно сомкнуты, ресницы слиплись. Она двигалась вслепую, по памяти.
Она взяла тарелку. Зачерпнула из кастрюли.
Шлеп.
Что-то тяжелое и вязкое упало в фаянс.
Она подошла к столу, поставила тарелку. Положила ложку.
— Садись, Андрюша. Свеженькое.
Она стояла и ждала. Её голова слегка подрагивала.
Я понимал: если я не встану, она подойдет ко мне. И начнет кормить меня сама. Как в детстве, когда я болел. Только теперь её "лекарство" убьет меня.
Я медленно, дрожа всем телом, вылез из-под одеяла. Ноги не слушались. Я подошел к столу.
Взглянул в тарелку.
Там не было бульона.
Тарелка была наполнена густой, черной, жирной землей. Грязью, которая уже начала подтаивать от тепла комнаты.
А в этой грязи, извиваясь от жара, копошились белые, жирные черви. Десятки червей. Они переплетались, ныряли в землю и всплывали обратно.
Среди земли и червей я увидел что-то еще. Пуговицу. Старую, перламутровую пуговицу от того платья, в котором мы её похоронили.
Меня скрутил рвотный спазм. Я зажал рот рукой.
— Ешь, — ласково сказала мертвая бабушка. — Силы нужны. Зима долгая.
Она протянула руку и взяла ложку. Её пальцы были ледяными и твердыми, как деревяшки. Ногти посинели.
Она зачерпнула ком земли с червями и поднесла к моему лицу.
— За маму... За папу...
Я почувствовал запах земли прямо у своего носа. Черви извивались на ложке, падая на скатерть.
Если я это съем — я стану частью её мира. Земля к земле. Я умру от сепсиса, от шока, или просто превращусь в такого же "едока".
— Я не хочу! — крикнул я, отшатываясь.
Лицо бабушки дрогнуло. Веки приоткрылись.
Под ними не было глаз. Пустые, черные провалы, забитые той же самой землей.
— Не хочешь? — голос стал жестче, в нем прорезался скрип могильных петель. — Брезгуешь бабушкой? Я старалась. Я готовила.
Она схватила меня за подбородок. Хватка была железной. Её пальцы вдавились в мою челюсть, пытаясь разжать рот.
— Ешь! — зашипела она.
Ложка с шевелящейся массой ткнулась мне в губы. Земля была ледяной.
Я понял, что физически я с ней не справлюсь. Мертвые сильнее. У них нет ограничителей в мышцах.
Мне нужно было разбить этот сценарий. Разрушить ритуал кормления.
Я вспомнил, как она всегда ругалась, если я ронял еду. "Грех хлеб на пол бросать".
Я собрал все силы в кулак. И вместо того, чтобы отталкивать её руку, я ударил снизу по тарелке.
Резко. Наотмашь.
Тарелка взлетела в воздух. Перевернулась.
Черная жижа, комья земли и черви разлетелись по всей кухне. Они шлепнулись на пол, на чистые половицы, на её халат. Тарелка разбилась с звонким грохотом.
— Ой! — вскрикнула она, отпуская меня. Это был рефлекс хозяйки. — Что ж ты наделал! Грязь-то какая!
Она кинулась собирать землю руками. Ползала по полу, сгребая червей, причитая.
— Нельзя разбрасывать... Нельзя... Это же "первое"...
Она забыла про меня. Её программа сбилась. Порядок был нарушен, и теперь её мертвый разум переключился на устранение беспорядка.
Я не стал ждать.
Я схватил куртку, висевшую на стуле, сапоги в руки — и босиком в снег, через дверь.
Я вылетел на улицу, в минус тридцать. Адреналин грел лучше печки. Я натянул сапоги прямо на крыльце, не попадая в штанины.
Я прыгнул в машину. Слава богу, я не глушил её на ночь, поставив на автозапуск, чтобы не замерзла.
Когда я выезжал со двора, я глянул в окно кухни.
Она стояла там. Она держала в руках кастрюлю. И она ела.
Она ела эту землю сама, жадно, горстями, запихивая в рот, потому что внук отказался, а "добру пропадать нельзя".
Я уехал в город.
Дом я продавать не стал. Я нанял бригаду рабочих, чтобы они его разобрали и сожгли. Сказал, что грибок пошел по стенам.
Когда они разбирали пол в кухне, прораб позвонил мне.
— Слышь, хозяин, — сказал он. — Тут у тебя под полом, прямо под тем местом, где стол стоял... Странное дело. Земля провалена. Прямо яма. И из этой ямы ходы идут. Как у кротов, только большие.
— Заливайте бетоном, — сказал я. — Лейте, не жалейте.
Я знаю, что это были за ходы. Это она приходила. Снизу. Чтобы приготовить мне завтрак.
Теперь я ем только в кафе. И никогда не заказываю супы. Мне всё время кажется, что на дне тарелки, под слоем бульона, что-то шевелится.
Все персонажи и события вымышлены, совпадения случайны.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#мистика #страшныеистории #деревенскиеистории #реальныеистории