Капли дождя барабанили по стеклу такси, словно пытаясь передать нервный, рваный ритм моего сердца. Я смотрела на знакомый подъезд сталинки на Ленинском проспекте, где мы с Игорем прожили два года, и не узнавала своих ощущений. Раньше этот массивный, монументальный дом с лепниной и высокими потолками казался мне крепостью. Символом нашей надежности, нашего будущего. Теперь он выглядело как ловушка, из которой я чудом, с мясом и кровью, выбралась.
В моем телефоне висело непрочитанное сообщение от Игоря: «Мама просто хотела помочь тете Свете. Не перегибай. Ты же знаешь, у них сложная ситуация».
Я усмехнулась, чувствуя, как горький ком подступает к горлу. Помочь. Конечно. Слово «помощь» в словаре семейства Ковалевых имело какое-то извращенное, паразитическое значение.
Всё началось не три месяца назад, как я думала раньше. Сейчас, прокручивая пленку нашей жизни назад, я видела тревожные звоночки с самого начала. С той первой встречи с Галиной Петровной.
Мы тогда только подали заявление в ЗАГС. Я, окрыленная, пришла знакомиться с «мамой». Она встретила меня в безупречном переднике, с идеально уложенными волосами и цепким взглядом оценщика в ломбарде.
— Леночка, какая у тебя сумочка! — воскликнула она вместо приветствия. — Натуральная кожа? «Фурла»? Дорогая, наверное?
— Подарок папы на окончание института, — смущенно улыбнулась я.
— Хороший папа, — протянула она. — А у нас вот в семье принято делиться. У моей племянницы, Мариночки, как раз день рождения скоро, а денег у них совсем нет...
Тогда я не придала этому значения. Подумала — странная шутка. А зря.
Реальный кошмар начался три месяца назад, когда я впервые заметила пропажу своего любимого кашемирового свитера. Песочный, мягкий как облако, он стоил половину моей первой серьезной зарплаты. Я перерыла весь шкаф, проверяла корзину для белья, даже заглянула за диван, отодвинув его с неимоверным усилием. Свитера не было.
Игорь тогда, не отрываясь от экрана ноутбука, пожал плечами:
— Лен, у тебя столько вещей, гардероб ломится. Ты, наверное, просто забыла, где его оставила. Может, в химчистку сдала и квитанцию потеряла? Или в фитнес-клубе забыла?
Я поверила. Действительно, я много работаю, веду три крупных проекта одновременно, голова забита дедлайнами и сметами, могла и забыть. Но червь сомнения уже зародился.
Потом исчез шелковый шарф, который я привезла из командировки в Милан. Расписанный вручную, он был для меня не просто аксессуаром, а воспоминанием о первом самостоятельном международном контракте. А следом — пара совершенно новых туфель, лодочки цвета «нюд», которые я берегла для новогоднего корпоратива. Коробка была на месте, но пустая.
Истина открылась случайно и ударила меня под дых на семейном юбилее. Мы собрались у двоюродной сестры Игоря, той самой Марины. Квартирка у них была маленькая, душная, забитая родственниками. Марина — девушка неплохая, но вечно ноющая, вечная жертва обстоятельств, жалующаяся на мужа-неудачника и безденежье.
Когда она вышла встречать гостей, на ней был мой кашемировый свитер. Тот самый. Я узнала его мгновенно. Не по фасону — таких много. А по крошечному, едва заметному пятнышку от кофе на внутреннем манжете левого рукава. Я посадила его в первый же день и чуть не плакала, пока не поняла, что снаружи его не видно.
— Ой, Леночка, привет! — щебетала Марина, обнимая меня. От неё пахло моими духами — Jo Malone, которые тоже таинственно «испарились» с моего туалетного столика неделю назад. — Как тебе мой новый образ? Тетя Галя, — она кивнула в сторону моей свекрови, Галины Петровны, — просто волшебница. Принесла целый пакет вещей на днях, говорит: «Лена поправилась, ей стало мало, хотела выкинуть, а тебе будет в самый раз. Зачем добру пропадать?»
Мир вокруг меня качнулся. Поправилась? Я ношу один и тот же размер XS со школьной скамьи, даже в спортзал хожу три раза в неделю. Я посмотрела на Галину Петровну. Свекровь сидела во главе стола, величественная, как императрица в изгнании, и с благосклонной улыбкой принимала комплименты своему великодушию и «золотому сердцу».
Я чувствовала, как кровь приливает к лицу. Хотелось закричать прямо там, сорвать с Марины свой свитер. Но воспитание — проклятое интеллигентское воспитание — сработало как намордник.
— Да, — громко сказала Галина Петровна, перехватив мой остекленевший взгляд. В её глазах не было ни капли смущения, только холодный вызов. — Девочки должны помогать друг другу. Мы же семья. Зачем вещам пылиться в шкафу, если они могут приносить радость тем, кому нужнее? У Леночки зарплата хорошая, она себе еще купит.
В тот вечер я промолчала. Я была слишком шокирована этой простодушной, деревенской наглостью, завернутой в обертку благотворительности за чужой счет. Дома я устроила Игорю скандал. Я кричала, швыряла подушки, требовала объяснений.
Он вяло защищался, сидя на краю кровати и потирая виски:
— Лен, ну не кричи. Мама сказала, ты эти вещи не носишь. Они лежали на верхней полке. Она думала, ты их в утиль приготовила. Ну ошиблась пожилая женщина, с кем не бывает? Ну чего ты завелась из-за тряпок? Мы же семья. Купишь ты себе новые туфли, я добавлю.
— Добавишь? — задохнулась я. — Игорь, это воровство! Она заходит в нашу спальню, роется в моих шкафах, пока меня нет! Ты дал ей ключи?
— Она моя мать! — рявкнул он впервые за вечер. — Да, у неё есть ключи, чтобы полить цветы или проверить, не прорвало ли трубу, когда мы в отпуске. Что мне, обыскивать её на выходе? Марина бедствует, ей носить нечего. Тебе жалко?
«Семья», — подумала я тогда. Это слово в их устах приобретало странный оттенок. Семья как колхоз, где нет ничего личного, где твои границы стираются ради «общего блага», которое почему-то всегда работает только в одну сторону.
Я сменила замки на следующий день. Игорь дулся неделю, называл меня параноиком. Галина Петровна, узнав об этом (она пыталась зайти, пока я была на работе, но ключ не подошел), устроила театральную сцену с валидолом и вызовом «скорой». «Невестка меня в воровки записала! Позор!» — голосила она в трубку Игорю. Я держалась. Я думала, что отстояла свою территорию.
Как же я ошибалась.
Взрыв, уничтоживший мой брак, произошел неделю назад. Я уехала в командировку в Питер. Сложные переговоры, подписание договора, банкет. Я должна была вернуться в пятницу вечером. Но переговоры прошли быстрее, и я поменяла билет на утренний «Сапсан». Мне хотелось сделать сюрприз мужу, приготовить ужин, помириться окончательно.
Дверь квартиры открылась, и я вошла. Я ожидала увидеть Игоря, может быть, беспорядок, но я увидела... пустоту. Густую, звенящую пустоту.
В гостиной не было нашего дивана. Того самого, итальянского, из молочной кожи, который мои родители подарили нам на свадьбу. Огромного, безумно дорогого, на котором мы планировали смотреть фильмы и на котором, честно говоря, мы зачали ребенка, о котором я еще не успела сказать Игорю (тест лежал в моей сумочке).
Вместо роскошного дивана у стены сиротливо, как два гнилых зуба, стояли две старые, ободранные табуретки с кухни.
Я прошла в спальню, чувствуя, как холодеют ноги. Исчез комод. Антикварный, дубовый, начала XX века. Я нашла его на блошином рынке в ужасном состоянии, сама шкурила, покрывала лаком, подбирала латунные ручки. Это была моя гордость. Моё детище.
Шкафы были открыты. Половина моих платьев исчезла. Исчез робот-пылесос. Исчезла моя профессиональная кофемашина.
Меня затрясло так, что я выронила сумку. Я набрала номер свекрови. Гудки казались бесконечными.
— Алло? — голос был безмятежным.
— Галина Петровна, — прошептала я, потому что голоса не было. — Где моя мебель? Где мои вещи?
— Ой, Леночка, ты уже приехала? — голос стал сладким, тягучим, как патока. — А Игорек говорил, ты только вечером будешь. Понимаешь, тут такое дело... У племянника Игоря, Ванечки, ну ты знаешь, сына тети Светы, новоселье. Ипотеку взяли, бедные, а квартира пустая, голые стены. Спать не на чем, сидеть не на чем. А у вас диван такой громоздкий, он всю комнату занимал, тебе же самой не нравилось, что пыль под ним скапливается. Я решила вам помочь освободить пространство. Фэн-шуй, знаешь ли, сейчас модно — минимализм.
— Вы... вы отдали мой диван? — я сползла по стене на пол.
— Не драматизируй. Я его не выкинула, а отдала родной крови! Ванечка так радовался. А комод... ну он же старый, Лена. Зачем вам старье? Я его на дачу к сватам отправила, тете Свете под рассаду очень удобно, ящики глубокие. И машинку кофейную вашу — тетя Люба давно мечтала, а у вас она шумит сильно.
— Это грабеж, — сказала я четко.
— Не будь эгоисткой, Лена! — тон свекрови мгновенно сменился на стальной. — Ванечке нужнее. А вы себе новый купите, вы же богатые. Игорь сказал, тебе премию квартальную дали огромную. Не обеднеешь. И вообще, жена должна быть доброй, а не куркулем. Всё, мне некогда, у меня сериал.
Она бросила трубку.
Я сидела на полу в пустой квартире. Взгляд упал на место, где стоял комод. На паркете остались следы пыли — контур моей прошлой жизни.
Игорь пришел через час. Увидев меня, он побледнел, но тут же нацепил маску усталого миротворца.
— Лен, мама звонила. Ты чего ей нагрубила?
— Где мои вещи, Игорь?
— Они у родни. Послушай, — он сел передо мной на корточки, пытаясь взять за руки, но я отдернула их, как от огня. — Ване реально не на чем спать. Мама плакала, просила помочь. Я не мог отказать. Мы купим новый диван. Еще лучше.
— А комод? Мой комод, который я реставрировала полгода? Он пошел под рассаду?
— Ну это перегиб, согласен. Я скажу маме, чтобы аккуратнее...
— Ты отдал ключи. Ты снова отдал ей ключи.
— Она мать! Она пришла, пока меня не было, вызвала грузчиков... Я пришел, уже когда вывозили. Я не мог устроить драку с матерью и грузчиками на лестнице! Что бы соседи подумали?
«Что бы соседи подумали». Вот он, девиз его жизни. Быть хорошим для всех. Удобным. Бесхребетным.
Именно в тот момент во мне что-то щелкнуло. Как будто перегорел предохранитель, отвечающий за терпение, любовь и надежду. Жалость сгорела, оставив после себя холодную, расчетливую, кристально чистую ярость.
Я встала. Вытерла сухие глаза.
— Хорошо, Игорь. Ты прав. Семья должна помогать.
Он выдохнул с облегчением.
— Вот умница. Я знал, что ты поймешь. Давай закажем пиццу? Сидеть правда не на чем, но мы пикник устроим, на полу...
— Я устала с дороги, — перебила я. — Поеду к маме, переночую там. Мне нужно выспаться.
— Ну... ладно. Может, и лучше. Остынешь.
Я ушла. Но не к маме. Я сняла номер в отеле на два дня. И начала готовить операцию «Возмездие».
Я знала, что Игорь уезжает в командировку в понедельник. Ключи у него были, но у меня был свой план. Я взяла отгул.
В понедельник утром, как только такси увезло Игоря в аэропорт, к подъезду подъехал огромный фургон с надписью «Деликатный переезд».
Я вошла в квартиру с бригадиром.
— Вывозим всё? — уточнил он, профессионально оценивая объем работ.
— Всё, — подтвердила я. — До последнего гвоздя, если он был куплен на мои деньги или подарен мне.
Это была не просто мебель. Это была экспроприация моей жизни обратно.
Я достала папку с документами. Я хранила всё: чеки, гарантийные талоны, договоры доставки. Моя педантичность, над которой Игорь всегда посмеивался, стала моим оружием.
Стиральная машина (куплена мной до брака в кредит, который я же и гасила). Холодильник Bosch (подарок моих родителей на новоселье, чек на имя отца). Телевизор, шторы блэкаут, дорогие персидские ковры. Микроволновка. Гриль.
Даже люстру в спальне — хрустальную, чешскую — электрик снял по моей просьбе. Я покупала её с первой премии на этой работе.
Я работала методично, как хирург на операции. В квартире остался только старый продавленный диван Игоря, который он привез из своей холостяцкой берлоги и который стоял в кабинете (свекровь его не тронула, он был слишком убогим для Ванечки). Остался его компьютерный стол и сам компьютер.
Вещи Игоря — одежду, обувь, его коллекцию комиксов — я аккуратно, без злобы, сложила в картонные коробки и выстроила пирамидой посреди пустой гостиной.
Сверху положила записку и тест на беременность. Положительный. С двумя яркими полосками.
На записке было всего два слова: «Наслаждайся простором». Потом подумала и дописала: «Алименты обсудим через суд».
Но самым сложным этапом было вернуть то, что уже украли.
Я знала адрес Ванечки. Я знала, где находится дача сватов.
Я поехала к Ванечке с двумя самыми крупными грузчиками, которые выглядели так, будто на завтрак едят кирпичи.
Звонок в дверь. Ванечка открыл, жуя бутерброд. За его спиной, в глубине комнаты, стоял мой диван. На нем уже валялись какие-то тряпки, кот точил об него когти.
При виде кота и зацепок на коже меня накрыло красной пеленой.
— Это грабеж! — взвизгнул Ваня, когда грузчики молча отодвинули его и прошли в квартиру.
— Это возврат собственности, — ледяным тоном ответила я, показывая ему экран телефона, где было открыто заявление в полицию, уже наполовину заполненное. — У тебя два варианта, Ваня. Первый: мы забираем диван прямо сейчас, и я забываю, что ты соучастник кражи. Второй: я нажимаю кнопку «Отправить», через полчаса здесь наряд, и мы оформляем уголовное дело по статье 158 УК РФ. Группой лиц по предварительному сговору.
Ваня побледнел так, что стал похож на свой недоеденный батон.
— Тетя Галя сказала... она подарила...
— Дарственная есть? Нет. До свидания.
Грузчики вынесли диван. Я забрала и журнальный столик, который «случайно» оказался там же.
С дачей было сложнее. Пришлось ехать за город. Тетя Света и дядя Коля были там. Мой комод стоял на веранде. На его полированной крышке стояли грязные ящики с рассадой помидоров. Вода протекла, лак вздулся.
Увидев это, я почувствовала, как сердце разбивается. Но внешне я осталась кремнем.
— Вывозите, — скомандовала я грузчикам.
Тетя Света выбежала с тяпкой, крича проклятия. Она звонила Галине Петровне, орала, что я бандитка.
— Комод испорчен, — сказала я ей в лицо. — Вы должны мне 50 тысяч рублей за реставрацию. Или я добавляю это к иску.
Она замолчала. Жадность победила ярость. Комод погрузили.
К вечеру второго дня я закончила. Я сняла квартиру в другом районе, в новом ЖК с охраной, куда без пропуска мышь не проскочит. Никто, кроме моих родителей и юриста, не знал адреса.
Телефон разрывался. 145 пропущенных. Сообщения сыпались водопадом.
Я открыла семейный чат «Любимая родня», из которого специально не удалялась, чтобы насладиться эффектом.
Галина Петровна: «СРОЧНО! Эта сумасшедшая обокрала Ванечку! Вломилась с бандитами! Игорь, где ты?! Твоя жена — уголовница!»
Тетя Света: «У меня давление 200! Она забрала комод, выкинула рассаду! Помидоры погибли! Как земля носит такую дрянь?»
Марина: «Она и у меня была. Требовала свитер и духи. Я дверь не открыла, сказала, что вызову полицию. Она орала на весь подъезд!» (Ложь, к Марине я не поехала, побрезговала).
Ванечка: «Игорь, разберись с бабой. Она меня напугала. Реально ментами грозила».
И наконец, сообщение от Игоря, который, видимо, только что приземлился и включил телефон:
«Лена, что происходит? Мама говорит, ты вывезла мебель? Ты где? Почему дома пусто? Что за записка? Какой тест?! Лена, ответь!»
Они не понимали. Они искренне считали меня агрессором. В их искаженной реальности я была злодеем, который нарушил священный закон клана: «Ты — это мы. Твое — это наше». Они не видели личности, они видели ресурс, который вдруг взбунтовался.
Я налила себе бокал красного вина. Квартира была заставлена моей мебелью, коробками, вещами. Тут было тесновато, но это была моя теснота. Мой комод (я найду мастера, мы его спасем). Мой диван. Моя жизнь.
В дверь позвонили. Я вздрогнула. Неужели нашли? Но это был курьер с едой.
Я выдохнула.
Я села на диван, поджала ноги. Рука невольно легла на живот.
Ребенок. Частичка Игоря.
Я знала, что он будет использовать беременность как рычаг. «Ребенку нужен отец», «Мы же семья», «Ради малыша давай забудем».
Но я вспомнила глаза Ванечки, когда он врал про подарок. Вспомнила самодовольное лицо свекрови в моем свитере. Вспомнила Игоря: «Что скажут соседи?».
Нет. Моему ребенку не нужна такая «семья». Ему не нужен отец, который не может защитить его мать от мародерства собственной родни. Ему не нужна бабушка, которая будет считать его игрушки «общими» и отдавать их соседским детям, потому что «им нужнее».
Я взяла телефон.
В семейном чате бушевал ад. Галина Петровна уже планировала, как они будут судиться со мной и отбирать имущество.
Я написала одно единственное сообщение:
«Уважаемые родственники. Всё вывезенное имущество приобретено мной до брака или является дарением мне лично (документы у моего адвоката). Заявление о краже моих личных вещей (ювелирные украшения, одежда, техника), которые вы "распределили", уже в полиции. У вас 24 часа, чтобы вернуть всё, что осталось у Марины, тети Любы и остальных. Иначе к каждому придут с ордером. Игорь, документы на развод получишь курьером. Общение только через юристов».
Нажала «Отправить».
И затем «Покинуть группу».
Тишина в квартире стала другой. Не пустой и гулкой, как там, на Ленинском. А плотной, уютной, защищающей.
Я знала, что впереди война. Грязь, суды, ДНК-тесты (свекровь наверняка скажет, что ребенок не от Игоря), попытки манипуляций.
Но я была готова. Я сохранила не просто мебель. Я сохранила себя.
Я сделала глоток вина, поморщилась — теперь нельзя. Отставила бокал.
— Ну что, малыш, — сказала я в тишину. — Нам придется купить тебе новую кроватку. Самую лучшую. И никто, слышишь, никто её никому не отдаст.
За окном дождь закончился. Сквозь тучи пробивался узкий, но яркий луч закатного солнца, освещая поцарапанный бок моего многострадального комода. Он выглядел как боевой шрам. Шрам победителя.
