— Толя я мандарины забыла купить. Сбегаю быстро, магазин за углом до десяти работает. А то, какой Новый год без мандаринов.
Анатолий кивнул, не поднимая головы от тарелок. Оливье раскладывал медленно, старательно, выравнивая горки салата ложкой. На столе горели три свечи, восковые, которые он купил ещё в прошлом году и берёг.
Бутылка «Советского» шампанского запотела в холодильнике. Он две недели искал именно такое — с золотой этикеткой, как раньше пили.
— Только недолго, — сказал он. — А то, всё остынет.
— Десять минут, — бросила Ирина через плечо, уже натягивая старую дублёнку.
Дверь хлопнула. Анатолий посмотрел на часы — 19:37. Прислушался, как скрипит снег под её шагами во дворе, как затихают звуки за окном. Накрыл салат крышкой, чтобы не заветрился, и прошёл в комнату.
По телевизору крутили «Голубые огоньки», в этом году показывали один и тот же концерт уже третий раз. Магомаев пел, молодой, с усами. Анатолий сел на диван, посмотрел на стол — свечи отражались в начищенных вилках.
Десять минут прошло. Потом двадцать. Час.
Он набрал её номер, недоступен. Ещё раз — то же самое. Встал, прошёлся по кухне. Может, задержалась в очереди? Или встретила кого-то из знакомых? Он налил себе чаю, сел обратно. В окне мелькали тени, соседи торопились домой с пакетами, смеялись, кричали друг другу что-то про салют.
В полночь он открыл шампанское. Разлил в два фужера. Один выпил, второй оставил на столе. Свечи догорали. За окном рвались петарды, кто-то орал пьяным голосом: «С Новым годом, народ!» Анатолий лёг на диван, укрылся пледом. Не спал. Просто лежал и смотрел в потолок.
В шесть утра дверь открылась.
Ирина стояла на пороге в чужом чёрном пальто — широком, явно не её размера. Волосы растрёпаны, помада смазана, под глазами тёмные круги. В руках, целлофановый пакет. Мандарины.
Она не смотрела ему в глаза.
— Прости, — сказала тихо. — Замёрзла на улице. Зашла к Гале погреться. Телефон сел.
Анатолий сидел на краю дивана. Смотрел на неё долго, тяжело. Потом встал, прошёл мимо в прихожую. Взял её телефон с полки, где она всегда оставляла его на зарядке. Экран вспыхнул — 87%.
Он положил телефон обратно. Вернулся в комнату. Лёг на диван, отвернулся к стене.
***
Они познакомились мног лет назад на заводе. Она работала в бухгалтерии, он — начальником цеха. Анатолий влюбился сразу. В её смех, который разносился по коридору. В рыжеватые волосы, собранные в хвост. В то, как она ела яблоки, откусывала половину и жевала медленно, задумчиво, глядя в окно.
Свадьбу играли скромно — в обычном кафе, человек тридцать. Жили сначала у его родителей, в тесноте. Потом им дали двухкомнатную квартиру. У них родился сын, назвали Димой.
Мальчишка рос шустрым, смешным, всё время что-то мастерил из конструктора. Вырос, уехал в Москву, женился там. Теперь звонил редко, на праздники, из вежливости. Спрашивал: «Как дела?» — и сразу передавал трубку жене.
Последние пять лет в доме стояла тишина. Анатолий ушёл на пенсию после инфаркта. Теперь сидел дома, смотрел новости, чинил соседям краны за небольшую плату.
Ирина всё ещё работала в бухгалтерии, но завод был полуживой, зарплату задерживали по три месяца. Она приходила вечером, молча разогревала ужин, садилась напротив. Ели в тишине. Потом она мыла посуду, он курил в окно.
Он любил её по-прежнему. Той тяжёлой, молчаливой любовью, которую не умел показывать. Покупал ей на рынке яблоки — самые красные, отбирал долго. Мыл посуду, когда она задерживалась. Но не говорил ничего. Никогда.
Ирина в последнее время чувствовала себя потерянной. К ней часто начали приходить мысли, что она прожила всю свою жизнь в сером оттенке. Без страсти, без безумства.
Три месяца назад на работе появился новый юрист — Игорь. Сорок восемь лет, разведён, из Питера. Говорил легко, смеялся её шуткам. Приносил кофе по утрам. Говорил: «Вам идёт эта блузка». Просто так, как будто это нормально — говорить женщине комплименты.
Ирина оттаивала. Стала краситься по утрам, надевать не застиранные джинсы, а юбку. Анатолий замечал, но молчал. Думал: может, подруга какая появилась, с новыми советами, как красиво одеваться. Конечно, наивные мысли… Но, на тот момент, были только такие…
***
Утром первого января Анатолий проснулся на диване. Спина затекла. Он встал, прошёл на кухню, закурил в окно. Мандарины лежали на столе — никто их так и не вытащил из пакета.
Ирина не выходила из спальни. Или спала, или притворялась.
Он налил себе чаю. Хотел посмотреть на часы — глянул на полку. Её телефон лежал экраном вверх. Анатолий взял его, просто так, машинально. Экран разблокирован. Всплыло уведомление: «Игорь: Ты дома? Как он отреагировал?»
Анатолий замер. Пальцы сами открыли переписку. Листал медленно, будто под водой. «Ты красивая». «Хочу обнять тебя». «Давай встретим Новый год вместе, плевать на всех». И фото — они вдвоём, на каком-то диване. Ирина смеётся, голова на его плече.
Он положил телефон обратно. Руки тряслись. Прошёл на кухню, достал из шкафа водку. Налил полный стакан, выпил залпом. Потом ещё. И ещё.
***
Днём она вышла из спальни. Увидела его лицо — и всё поняла.
— Ты смотрел мой телефон, — сказала не вопросом, а утверждением.
Молчание.
— Толя, мне нужно тебе всё рассказать…
— Не надо, — оборвал он глухо. — Не надо.
Но она говорила. Потому что устала молчать.
— Я не хотела. Честно. Просто… он смотрит на меня, и я… я снова кому-то нужна. Понимаешь? Нужна. Не как та, кто готовит борщ и гладит рубашки. А просто… как женщина.
Анатолий смотрел в стол. Пальцы сжимали стакан так, что побелели костяшки.
— Я смотрел на тебя, — сказал он. — Всегда смотрел.
— Ты смотрел молча, — шепнула она. — А мне нужны были слова, знаки внимания, я та женщина, кому это необходимо. Понимаешь?
Он встал. Прошёл в спальню. Она слышала, как он открывает шкаф, достаёт сумку.
— Ты… уходишь? — спросила, застыв в дверях.
— К Серёге поеду, — ответил, не оборачиваясь. — Переночую. Потом посмотрим.
— Толя, подожди… Ты мне ничего не ответил? Ты даже не устроил мне скандал, не расспросил, кто он?! Сейчас опять промолчишь и просто уйдёшь? Да?
Он обернулся. Впервые за много лет она увидела в его глазах не усталость, а очень сильную боль.
— Ты хотя бы любишь его?
Она не ответила. Потому что сама не знала.
***
Два дня он не выходил на связь. Ирина сидела на кухне, пила чай, смотрела в окно. Мандарины так и лежали на столе — нетронутые, уже подсохшие.
Она написала Игорю: «Больше не пиши мне». Удалила его номер. Переписку. Фото. Всё.
Не потому, что испугалась. А потому что поняла: бежала не к нему. Бежала от равнодушия.
Третьего января Анатолий вернулся. Молча вошёл, снял ботинки, прошёл в кухню. Сел напротив неё.
— Знаешь, что значит для меня любовь? — сказал медленно, подбирая слова. — Не красивые слова, а действия. Зарабатывать, чинить, быть рядом физически. Ну, не умею я говорить красиво. Не умею… Мне это не дано.
Ирина плакала тихо, утирая слёзы рукавом.
— Мне было мало, — прошептала. — И мне стыдно, что мало. Ты хороший. Ты… лучший. А я…
Молчание. Долгое. Тяжёлое.
— Что теперь? — спросила она.
Он посмотрел в окно — на серый январский двор, на качели под снегом, на дворника, который разгребал сугроб у подъезда.
— Не знаю, — ответил честно. — Я уже не в том возрасте, чтобы начинать жизнь с нуля. Мне нужно немного времени для понимания, как жить дальше… Но и ты сделай выбор, либо ты сейчас окончательно уходишь, либо мы вместе решаем, что будем совсем этим делать.
Она кивнула.
***
Они не вернулись к прежней жизни. Прежнего больше не было. Они строили новое — осторожно, как по тонкому льду.
Анатолий начал больше разговаривать. Сначала мало, неловко. О погоде, о соседях. Потом больше. Однажды вечером, когда они сидели на кухне, он рассказал, как боялся после инфаркта, что умрёт, и она останется одна. Как хотел сказать, что любит, но не находил слов.
Ирина уволилась с завода. Устроилась в частную фирму, поближе к дому. Работы было больше, но платили вовремя. Она приходила вечером не такой уставшей. Садилась рядом с ним на диване. Они смотрели телевизор, и он клал руку ей на плечо.
Они учились заново — смотреть друг на друга, слушать, касаться. У них не было страсти двадцатипятилетних. Но было что-то другое. Усталое, израненное, настоящее.
***
В конце января Анатолий вернулся с улицы с пакетом. Высыпал на стол мандарины — ярко-рыжие, пахнущие праздником.
— Давай встретим Новый год ещё раз, — сказал. — Как надо.
Ирина посмотрела на него, на виски с серебром, на руки в старых трещинах, в глаза, в которых снова горел свет. И улыбнулась.
— Давай.
Они зажгли свечи. Открыли шампанское. Чокнулись. И поцеловались — неловко, как в первый раз.
***
Знаете, самые страшные предательства не случаются в один миг. Они копятся годами — в недосказанности, в молчании, в том, что мы перестаём видеть друг друга.
Не судите слишком строго тех, кто споткнулся. Иногда люди ищут не другого человека, а себя — потерянных, забытых. И если есть силы остановиться и оглянуться, если есть смелость начать говорить, может быть, ещё не поздно. Может быть, любовь это не то, что даётся раз и навсегда, а то, что выбирается каждый день заново.
«Любить это не значит смотреть друг на друга, любить, значит смотреть в одном направлении», — писал Антуан де Сент-Экзюпери.
Только сначала надо научиться смотреть. По-настоящему.
🦋Обязательно подписывайтесь на мой канал и ставьте лайки. Этим вы пополните свою копилку, добрых дел. Так как, я вам за это буду очень благодарна.😊👋
Здесь Вы можете поддержать автора чашечкой ☕️🤓. Спасибо 🙏🏻.