— Ты куда это собралась на ночь глядя? И губы зачем намазала? Словно девка какая.
Свекровь, Нина Петровна, стояла в дверном проёме кухни, подперев бок. В руке у неё дымилась большая кружка с чаем — вечным спутником её вечерних дозоров. Ей семьдесят восемь, и она видит всё. Особенно то, что я пыталась спрятать даже от самой себя.
Я замерла у зеркала в прихожей. На мне было новое пальто цвета «пыльная роза» — непрактичное, маркое, слишком светлое для нашего слякотного декабря. Но именно в нём я чувствовала себя не «подай-принеси», а женщиной.
— За хлебом, мама. Завтра к завтраку ничего нет, — соврала я, не моргнув.
— За хлебом с помадой? — хмыкнула она, делая громкий глоток. — В твоём возрасте стыдно так наряжаться, Марина. Людей бы постыдилась. Чай, не восемнадцать, чтобы хвостом вертеть.
Я промолчала. Просто застегнула верхнюю пуговицу и шагнула в подъезд, где пахло сыростью и чьей-то жареной луком. В висках стучало так, словно я действительно бегу на свидание. Хотя я шла просто дышать.
Двадцать семь лет тишины
Мы с Витей женаты двадцать семь лет. Брак у нас крепкий, как советский шифоньер: с места не сдвинешь, не разломаешь, но и красоты в нём давно нет.
Витя — человек надёжный. Зарплату приносит. По выходным мы ездим на дачу (зимой проверить замки, летом — сражаться за урожай), по вечерам смотрим сериалы.
Всё было ровно. Понятно. Бесцветно. Как обои в нашей спальне — бежевые, «чтоб не марко».
А в сентябре я записалась в городской клуб краеведения. Подруга Лена затащила: «Маринка, там лекции про купеческую Москву, отвлечешься». Я пошла от тоски. Думала, подремлю под бубнёж лектора.
И там встретила Алексея.
Никаких тайных встреч и гостиниц. Алексей Павлович — историк, живёт один, ему шестьдесят. У него аккуратная седая борода и голос, от которого становится спокойно.
Мы просто разговаривали. Шли до метро и обсуждали старые переулки, книги, запах антоновки.
— Марина Сергеевна, — сказал он мне однажды, придерживая тяжелую дверь вестибюля. — У вас удивительные глаза. В них столько тепла, которое некому отдать.
Всего одна фраза. Витя мне такого не говорил лет двадцать. Для него мои глаза — это датчик: если красные, то устала, если сузились злая. Лучше не трогать. А Алексей увидел меня.
В тот момент я поняла: я не хочу другого мужчину. Я хочу другую жизнь. Но как её получить, не разрушив всё до основания?
Чужая в зеркале
Перемены начались с мелочей. Сначала я купила то самое пальто.
Витя удивился:
— Марин, ну куда такое светлое? В маршрутке же испачкают за два дня. Вон, синий пуховик висит — сносу нет.
— Испачкают, почищу, — отрезала я.
Потом сменила стрижку. Вместо привычного удобного каре сделала асимметрию. Мастер в салоне уговаривала: «Вам пойдёт, освежит». Я смотрела в зеркало и видела. Красивую, испуганную женщину.
— Ты чего это вытворяешь? — спросил Витя, когда я вернулась. Он сидел на диване в штанах, листал ленту в телефоне. — На работе проверка, что ли?
— Нет, Вить. Просто захотелось.
— Деньги девать некуда? — буркнул он, не поднимая головы.
Он не видел. Ему было удобно с прежней Мариной, предсказуемой, как программа новостей в девять вечера.
Точка кипения
В тот вечер, когда свекровь поймала меня у двери, до магазина я не дошла. Свернула в кофейню на углу. Там варили отличный кофе с кардамоном. Я села у окна и смотрела на снегопад.
Телефон в кармане вибрировал. Сначала Витя («Ты где? Хлеб купила?»), потом снова он («Мать волнуется»), потом сообщение от Лены.
Я отключила звук.
За другим столиком сидела пара — совсем юные ребята. Держались за руки, шептались, не замечая никого. Я смотрела на них и пыталась вспомнить нас с Витей такими же.
Куда всё ушло? Растворилось в ипотеке, в сыне, который теперь в Питере и звонит раз в месяц, в бесконечной готовке супов?
В отражении витрины мелькнул мужской силуэт. Алексей. Он прошёл мимо, в своём неизменном шарфе. Если бы он повернулся и увидел меня… Что тогда?
Он прошёл. Я выдохнула. И почувствовала не облегчение, а острую досаду.
Я ждала этой встречи. Не ради романа. Ради ощущения, что я существую отдельно от своей кухни.
Домой я вернулась через час. В квартире пахло нагретым утюгом и напряжением. Нина Петровна сидела за столом с видом судьи. Витя мерил шагами гостиную.
— Ну и где ты была? — голос мужа звучал жестко. — Магазин в соседнем доме, пять минут ходьбы.
— Гуляла, — ответила я, снимая пальто. — Просто гуляла.
— В таком виде? Одна? — встряла свекровь. — Марина, не держи нас за дураков. У тебя кто-то на стороне?
Вопрос повис в воздухе, тяжёлый, липкий. Я посмотрела на мужа. В его глазах был не страх потерять любимую женщину. Там был страх потерять комфорт. Страх, что удобный быт, где жена — это сервис, вдруг сломается.
— Нет у меня никого, — тихо сказала я. — Кроме себя самой. Но про неё я, кажется, забыла.
— Не говори загадками! — повысил голос Витя.
— Ты сама не своя с сентября. То пальто это, то стрижка, теперь шляешься. Люди же смотрят! Мне перед мужиками стыдно будет, если узнают, что жена… чудит.
Вот оно. «Люди смотрят». «Стыдно».
— А тебе не стыдно, Витя, что мы с тобой за год ни разу просто так не поговорили? — спросила я.
— Что я для тебя как бытовая техника: работает и ладно. А если зашумела — надо стукнуть или мастера вызвать?
— Ты чего начинаешь? — он растерялся, отступил. — Нормально же живем. Чего тебе не хватает? Скоро на заслуженный отдых, внуки пойдут…
— А я сейчас хочу жить! Сейчас, Витя! Не когда внуки. Я ещё здесь, я есть!
Нина Петровна громко стукнула чашкой о стол:
— Ишь, есть она! С жиру бесишься, Марина. Витька трезвенник, зарплату в дом. Другая бы радовалась. А ты… Тьфу!
Я обвела взглядом кухню. Старый гарнитур, который мы собирались сменить пять лет назад. Мужа в трико. Свекровь с её вечным недовольством.
Воздух в комнате вдруг закончился. Физически. Мне стало нечем дышать.
Я молча развернулась и пошла в спальню. Достала с антресоли небольшую сумку.
— Ты что удумала? — Витя стоял в дверях, бледный. — Марин, ты чего? Скоро ночь на дворе!
Я складывала вещи: бельё, зарядку, паспорт. Движения были чёткими.
— Я пойду к Лене. Или в гостиницу. Мне нужно побыть одной.
— Из-за чего? Из-за пальто? Из-за слов матери? — он искренне не понимал.
— Из-за того, что я задыхаюсь здесь, — ответила я, застёгивая молнию.
Я вышла в коридор. Свекровь крестилась в углу, бормоча что-то про плохое влияние. Витя преградил мне путь у входной двери.
— Если сейчас выйдешь, назад не пущу, — сказал он глухо.
Это был его последний аргумент. Ультиматум. Раньше это сработало бы. Я бы испугалась, осталась.
Я посмотрела ему в глаза. Я видела перед собой не мужа, а просто испуганного немолодого мужчину.
— А я не знаю, захочу ли я вернуться, Витя, — ответила я.
Щёлкнул замок.
Побег в никуда
В подъезде было зябко. Я стояла на площадке и слушала, как за дверью затихает квартира, из которой я только что сбежала.
Не было ни погони, ни криков. Только глухой звук задвижки. Витя закрылся. Это было так похоже на него: спрятаться, отгородиться железной дверью от проблемы, надеясь, что к утру она исчезнет.
Я вышла на улицу. Декабрьский ветер тут же забрался под новое пальто, но мне не было холодно. Внутри всё звенело от напряжения. Куда идти? К Лене нельзя — у неё внуки гостят, не до меня.
В отель? Денег на карте — тысяч десять до зарплаты, особо не разгуляешься.
Я пошла прямо по улице. Ноги сами привели меня к той кофейне, где час назад я видела своё отражение.
Заведение уже закрывалось. Девушка за стойкой протирала столы, переворачивая стулья.
— Мы закрыты, — устало сказала она, не поднимая головы.
— Мне только погреться. Десять минут. И такси вызвать, — попросила я.
Она глянула на мою сумку, на пальто, на лицо. Кивнула:
— Садитесь. Кофемашина уже вымыта, но чай есть.
Я села за тот же столик. Телефон в кармане молчал. Ни звонка. Ни сообщения. Двадцать семь лет жизни уместились в эту тишину. Стало не по себе. Не от того, что я одна на ночной улице. А от мысли: может, я ошиблась? Разрушила семью из-за блажи, из-за красивого голоса историка, из-за пальто?
«В твоём возрасте стыдно», — звучал в голове голос Нины Петровны.
Может, вернуться? Постучать, извиниться? Сказать: «Витя, прости, нервы, бес попутал». Он откроет. Поворчит, но пустит. Завтра всё будет как раньше. Бежевые обои. Сериалы. Дача.
Я представила это «как раньше». Представила, как буду доживать. Тихо, удобно, правильно. Словно меня уже нет, осталась только оболочка.
— Ваш чай, — девушка поставила передо мной стаканчик. — У вас что-то стряслось? Вид такой… решительный.
— Стряслось, — усмехнулась я. — Я сегодня родилась заново. В пятьдесят четыре года.
Она вежливо улыбнулась и отошла.
Я достала телефон. Открыла список контактов. Палец замер над именем «Алексей Краеведение». Что я ему скажу? «Здравствуйте, я ушла от мужа, можно к вам?»
Глупо. Я ведь даже не знаю, нравлюсь ли я ему как женщина или просто как слушатель.
Я закрыла контакт. Нет. Нельзя менять одну зависимость на другую. Я ушла не к Алексею. Я ушла к себе.
Вызвала такси до недорогого хостела в центре. Никогда не жила в хостелах, но сейчас это казалось интересным. Как в студенчестве, которого у меня толком и не было — сразу замуж, сразу быт.
День первый
Утро началось с вида на чужой потолок. И странного чувства. Никто не гремел посудой, не кашлял в ванной, не спрашивал про завтрак.
Я включила телефон. Три пропущенных от сына. Одно сообщение от Вити: «Мать лежит с мигренью. Вернись, поговорим».
Манипуляция. Знакомая, привычная. Раньше я бы уже бежала домой. Сейчас я просто написала сыну: «У меня всё в порядке. Не волнуйся. Позже наберу». И убрала телефон.
На работу я пришла вовремя. Коллеги, привыкшие видеть меня незаметной, удивились.
— Марина Сергеевна, вы сегодня… изменились, — осторожно заметила секретарь Оля. — Глаза горят.
— Просто выспалась, Оленька, — ответила я, вешая пальто.
Днём позвонил Витя.
— Марин, ну хватит. Мать плачет. Спрашивает, где ты. Стыдоба же.
— Витя, — перебила я его спокойным тоном. — Я сняла жильё. Студию, тут недалеко от работы. На месяц.
— Ты… что? — он запнулся. — На какие деньги? У нас же общий бюджет!
— У меня есть зарплата. И небольшие накопления, о которых ты не знал. На всякий случай. Вот он и настал.
Тишина в трубке была долгой. Он не верил. Думал, я прибегу обратно.
— Я не подаю на расторжение, Витя. Пока. Я беру паузу. Мне нужно понять, кто я такая, когда не готовлю тебе ужин и не слушаю нотации твоей мамы.
— Да ты не справишься одна! — выкрикнул он.
— Кран потечёт — кто чинить будет?
— Вызову сантехника, — рассмеялась я. — Представляешь, так можно.
Месяц спустя
Я не вернулась. Снятая квартирка оказалась крохотной, но уютной. Я купила туда яркие шторы и кружку с надписью «Мои правила».
С Алексеем мы встретились ещё раз. Пили кофе. Он заметил перемены, но с расспросами не лез. Оказалось, он не герой романа, готовый решать мои проблемы.
У него свои привычки закоренелого холостяка. Мы просто приятели. И это прекрасно. Мне не нужно было искать в нём спасение.
Самое удивительное произошло с Витей.
Через две недели он пришёл ко мне на работу. В джинсах и свежей рубашке. Принёс пакет с яблоками.
— Мать к сестре в деревню уехала, — сказал он, глядя в сторону. — Сказала, ноги её у нас не будет, пока ты не одумаешься.
— А ты? Тоже считаешь, что мне надо одуматься?
Он помолчал. Посмотрел на меня — на мою прическу, на лицо, с которого ушло выражение вечной усталости.
— Пусто дома, Марин. Тихо. Я даже убирался вчера сам. Не знал, что это так долго.
Мы стояли в коридоре офисного центра. Два человека, проживших вместе почти тридцать лет и только сейчас начавших знакомиться заново.
— Я не вернусь в прежнюю жизнь, Витя, — сказала я твёрдо. — Я не буду больше удобной. Не буду терпеть упрёки. Если мы будем вместе — то с уважением. Или никак.
Он кивнул. Медленно, словно соглашаясь с чем-то сложным.
— Я понял. Можно… можно я тебя в кино позову? В субботу? Там этот, новый фильм хвалят…
Я смотрела на него и думала. Простить? Вернуться? Или строить новую жизнь одной?
«В твоём возрасте стыдно» — это неправда. Стыдно — это когда ты предаёшь себя ради чужого спокойствия. А всё остальное — это просто жизнь. И она у меня одна.
— В кино можно, — улыбнулась я. — Только попкорн я выберу сама. Сладкий. И не ворчи, что это вредно.
Витя улыбнулся в ответ. Неуверенно.
— Ладно. Сладкий так сладкий.
Я не знаю, что будет дальше. Может, мы снова съедемся. Может, разойдёмся через полгода. Но я точно знаю одно: та Марина, которая боялась купить светлое пальто, осталась в прошлом.
А новая я только начинает жить. И это очень интересно.
Стоит ли сохранять семью, если она превратилась в привычку, или после 50 женщина имеет право выбрать себя? Расскажите, смогли бы вы решиться на такой шаг?
Подпишитесь. Если тоже считаете, что жить никогда не поздно!