Люба не собиралась на корпоратив. Она сразу сказала матери, что никуда не пойдёт, сославшись на усталость и бессмысленность подобных мероприятий. Рабочий год выдался тяжёлым, коллектив шумный, разговоры одни и те же, а возвращаться поздно вечером в пустую квартиру ей не хотелось ещё больше. Мать, услышав это, только поджала губы и отложила вязание.
— Доченька, ты должна пойти, — сказала она так, будто речь шла не о празднике, а о чём-то необходимом и обязательном. — Ну сколько ещё ты будешь прятаться от мужчин? Два года прошло. Жизнь ведь не остановилась.
Люба ничего не ответила. Она стояла у окна, машинально разглядывая двор, в котором ничего не менялось годами: та же облупленная скамейка, тот же перекошенный турник, те же редкие прохожие, спешащие по своим делам. Мать продолжала говорить, не дожидаясь отклика.
— И потом, там же будут не только мужчины из вашего коллектива. Будут и другие. Может, кто-то приглянётся. А то сидишь, как затворница.
Люба отвернулась от окна и прошла в комнату. Мать уже открыла шкаф и начала перебирать вешалки, словно решение было принято окончательно. Платья одно за другим перекладывались на кровать, юбки и блузки откладывались в сторону, пока не осталось несколько вещей, которые, по мнению матери, ещё можно было «вывести в свет».
— Вот это подойдёт, — сказала она, снимая с вешалки тёмно-синее платье. — И фасон хороший, и тебе к лицу. А под него туфли надо.
Она вышла в коридор и через минуту вернулась с коробкой. Открыв её, поставила на пол аккуратные туфли на среднем каблуке. Люба только мельком взглянула на них… и этого оказалось достаточно. Она молча взяла туфли, прошла на кухню и без колебаний выбросила их в мусорное ведро. Коробку смяла и тоже отправила туда же.
Мать вошла следом и застыла на пороге.
— Ты что делаешь? — спросила она тихо, но с упрёком.
— Я их уже выбрасывала, — ровно ответила Люба. — Когда вернулась к тебе. Ты их достала и спрятала. Не надо так делать, мама.
Мать вздохнула, присела на табурет и сложила руки на коленях.
— Да красивые же они. И сидят на ноге хорошо. Жалко выкидывать, это же деньги.
— Красивые, — согласилась Люба. — Но память не выбросишь.
Она закрыла ведро крышкой и вышла из кухни. Мать некоторое время сидела молча, потом встала и вернулась в комнату. Платье всё ещё лежало на кровати. Она аккуратно расправила его, словно надеясь, что дочь передумает.
— Платье-то хоть оставь, — сказала она уже мягче. — Оно ни при чём.
Люба ничего не ответила. Она села на край кровати, взяла платье в руки и долго рассматривала ткань, швы, пуговицы на спине. Потом повесила его обратно на спинку стула. В комнате повисла тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов.
Вечером мать снова вернулась к разговору. За ужином она говорила о коллегах Любы, о том, что начальство будет, что праздник всё-таки, что грамоты обещали вручать. Люба слушала вполуха, доедала суп и убирала за собой тарелку. На каждое замечание она отвечала коротко, без спора.
Ночью она долго не могла уснуть. Утром, не сказав ни слова, встала, заправила постель и начала собираться на работу. Уже в дверях мать остановила её.
— Я платье на стул повесила, — сказала она. — Подумай до вечера.
Люба кивнула, словно соглашаясь, и вышла. День прошёл как обычно: бумаги, отчёты, звонки. О корпоративе напоминали только разговоры коллег и суета перед окончанием рабочего дня. К вечеру Люба устала так, что спорить с матерью не было ни сил, ни желания. Вернувшись домой, она молча сняла пальто, прошла в комнату и посмотрела на платье, висевшее на стуле.
Как только на глаза попадалась вещь, связанная с её прошлой жизнью, силы у Любы будто уходили. Руки опускались, движения замедлялись, любое дело становилось тягостным. Такие вещи она старалась не трогать, обходить стороной, а если находила случайно, откладывала подальше или вовсе выбрасывала. Но память не спрашивала разрешения.
Прошло уже два года, а тот день она помнила до мелочей. Обычная пятница, конец рабочей недели. Люба возвращалась домой в привычном настроении: усталость смешивалась с мыслями о предстоящих выходных. Накануне свекровь позвонила и предупредила, что в субботу нужна их помощь на даче. Галина Павловна уезжала туда ранней весной и возвращалась поздней осенью, иногда уже по первому снежку. Отказывать ей они с Юркой не привыкли. Так было заведено с первых лет их совместной жизни.
Хоть за неделю уставали оба, но в пятницу вечером всегда собирали сумки и наутро ехали. Юрка в основном занимался тяжёлой работой: перекапывал грядки, чинил забор, таскал вёдра. Люба полола, рыхлила, собирала урожай. Свекровь в эти дни отдыхала от огорода: то клубники наберёт и компот поставит вариться, то с цветами возится: рассаживает, обрезает, чтобы пышнее цвели. Всё происходило размеренно и привычно, без разговоров и лишних слов.
В тот раз Люба решила навести порядок перед выходными. Список дел был составлен заранее. Юрка сказал, что сам заедет в магазин и купит всё необходимое. Она продиктовала, что взять: порошок, средства для уборки, губки, мешки для мусора. Он засмеялся и заметил, что она забыла про мясо, давно уже не ели шашлык. Пообещал заехать ещё и в супермаркет.
Оставшись одна, Люба быстро переоделась и начала с самого простого, решила сменить постельное бельё и забросить старое в стирку. С прошлой недели оно так и лежало в корзине, руки не доходили. Она сняла простынь, стянула пододеяльник, бросила всё на пол, чтобы потом собрать. Подушки остались последними. Потянув наволочку с одной из них, Люба не сразу поняла, что произошло. Из-под ткани выскользнуло что-то кружевное и упало на кровать.
Она остановилась. Женские трусики лежали поперёк покрывала. Размер был явно не её. Люба взяла их двумя пальцами, словно чужую вещь, и несколько секунд просто стояла, не двигаясь. Потом вышла из спальни и бросила находку на пол у самого входа, не убирая и не пряча. Возвращаться к уборке она не стала.
Квартира показалась непривычно тихой. Она прошла на кухню, налила себе воды, но пить не стала. Все дела, которые ещё минуту назад казались необходимыми, потеряли смысл. Люба села на стул и так и осталась сидеть, глядя в одну точку.
Юрка задержался ненадолго. Когда он вошёл, был в хорошем настроении. С порога крикнул, что заехал в супермаркет, купил салатик и копчёную курицу.
— Любаш, так что с ужином можешь не заморачиваться, — сказал он, проходя на кухню. — Отдыхай, набирайся сил. А то завтра тебя мать загоняет работой.
Ответа не последовало. Он выглянул в комнату и удивился: Люба стояла посреди комнаты и не двигалась.
— На работе проблемы? — спросил он.
Она молчала. Юрка начал говорить, что сейчас у всех сложности, что он сам часто работает без выходных, что усталость — дело привычное. Люба слушала, не перебивая. Потом сказала ровно и без повышения голоса:
— Юр, зайди в спальню. Посмотри на одну вещичку.
Он не стал уточнять, о чём речь, и быстрым шагом прошёл в спальню. Его не было несколько минут. Вернувшись, он пожал плечами.
— А что там такого? Ничего не заметил.
— А на полу? — спросила Люба.
— Ты про женское бельё? — он нахмурился и начал перечислять, кто из её подруг бывал у них в последнее время, вспомнил младшую сестру Тоню.
Люба выслушала молча. Потом сказала, что наволочки меняла неделю назад и за это время ни с кем из подруг не виделась. Больше она ничего объяснять не стала.
Через несколько дней соседка с пятого этажа, Люся, сказала, что видела, как Юрка заводил в квартиру нарядную женщину.
Все желание что-либо делать тогда пропало окончательно. Люба почти не выходила из комнаты, стараясь лишний раз не попадаться Юрке на глаза. Он ходил по квартире, чем-то шуршал на кухне, несколько раз включал и выключал телевизор. Вечером попытался снова заговорить, но разговор не складывался.
На следующий день Люба уехала к матери. Долго не объясняла, только сказала, что поживёт пока у неё. Юрка не удерживал, считал, что всё уладится само собой. Он звонил, писал сообщения, говорил, что всё это глупость, что она что-то надумала. Люба отвечала коротко или не отвечала вовсе.
Через неделю она подала на развод. Бумаги собрала быстро, без суеты. В суд ходила одна, Юрка явился только на последнее заседание. Он говорил, что готов всё исправить, что не стоит рубить с плеча, что столько лет прожили вместе. Люба слушала, не перебивая. Решение она не меняла.
После развода жизнь упростилась и стала ровной. Работа, дом. Коллеги сначала расспрашивали, потом привыкли. Мужчины в её жизни перестали существовать как нечто значимое. Она не избегала их нарочно, просто не обращала внимания. Ни флирт, ни шутки не вызывали отклика. Всё было ровно и спокойно.
Когда объявили о корпоративе, Люба сразу решила, что не пойдёт. Подобные праздники казались ей шумными и пустыми. Она собиралась взять выходной или просто уйти пораньше. Но мать настояла, и в итоге Люба согласилась, не споря.
Платье, выбранное матерью, она всё-таки надела. Сапоги решила оставить, переобуваться не стала. Смотрела на себя в зеркало без особого интереса, проверила, чтобы всё было аккуратно, и вышла из дома. Шла на праздник без спешки, словно на обязательное мероприятие, от которого нельзя отказаться.
Зал встретил её музыкой и смехом. Коллеги уже собрались, кто-то танцевал, кто-то стоял у столов. Едва она вошла, к ней подскочила Томка.
— Молодец, что выбралась, — сказала та. — А то похоронила себя в тридцать лет.
Люба улыбнулась и прошла дальше. Праздник шёл по обычному сценарию. Шеф произнёс торжественную речь, поблагодарил коллектив за работу, начал вручать грамоты. Одну из них получилa и Люба, за трудолюбие. Она вышла, взяла лист, поблагодарила и вернулась на место. Настроение стало ровнее, без напряжения.
Потом начались тосты. Коллеги поднимали бокалы, говорили дежурные слова. И вдруг шеф громко сказал, что, хоть все давно не верят в сказки и Деда Мороза, сегодня он к ним всё-таки пришёл. В зал вошёл Дед Мороз.
Как только он заговорил, Люба узнала голос. Она не подала вида, только отвернулась и стала смотреть на стол. В конкурсах, которые он проводил, она не участвовала, наблюдала со стороны. После игр Дед Мороз раздал небольшие подарки от шефа. Подойдя к Любе, он задержался.
Когда музыка стала тише, он наклонился к ней и начал говорить, прося простить, напоминая про Новый год и желания. Сказал, что специально согласился выступить, когда увидел объявление, вспомнил, что в школе занимался в театральном кружке. Люба не стала отвечать вслух. Она отвернулась и тихо сказала, чтобы никто не слышал:
— Нет, Юра. Ты только разбередил мою рану. Уходи. Дай ей хотя бы затянуться.
Люба вышла из зала раньше, чем праздник подошёл к концу. Никто её не удерживал и не расспрашивал. Томка только махнула рукой из-за стола, решив, что та просто устала. На улице было морозно, снег скрипел под ногами. Люба шла не спеша, не оглядываясь. Музыка из зала ещё доносилась, но с каждым шагом становилась тише.
Дом встретил её тишиной. Она аккуратно сняла сапоги, повесила пальто, прошла на кухню. Чайник поставила машинально, но так и не заварила чай. Села за стол, сложив руки, и просидела так несколько минут. Потом встала, задвинула стул и пошла в комнату. Платье сняла сразу, повесила в шкаф. Домашний халат надела без спешки, словно впереди был самый обычный вечер.
До Нового года оставалось несколько дней. Мать суетилась, ходила по магазинам, составляла списки, звонила родственникам. Люба помогала, когда просили, но сама инициативы не проявляла. Ёлку поставили вместе, нарядили быстро и без разговоров. Игрушки были старые, знакомые с детства. Мать каждый раз брала в руки стеклянные шары осторожно, словно боялась уронить не только их, но и воспоминания.
В последние дни года Юрка несколько раз звонил. Люба трубку не брала. Он прислал сообщение с коротким поздравлением, потом ещё одно, длиннее. Она прочитала и удалила. Ничего отвечать не стала. Мать видела, как на экране загорается имя, но вопросов не задавала.
Тридцать первого декабря Люба проснулась рано. За окном шёл мелкий снег. Мать уже была на кухне, готовила салаты. Люба помогла нарезать овощи, накрыла на стол. Всё делали спокойно, без суеты. К вечеру пришла усталость, но не от работы, а от самого дня.
Телевизор включили ближе к полуночи. Поздравление президента слушали молча. Когда пробили куранты, мать подняла бокал и сказала, чтобы следующий год был спокойнее предыдущего. Люба кивнула и сделала глоток шампанского. Больше слов не было.
После полуночи мать ушла спать. Люба убрала со стола, помыла посуду, выключила свет на кухне. В комнате ёлка тихо мерцала огоньками. Она села в кресло и просидела так до тех пор, пока гирлянда не начала мигать реже, таймер выключения сработал.
Новый год она встретила одна. Значит, и год будет таким же. Утром первого января Люба проснулась поздно, за окном всё было белым и тихим. Она встала, заправила постель, открыла окно, впустив холодный воздух. День начинался как любой другой, без особых ожиданий и без планов. Жизнь продолжалась.