— Анька, ты с ума сошла! — муж крутанул пальцем у виска, глядя на меня так, словно я только что предложила завести в квартире крокодила. — Какое "поживет"? У нас не общежитие имени монаха Бертольда Шварца! У нас, в конце концов, семья. Молодая семья! Мы только ремонт закончили, еще краской пахнет. Я хочу ходить по дому в трусах, чесать пузо и смотреть футбол, а не оглядываться на постороннюю бабу и думать, причесан я или нет!
— Костик, ну пожалуйста! — я сложила руки в молитвенном жесте и сделала "глаза кота из Шрека", которые всегда работали безотказно. — Ей же реально идти некуда. Вообще. Свекровь, эта мегера старая, выставила ее с чемоданами прямо на улицу, в дождь! Замки сменила, пока Ирка на работе была. Квартиру они делят, там война, суд только через месяц, и то предварительное слушание. Куда ей? К родителям в Саратов? У нее тут работа, карьера, проекты горят. Она не может все бросить и уехать в глушь.
— В гостиницу, — отрезал Костя, агрессивно нарезая сыр на разделочной доске. Нож стучал по дереву с пугающим, ритмичным звуком. — На съемную хату. В хостел, в конце концов. Сейчас полно вариантов.
— Денег у нее нет, Кость. Все карты заблокировали судебные приставы из-за долгов мужа, поручительство какое-то левое она подписала по глупости. Она голая-босая, в кармане сто рублей на метро. Ну родной, ну месяц всего. Максимум полтора. У нас же трешка, "гостевая" комната пустует, там только пыль копится и коробки из-под техники. Она тихая, ты ее даже не заметишь. Она обещала готовить, убирать, гладить. Будет как домовенок Кузя, только красивый.
Я подошла к мужу сзади, обняла его, уткнувшись носом в широкую спину, пахнущую гелем для душа "Морской бриз" и усталостью после рабочей смены. Он тяжело вздохнул, напряжение в его плечах начало спадать. Костя у меня вспыльчивый, как спичка, но отходчивый. И добрый, хоть и пытается строить из себя сурового мачо и циника.
— Ладно, — буркнул он, сдаваясь под моим напором. — Но ровно месяц. День в день. И чтобы никаких бабских посиделок на кухне до утра, никакого вина рекой и пьяных слез в жилетку. Я хочу спать по ночам, а не слушать, как вы костерите ее бывшего козла и обсуждаете мужиков.
— Ты лучший! Самый лучший муж на свете! — я звонко чмокнула его в лопатку, подпрыгнула от радости, едва не сбив стул, и побежала звонить Ирке.
Ира была не просто подругой. Она была частью меня. Моим прошлым, моей юностью, моей "сестрой не по крови, а по духу". Мы сидели за одной партой с пятого класса, когда я, новенькая и напуганная, пришла в их класс с дурацкими бантами. Ира тогда первая подошла ко мне, протянула жвачку "Love is" и сказала: "Не дрейфь, прорвемся".
Мы вместе переживали всё: двойки по алгебре, первые робкие дискотеки, прыщи, от которых хотелось умереть, предательства первых мальчиков. Она держала меня за руку, когда я рыдала из-за того, что Сережка из 10-го "Б" не пригласил меня на медляк. Я утешала ее, когда ее отец ушел из семьи к молодой секретарше. Мы клялись, что никогда не станем такими, как наши родители. Что будем счастливыми, богатыми и независимыми.
Ира всегда была ярче меня. Эффектная брюнетка с точеной фигурой, "породой" и вечной драмой в личной жизни. Ей фатально не везло с мужчинами. То альфонс попадется, который живет за ее счет, то патологический ревнивец, то маменькин сынок, не умеющий завязать шнурки. Я же была "серой мышкой", спокойной, рассудительной, домашней. И мне повезло. Я встретила Костю — надежного, простого, любящего.
И вот теперь жизнь ударила Иру под дых. Ее последний муж, Стас, оказался редкостным подонком: мало того, что гулял направо и налево, так еще и при разводе решил оставить ее без гроша, повесив на нее свои кредиты за разбитый в пьяном угаре "Гелендваген".
Вечером Ира уже стояла на нашем пороге. С двумя огромными, неподъемными чемоданами на колесиках, сумкой "Луи Виттон" (качественная реплика, но выглядела дорого) и чахлым фикусом в горшке, который она прижимала к груди как спасенного ребенка. Выглядела она жалко: тушь потекла черными ручьями, нос красный и распухший от насморка, руки мелко дрожат.
— Анечка! Спасительница моя! — она бросила несчастный фикус на пол и повисла у меня на шее, рыдая взахлеб, так что я сразу промокла. От нее пахло дождем и ее любимыми, слишком сладкими, "тяжелыми" духами, от которых у меня всегда немного кружилась голова. — Век не забуду! Я тебе ноги мыть буду и воду пить! Я буду тише воды, ниже травы! Я буду готовить, стирать, полы мыть! Ты меня даже не увидишь, я буду как тень!
Костя, стоявший в дверях гостиной, скептически хмыкнул, оглядывая гору вещей, которая заняла половину прихожей.
— Проходи, располагайся. Комната дальняя, у туалета. Полотенца жена даст. И давай сразу договоримся: после десяти вечера — режим тишины. Я рано встаю, мне на работу к восьми. У нас тут не пансионат.
— Конечно, Костенька! Конечно! Я как мышка! — закивала Ира, глядя на него снизу вверх своими огромными, влажными от слез, бархатными глазами. В этот момент она казалась такой беззащитной, такой хрупкой...
Первую неделю все шло идеально. Настолько идеально, что я даже начала расслабляться и думать, что Костя зря ворчал. Ира действительно была "невидимкой". Она уходила на работу ни свет ни заря, стараясь не скрипеть дверью, приходила, когда мы уже ужинали, тихонько ела на кухне и исчезала в своей комнате. В выходные она пропадала "по делам" или "к юристу", стараясь не мозолить нам глаза.
Дома стало стерильно чисто. Ира, в знак благодарности, перемыла окна, надраила ванну до блеска пятизвездочного отеля, перегладила все Костины рубашки (даже те старые, дачные, что он не носил) и приготовила лазанью, которая по вкусу не уступала блюдам из итальянского ресторана.
— Ну, может, и неплохо, что она живет, — заметил как-то Костя, уплетая третий кусок лазаньи и облизывая вилку. — Хоть жрать начали нормально, а то у тебя вечно одни пельмени да полуфабрикаты из микроволновки.
Меня это немного кольнуло, как тонкая иголка. Я много работала, была ведущим логистом в крупной транспортной компании, у меня телефон разрывался 24/7, и времени на кулинарные изыски и многочасовое стояние у плиты у меня действительно не было. Но слышать упрек от мужа, да еще и в сравнении с подругой, было обидно.
А потом... потом начались странности. Мелкие, едва заметные, как микротрещины на лобовом стекле, которые сначала не видишь, но которые неизбежно расползаются в паутину.
Сначала я заметила, что мои вещи лежат не на своих местах. Моя любимая помада "MAC" оказалась в ванной на полке Иры, хотя я всегда, абсолютно всегда держу ее в косметичке в спальне. Мой новый шелковый халат, подарок мамы, висел на крючке не так, как я его вешала, и пах не моим кондиционером с лавандой, а теми самыми сладкими, приторными духами Иры.
— Ир, ты брала мой халат? — спросила я как-то за ужином, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.
— Ой, Ань, прости-прости! — она всплеснула руками, чуть не опрокинув чай. — Я свой постирала, а мне курьер позвонил, надо было выйти открыть дверь, я накинула первое, что под руку попалось, чтобы голой не бегать. Я не думала, что ты такая брезгливая. Мы же в детстве одними трусами менялись! Ха-ха! Ты же помнишь лагерь "Звездочка"?
Она рассмеялась своим грудным, заливистым смехом, и Костя тоже улыбнулся.
— Да ладно тебе, Ань. Что ты жадничаешь? Тряпка и тряпка. Постираешь. Не будь занудой.
Я промолчала, проглотив обиду. Но осадок остался, как песок на зубах. Мы никогда не менялись трусами в детстве. Я была очень брезгливой девочкой, и Ира это прекрасно знала. Это была ее фантазия, маленькая ложь, чтобы выставить меня занудой, а себя — "своим парнем".
Потом изменился Костя. Он стал каким-то... раздражительным. Отстраненным. Стал задерживаться на работе. Приходил позже обычного, пахнущий не табаком, а каким-то чужим волнением. Прятал телефон экраном вниз, когда я входила в комнату. Перестал меня обнимать по ночам, ссылаясь на усталость, стресс или головную боль.
— У нас аврал, проверка налоговая, шеф зверствует, — бурчал он, отводя глаза и утыкаясь в ноутбук.
А Ира, наоборот, расцвела. Куда делась "бедна родственница" с красным носом и в старом свитере? Она порхала по квартире в коротеньких шелковых шортиках и полупрозрачных майках, без лифчика, демонстрируя свою идеальную грудь. Она покупала дорогие продукты — мраморные стейки, авокадо, пармезан, элитный алкоголь (откуда деньги, если карты заблокированы?).
— Угощайтесь, мои дорогие! — ворковала она за столом, накладывая Косте самый жирный, сочный кусок мяса. — Костик, тебе нужен белок, ты так много работаешь, тебя кормить надо как мужчину-добытчика, как воина. А ты, Ань, лучше салатик поешь, а то, прости, бока уже над джинсами торчат. Мужики толстых не любят, они любят глазами. Правда, Кость?
Она подмигивала мне, и я, дура, смеялась. Это же Ирка, у нее такой юмор, простой, "свойский", без задней мысли. Она же любя. Она же хочет, чтобы я была в форме.
Кризис наступил через три недели. Тот день разделил мою жизнь на "до" и "после".
В то утро я проснулась от жуткой, выворачивающей наизнанку тошноты. Живот крутило так, словно внутри был блендер с ножами. Темнело в глазах, холодный пот тек по спине. Я еле добежала до туалета. Меня рвало желчью, тело била крупная дрожь. Голова раскалывалась, как будто в висок вбивали гвоздь.
— Что с тобой? — спросил Костя, заглядывая в ванную и брезгливо морщась от запаха и моего вида.
— Отравилась, наверное... — прошептала я, сползая по кафелю. — Йогуртом. Или рыбой вчерашней...
— Странно. Я тоже ел йогурт, и Ира ела. И рыбу ели. И ничего. У тебя вечно желудок слабый, чуть что — сразу "умираю". Ладно, лечись, мне на работу пора, совещание важное.
Он ушел, даже не поцеловав, не спросив, не нужно ли мне лекарство. Хлопнула дверь, как пощечина.
Зато Ира осталась.
— Анечка, бедная! Зая ты моя! — закудахтала она, появляясь в дверях с лицом полным сочувствия. — Лежи, лежи! Не вставай! Я тебе чайку с лимоном и имбирем сделаю, бабушкин рецепт. Я сегодня отгул взяла, поухаживаю за тобой.
Она принесла мне чай в моей любимой кружке. Вкусный, сладкий, с пряными травами.
— Пей, пей до дна. Легче станет.
Я выпила. И почти сразу провалилась в тяжелый, липкий, черный сон. Мне снились кошмары: будто меня душат огромные змеи, у которых лицо Иры, а Костя стоит рядом, смотрит и смеется, снимая это на телефон.
Проснулась я от того, что в квартире было неестественно тихо. Часы на стене показывали 16:00. Странно, я проспала весь день? Шесть часов?
Голове было легче, но слабость осталась дикая, как будто из меня выкачали всю кровь. Ноги были ватными. Я встала, шатаясь, держась за стены, и пошла на кухню попить воды. Горло пересохло, язык прилип к небу.
Дверь в нашу с Костей спальню была приоткрыта. Оттуда тянуло сквозняком. Я услышала голос Иры. Она с кем-то разговаривала по телефону. Громко, весело, без всякого стеснения, словно она была здесь хозяйкой.
Я хотела пройти мимо, не подслушивать чужие разговоры, но вдруг услышала свое имя.
— Да ты что, Ленка! — смеялась она в трубку. — Ну конечно, все по плану, как по нотам. Он уже почти дозрел. Клиент готов, тепленький, можно брать голыми руками. Она же клуша. Работа-дом-работа, отчеты, таблицы. Скучная, фригидная, вечно с пучком на голове. А мужику праздник нужен. Огонь. Драйв. Который я ему даю.
Я замерла. Прижалась к холодной стене коридора. Сердце застучало где-то в горле, гулко, больно, отдаваясь в висках. О ком это она?
— Да ну брось! — продолжала Ира, явно расхаживая по комнате и любуясь собой в нашем большом зеркале. — Совесть? Какая совесть в наше время, в циничной Москве? Человек человеку волк. Выживает сильнейший. Квартира у них шикарная, сталинка, трешка в центре, ремонт дизайнерский, ипотека почти выплачена. Костя зарабатывает отлично, перспективы роста. Зачем мне возвращаться в дыру, в Саратов, к разбитому корыту, если можно тут закрепиться? Главное — эту дуру сплавить грамотно. Я ему уже намекаю потихоньку, капаю на мозги каждый день, по капельке, что у нее кто-то есть. Типа смски видела на экране, пока она спит, звонки ночные сбрасывает. Он ведется! Он ревнует! Психует! Мужики же мнительные. Скоро сам ее выгонит. А тут я — вся такая понимающая, в кружевном белье, с котлетками, готова утешить...
У меня подкосились ноги. Я медленно сползла по обоям на пол, зажав рот ладонью, чтобы не закричать, не выдать себя.
"Эта дура" — это я? Я, которая пустила ее, обогрела, кормила, утешала? Я, которую она называла сестрой?
— Ладно, Лен, он скоро придет, надо душ принять и "при параде" встретить. Анька-то в отключке полдня, я ей дозу снотворного в чай сыпанула двойную, да еще и слабительного вчера подмешала. Спит как убитая, ничего не слышит. Пусть спит. Чем больше спит, тем быстрее состарится и подурнеет. Хи-хи! Ну все, целую!
Она отключилась. Я слышала, как она напевает что-то веселое, как шуршит одежда, падая на пол.
Снотворное? В чай? Слабительное?
Страх и ярость смешались во мне в какой-то гремучий, кислотный коктейль, который сжег остатки наивности. Эта тварь... она не просто живет здесь. Она меня травит. Физически, целенаправленно травит! Она разрушает мою семью, мое здоровье, мою психику. Она делает из меня инвалида и истеричку.
Первым порывом было ворваться к ней. Разорвать ее, выдрать эти черные волосы, выкинуть ее вещи в окно, вытолкать взашей на лестницу. Устроить скандал.
Но я остановилась. Сжала кулаки так, что ногти впились в ладони до крови.
Нет. Остановись, Аня. Включи мозг. Ты логист. Ты стратег. Ты управляешь поставками по всей стране.
Если я сейчас устрою истерику, она все вывернет. Она гениальная актриса. Она скажет, что я больная, что мне приснилось под действием таблеток, что я ревную без повода. Костя поверит ей. Он уже "обработан". Он уже видит во мне вечно больную, скучную жену, а в ней — яркий праздник.
Нужны доказательства. Железные. Неопровержимые. Такие, от которых не отвертеться.
Я тихонько, на цыпочках, вернулась в постель. Легла, накрылась с головой одеялом.
Через полчаса хлопнула входная дверь. Пришел Костя. Я слышала, как Ира выбежала его встречать в прихожую.
— Костенька! Привет, мой хороший! Герой мой! Устал? А я утку запекла с яблоками! А Аня все спит, представляешь? Весь день дрыхнет. Даже не вставала. Лентяйка... Ой, то есть, болеет, бедняжка. Но сколько можно спать?
— Спит? — голос Кости был раздраженным и усталым. — Ну да, конечно. Пока нормальные люди пашут, некоторые спят. Как всегда.
Мне хотелось выть от обиды. Но я лежала тихо, притворяясь спящей, и глотала злые слезы.
На следующий день я начала действовать. Хладнокровно и расчетливо.
Я сказала утром, что мне лучше, выпила только воду из кулера (к еде и напиткам, которые предлагала Ира, я больше не прикасалась), и ушла на работу.
Но на работу я не поехала. Я поехала на радиорынок.
В магазине шпионской техники я купила три микрокамеры. Самые лучшие, дорогие, маленькие, незаметные, пишущие звук и видео в облако по Wi-Fi, с датчиком движения.
В тот же вечер, когда Ира вышла в магазин ("за хлебом", а на самом деле, как я теперь понимала, чтобы поболтать по телефону без свидетелей), я установила их.
Одну я спрятала в вентиляционной решетке на кухне — там был лучший обзор. Другую — за корешками книг на стеллаже в гостиной. Третью — самое рискованное — в нашей с Костей спальне, на карнизе за шторой.
Вторым пунктом был телефон Иры.
Я знала, что она беспечна в быту. Пароль на телефоне у нее был "1234" или год рождения мамы — 1965. Она никогда не заморачивалась кибербезопасностью.
Я дождалась позднего вечера. Ира пошла в ванную принимать свои бесконечные спа-процедуры, оставив телефон на зарядке на кухне.
Сердце колотилось как бешеное. Я взяла ее айфон. Ввела "1965". Разблокировано.
Руки дрожали, но я быстро открыла Вотсап и Телеграм.
То, что я там увидела, было хуже любого сценария. Это была хроника предательства.
Переписка с тем самым "бывшим", Стасом. Которого она якобы ненавидела и боялась до дрожи.
Ира: "Стасик, потерпи еще месяц максимум. Я дожму этого лоха. Он уже готов разводиться, тепленький. Хату при разводе будем пилить, я ему своего юриста подсуну, мы оформим фиктивный раздел, я получу долю или отступные. Куш сорвем — твои долги закроем, еще и на Мальдивы останется. Хватит ныть".
Стас: "Давай быстрее, Ир. Коллекторы прессуют, пальцы грозятся ломать. Ты там не заиграйся в жену декабриста".
Ира: "Не ссы. Я тут пашу как на галерах. Ублажаю его, слушаю его бредни про работу, смеюсь над его тупыми шутками. Жена его — тупая овца, вообще ничего не видит. Я ей вчера реально пурген и снотворное смешала в "лечебный чаек". Она дристала полдня, потом в коматозе валялась. Костян на нее смотреть не мог, брезговал. Сработало идеально. Он уже на меня смотрит как кот на сметану. Сегодня опять намекнула про ее "любовника". Он повелся".
Я делала скриншоты, пересылала их себе в "Избранное", потом удаляла сообщения из ее телефона и из архива пересланных. Я работала как профессиональный хакер, хотя руки леменели от ужаса.
"Лох". "Овца". "Пурген".
Это не подруга. Это социопат. Хладнокровный хищник, который проник в дом под видом раненой птички, чтобы сожрать птенцов.
Я собрала достаточно материала за три дня. Камеры записали все.
Как она, оставшись одна, роется в моих документах в ящике стола, фотографирует наши банковские выписки.
Как она примеряет мои украшения перед зеркалом, кривляясь и говоря: "Ну ничего, скоро это все будет мое".
Как она плюет (!) мне в суп, помешивая его половником, и шепчет: "Жри, сука".
Как она ходит перед Костей полуголая, "случайно" роняя полотенце, и как он, краснея, отводит глаза, но потом смотрит... с интересом.
Финальный акт я назначила на пятницу. Я режиссировала этот день как спектакль.
В четверг вечером за ужином я объявила:
— Ребят, шеф сказал срочно лететь в Питер. Командировка. Ключевой VIP-клиент, контракт на миллионы. На весь уикенд. Поезд завтра в 16:00, "Сапсан". Нельзя отказаться, иначе уволят.
У Иры загорелись глаза. Хищным, алчным блеском. Она аж подавилась чаем, но тут же сделала скорбное лицо.
— Ой, как жалко! Анечка, ну ты бедненькая, опять работа в выходные! Ну ты не волнуйся! Езжай, работай! Карьера — это святое! А я за Костиком присмотрю, покормлю, развлеку... то есть, быт обеспечу! Не переживай, он будет в надежных руках!
Костя посмотрел на меня с подозрением, хмуро ковыряя вилкой котлету.
— Обязательно ехать? Мы же в кино хотели...
— Обязательно, милый. Прости. Я привезу тебе питерских конфет.
В пятницу я демонстративно собрала чемодан. Вызвала такси.
— Пока, милый. Не скучай. Я позвоню, как доберусь.
Ира помахала мне ручкой с балкона, едва сдерживая улыбку триумфа.
Я вышла из дома, но на вокзал не поехала. Я поехала к своему двоюродному брату, Мише, который жил в соседнем районе, в двух кварталах от нас. Он айтишник, у него большой монитор.
Мы сели у него, подключились к моим камерам через ноутбук, взяли пиццу и стали ждать.
В 18:00 пришел Костя.
Квартира преобразилась. Ира подготовилась основательно. Она убрала все мои фотографии с полок. Зажгла десятки свечей. Включила романтическую музыку.
Сама она была в боевой раскраске. Мое красное платье с открытой спиной (которое я "случайно" забыла убрать в шкаф), чулки, высокие каблуки. На столе — устрицы, дорогое вино, фрукты.
— А где Аня? — спросил Костя, оглядываясь и ослабляя галстук.
— Уехала, милый. Улетела наша птичка. Мы наконец-то одни. Совсем одни. Никто не помешает.
Она подошла к нему, положила руки на плечи, начала массировать, прижимаясь всем телом.
— Костя... ну зачем нам ждать? Ты же видишь, мы созданы друг для друга. Эта химия... ее нельзя отрицать. Аня... она тебя не ценит. Она тебя не достойна. Она холодная, пустая, асексуальная. А я... я сделаю тебя счастливым. Я буду любить тебя так, как никто не любил.
Она целовала его шею, расстегивала пуговицы рубашки. Костя стоял, не шевелясь, как кролик перед удавом.
— Ира, подожди... Мы же договаривались... Только дружеская помощь... Я женат...
— Да какая дружба, Костя! — она рассмеялась, отбрасывая приличия. — Какой брак? Это фикция! Ты же хочешь меня. Я вижу. Я чувствую. Бросай ты эту клушу. Подавай на развод. Мы отсудим квартиру, продадим, купим дом за городом, заживем как короли...
— Отсудим? — переспросил Костя, и в его голосе прозвучало что-то новое. Трезвость. — С чего бы? Квартира добрачная, на Аню оформлена. И ремонт на ее деньги делали.
— Ой, да ладно! — Ира махнула рукой, наливая вино. — У меня адвокат есть, гений, он такие дела щелкает как орешки. Мы докажем, что ты вкладывался в ремонт, чеки найдем, свидетелей подговорим, скажем, что стоимость выросла в браке. Отщипнем половину как миленькие. Главное — начни процесс. Подпиши доверенность.
Это было то, что нужно. Признание. Полное, чистосердечное признание в мошенничестве и планах по захвату имущества.
Я встала.
— Пора, — сказала я брату.
— Удачи, — ответил Миша. — Если что — звони, я подъеду с ракетой.
Я взяла такси и поехала домой. Ехать было пять минут.
Я вошла в подъезд, поднялась на лифте. Сердце билось ровно. Страха не было. Была только холодная решимость хирурга, который идет вырезать опухоль.
Я открыла дверь своим ключом. Тихо, бесшумно. Замки были хорошо смазаны.
В прихожей пахло дорогими духами, воском и чем-то приторным.
Из гостиной доносился смех Иры и звон бокалов.
Я распахнула двери гостиной с пинка.
Картина маслом: Костя сидит на диване, рубашка расстегнута, лицо красное и растерянное. Ира сидит у него на коленях, обхватив ногами, и пытается поцеловать его в губы, держа бокал вина.
— Сюрприз! — громко, четко сказала я, включая полный верхний свет. Люстра вспыхнула, освещая этот вертеп.
Ира подпрыгнула так, что вино выплеснулось на Костины брюки и на светлый диван. Она скатилась с Кости, судорожно одергивая платье.
Костя вскочил, отталкивая ее.
— Аня?! Ты же в Питере... Сапсан...
— Рейс отменили, — улыбнулась я самой жуткой улыбкой, на которую была способна. — Из-за нелетной погоды на фронте вашей совести, дорогие мои.
Я прошла к телевизору, не разуваясь. Подключила свой телефон через AirPlay.
— Я тут кино привезла. Премьера. Называется "Змея в постели". Или "Как развести лоха". Садитесь поудобнее. Попкорна нет, извините.
На большом экране 65 дюймов появились кадры с камер. Full HD качество.
Вот Ира крупным планом плюет мне в суп. Смачно так, с душой.
Вот она роется в моих трусах, нюхает их и морщится.
Вот она говорит по телефону со Стасом, лежа на моей кровати: "Этот лох дозрел", "Овца дристала от пургена, я ее чуть не отравила".
Вот скриншоты переписки: "Отжать квартиру", "Кинуть лоха", "Мальдивы".
В комнате повисла тишина. Мертвая, вакуумная, тяжелая, как могильная плита.
Ира смотрела на экран, открыв рот. Ее лицо меняло цвета: красный, белый, серый, зеленый.
Костя смотрел на экран. Потом на Иру. Потом снова на экран, где она называла его "импотентом" и "кошельком".
Его глаза наливались яростью. Страшной, мужской яростью. Кулаки сжались так, что побелели костяшки. Вены на лбу и шее вздулись канатами.
— Лох? — прошептал он. Голос его дрожал. — Я лох? И "импотент"?
Ира затряслась, как в лихорадке. Она поняла, что это конец.
— Костик... это не то... это монтаж! Это дипфейк! Нейросети! Она все подделала! Она хакер, она сумасшедшая! Не верь глазам!
— А суп с плевком — тоже нейросеть?! — заорал Костя так, что зазвенел хрусталь в серванте. — А пурген жене?! Тварь! Ты ее травила?! Ты хотела меня кинуть?!
Он шагнул к ней. Ира взвизгнула и вжалась в спинку дивана, закрываясь руками.
— Вон, — сказал Костя. Тихо, но от этого слова повеяло холодом морга. — У тебя две минуты. Ровно две. Если через две минуты ты будешь здесь, я тебя в окно выкину. С пятого этажа. Вместе с твоим сраным фикусом. И мне плевать на уголовный кодекс. Я в состоянии аффекта.
— Костя, ну послушай, я же люблю тебя...
— ОДНА МИНУТА! — рявкнул он, хватая ее сумку и швыряя в коридор.
Ира поняла: шутки кончились. Она схватила свои туфли, сумку, даже не стала собирать чемоданы. Выскочила в коридор босиком.
— Вещи потом заберешь, — крикнула я ей вслед, стоя в дверях как Немезида. — Курьером пришлю. На помойку. И, кстати, Ирочка. Я отправила все эти видео и скрины твоему любимому Стасику. Где ты пишешь про его долги, называешь "неудачником" и планируешь кинуть его после "развода лоха". Думаю, он будет очень рад тебя видеть. Удачи в Саратове. Беги, Форест, беги.
Входная дверь хлопнула. На лестнице послышался топот босых ног.
Мы остались одни.
В квартире стоял запах сгоревших свечей, пролитого вина и предательства.
Костя стоял посреди комнаты, опустив голову. Плечи его содрогались.
— Ань... — выдавил он, не поднимая глаз. — Я...
— Молчи, — сказала я устало. — Просто молчи. Ни слова.
Я пошла на кухню, взяла большой мусорный пакет. Молча сгребла туда еду со стола, устрицы, бокалы (их я решила выбросить, я брезговала к ним прикасаться), скатерть.
Костя пришел следом. Взял тряпку и начал остервенело, до скрипа тереть стол, где сидела Ира. Как будто хотел стереть саму память о ней. Потом пошел в ванную, включил горячую воду и начал мыть руки. Мыл долго, с хозяйственным мылом, словно хирург после грязной операции.
— Прости меня, — сказал он, выходя. Глаза у него были красные, но сухие. — Я идиот. Я слепой, самовлюбленный кретин. Я повелся на лесть. Я... я чуть не потерял тебя, самое дорогое, что у меня есть, из-за этой дешевой подделки.
— Чуть не считается, — ответила я, садясь на стул. Ноги не держали. — Но доверие — это как китайская ваза, Костя. Мы ее склеим, конечно. Я люблю тебя. Но трещины останутся. И тебе придется очень долго, очень стараться, чтобы я перестала их замечать. Тебе придется доказывать, что ты больше не "лох".
— Я докажу. Клянусь жизнью. Я всю жизнь буду доказывать.
***
Прошел год.
Мы не развелись. Мы справились. Это было трудно. Мы пошли к семейному психологу (да, мой суровый Костя согласился лежать на кушетке!). Мы проработали много проблем, о которых молчали годами. Мы стали ближе.
Про Иру я знаю. Стас, получив мои видео, встретил ее "с распростертыми объятиями" и монтировкой. Был скандал, драка. Ира подала на него в полицию, он на нее встречное — за соучастие в мошенничестве с кредитами (она там тоже подписи подделывала). Сейчас она под следствием, под подпиской о невыезде, живет у родителей в Саратове, работает кассиром в "Пятерочке". В Москву и в приличные компании ей дорога заказана — я не поленилась и разослала информацию о ней по "черным спискам" HR-агентств. Служба безопасности везде работает.
Земля круглая, и карма — она такая. Бьет больно.
А у нас дома теперь новое правило, выбитое кровью: никаких "пожить". Никогда. Ни для кого. Даже если родственники, даже если потоп.
Мой дом — моя крепость. И ключи от него — только у тех, кто прошел проверку временем, совестью и... скрытой камерой. Шутка. Хотя... в каждой шутке есть доля правды.
Я смотрю на мужа, который теперь, прежде чем съесть суп, шутливо спрашивает: "Без пургена?". И мы смеемся. Смех лечит. Но шрамы напоминают: доверяй, но проверяй. Особенно тех, кто называет себя "сестрой" и слишком сладко улыбается.
**КОНЕЦ**