На программе по сказкотерапии мы со студентами недавно завершили блок, посвящённый архетипу Тени, и читали сказку братьев Гримм «Одноглазка, Двуглазка и Трёхглазка». Через историю об «обычной» девочке, которая оказывается изгнанной в собственной семье, мы рассматривали, как Тень формируется из того, что коллектив не готов признать: нормальность, живые желания, право на насыщение, собственный внутренний источник ресурса. Коза, волшебный стол, кишки, из которых вырастает дерево, золотые яблоки и фигура рыцаря, все эти образы стали для нас языком, на котором бессознательное рассказывает о зависти, жертвенности, проекциях и медленном рождении внутреннего Я, способного выйти из-под бочки стыда.
Мы говорили о том, как Тень семьи выносится в фигуру «лишней» дочери, как она становится козлом отпущения, носителем чужой вины и зависти; как внутренний ресурс сначала скрывается (козочка в поле), затем уничтожается (убитое животное), а потом через работу горя и выдерживание травмы превращается в личное дерево Самости с золотыми плодами, которые нельзя просто так сорвать чужими руками. Этот путь от голода к насыщению, от изгнания к признанию, от «уродства» к собственной мере красоты мы рассматривали как образ индивидуации и постепенной интеграции Тени.
Теперь я хочу перенести эту оптику в аналитический кабинет, туда, где живут свои Одноглазки и Трёхглазки, свои козы, жертвы и золотые яблоки. Потому что Тень есть не только у героя сказки, но и у каждого, кто садится в кресло аналитика или на диван пациента. И там уже начинает работать другая история, история Тени в аналитическом процессе, Тени аналитика, Тени пациента и Тени двоих.
Юнг в «Человеке и его символах» описывает Тень как содержимое, «спрятанные, подавленные и неприятные стороны личности», от которых сознание отворачивается; но подчёркивает: это не просто свалка «низменного». В Тени лежат и «нормальные инстинкты, созидательные импульсы» то, что могло бы служить росту, если бы было допущено в жизнь . Тень - это все те аспекты нас, которые нарушают самоощущение, которое Эго хотело бы сохранить. Не просто бессознательное вообще, а именно то, что заставляет нас чувствовать дискомфорт от самих себя .
Тень активно себя показывает по средствам механизма психологической защиты - проекция. Это общий психологический механизм переноса субъективных содержаний на объект. Мы никогда не воспринимаем мир «как он есть»; мы окрашиваем его своим внутренним: когда говорим «этот человек ужасно эгоистичен», мы уже отчасти сообщаем что-то о себе. Качество и сила проекции зависит от уровня архетипа, который за ней стоит. Для тени это будут «безнравственные», «грязные», «опасные» другие; для анимы/анимуса, идеализированные или демонизированные фигуры противоположного пола; для Самости - спаситель, Учитель, Гуру. Но теневая проекция всегда питается скрытым стыдом: «я не выношу в себе этих импульсов, поэтому должен увидеть их где-то ещё». В кабинете тень становится «третьим участником» встречи. Есть аналитик, есть пациент и есть то, что происходит между ними.
Юнг очень рано вышел из фрейдовской логики, он смотрит на перенос как на естественный способ, которым бессознательное делает себя видимым: то, что не вмещается в прямой контакт с Самостью, сначала складывается в фигуру Другого, здесь, в фигуру аналитика. Т.е.перенос, частный случай проекции, когда объектом становится именно аналитик. Любое бессознательное содержание сначала ищет конкретного носителя, и только потом, много позже, может быть распознано как «вообще-то это обо мне». Эго часто не осознаёт, что само отбрасывает тень.
В кабинете это означает простую вещь:
- пациент искренне уверен, что аналитик и есть холодный/всемогущий/всезнающий/осуждающий/соблазняющий, и много какой еще;
- аналитик не менее искренне может попадать в свои реакции и вот уже Тень двоих работает как единая система.
Постъюнгианцы еще тоньше смотрят на перенос, не только «отцовско-материнский», но и архетипический захват, где на аналитика могут проецироваться и Самость, и Анима/Анимус, и, конечно, Тень.
Что делает теневое содержание:
- увеличивает контраст: одна и та же фигура переживается то как «совершенно хороший», то как «совершенно плохой»,
- обнуляет реальность: реальный человек за столом перестаёт быть виден; всё, что он делает, немедленно подстраивается под сценарий комплекса,
- толкает к действию: хочется прервать терапию, «вывести аналитика на чистую воду», унизить, соблазнить, «научить его», «спасти его»…
В «Психологии переноса» Юнг показывает, как пары «король–королева» на алхимических миниатюрах превращаются в символы трансферентной диады. Между ними разворачивается coniunctio, причём вместе с золотом поднимается и зависть к власти, желание подчинить, страх уничтожения. Это и есть теневое измерение переноса.
Самое неприятное: именно там, где в аналитика попадает его собственный теневой материал, поле становится густым и липким:
- внезапная сонливость при «правильном» пациенте;
- раздражение, которое никак не объясняется содержанием сессии;
- желание спасать, «делать добро», нарушая рамку;
- фантазии о наказании или моральном чтении нотаций.
Когда проецируемое содержание пациента совпадает с собственным содержанием аналитика, оба оказываются в общем бессознательном; наступает соучастие, типичное для архаического уровня психики. Если это не распознать, теряются все ориентиры и терапия превращается в совместное плавание в тумане. Т.е. контрперенос психометрический прибор: задержки, срывы, телесные реакции аналитика прямые указатели, где тень вошла в поле и с какой силой. Как выглядит момент, когда тень захватывает сознание: человек действует «как подменённый», а потом недоумевает, «как я мог так поступить».
В анализе это выглядит так:
- внезапный обрыв терапии «на высоте чувств»: пациент исчезает после особенно близкой сессии;
- бурные сцены в кабинете: крики, обвинения, угрозы, требования вернуть деньги, «признать вину»;
- разрушение сеттинга: хронические опоздания, забытые оплаты, подарки, вторжения в личное пространство;
- «моральные войны»: пациент и аналитик начинают обсуждать не психику, а кто из них прав и более моральный.
Тут мы подходим к самому щекотливому месту, к тени аналитика, к тому моменту, когда «белый халат» Персоны начинает опасно слепить глаза и ему, и пациенту.
Если смотреть юнгиански, аналитик не просто человек с дипломом и спец. словарём по терминологии аналитической психологии. Он стоит в поле архетипа «целитель–больной»: в нём одновременно живёт тот, кто лечит, и тот, кто сам ранен, и порой тот, кто колечит. Миф о «раненом целителе» (Асклепий, Хирон, богини, которые одновременно посылают болезнь и исцеляют) аналитик никогда не бывает просто «здоровой» стороной, он по определению несёт в себе тот же материал, с которым приходит пациент.
Проблема начинается там, где Эго аналитика перестаёт это учитывать. Он отождествляется с «светлым» полюсом архетипа с сознательностью, компетентностью, духовностью, и вытесняет из образа себя всё слабое, зависимое, завистливое, властное. Тогда Персона помогающего становится ослепительно белой, а тень, густой и опасной. Гуггенбюль-Крейг кстати, прямо писал: «тень проявляется только там, где есть много света; чем ярче идеал врача/аналитика, тем гуще и разрушительнее его теневая двойственность». Когда архетип «целитель–больной» внутри аналитика не выдерживается как напряжённая пара противоположностей, он расщепляется. Сознание присваивает себе полюс «целителя», а полюс «больного», слабого, невежественного, опасного выносится в бессознательное и проецируется на пациента: болеешь ты, а я, тот, кто знает и лечит.
И вот тогда, под маской высоких идеалов и искреннего желания помочь начинает просачиваться архетипическая тень: стремление к власти, соблазн «быть тем, кто знает», искушение спасать, а не сопровождать.
Это не обязательно грубо выглядит. Часто всё гораздо утонченнее:
- аналитик драматизирует состояние пациента и сам же становится спасителем от раздуваемой им угрозы;
- выбирает «удобных» или «престижных» пациентов и чувствует себя посвящённым жрецом особого культа;
- идентифицируется с архетип.фигурой «самости»: тогда любая критика пациента переживается как ересь, а несогласие, как сопротивление, которое надо «лечить» и объяснять работой комплекса.
В идеале перенос пациента должен встретить достаточно устойчивое Эго аналитика, которое выдерживает и любовь, и ненависть, и инфантилизацию, и идеализацию, и желание «убить» терапию вместе с терапевтом.
Но если тень аналитика не признана, происходят две вещи:
- Перенос пациента активирует тень аналитика. Пациент приносит свои обвинения, свою агрессию, своё стремление обесценить. Вместо того чтобы выдерживать и символизировать это, аналитик отвечает из своей собственной вытесненной тени, обижается, мстит, морализирует, стыдит, учит жить. Тогда к теневым обвинениям пациента добавляется теневой ответ аналитика и кабинет превращается в маленькую лабораторию повторной травмы.
- Сопротивление и тень срастаются в симбиоз. Сопротивление пациента и теневые тенденции терапевта часто идут «рука об руку». Пациент бессознательно подталкивает аналитика занять грандиозную, всезнающую позицию, а аналитик, устав от своей уязвимости, с облегчением в неё проваливается.
В итоге вместо анализа мы получаем:
- жажду власти, прячущуюся за «структурированием» и «жёсткой рамкой»;
- садизм, замаскированный под «конфронтацию с защитами»;
- спасательство, которое не выдерживает агрессии пациента и наказывает его отвержением;
- холодную дистанцию, за которой живёт страх столкнуться со своей собственной нуждой и зависимостью.
Здесь происходит инфляция Эго за счёт архетипического: аналитик тихо отождествляется с Самостью как «центром» и перестаёт замечать, что его собственное Эго тоже отбрасывает тень и тоже находится в процессе индивидуации.
Что помогает держать свою Тень в поле
- Память о собственной ранености. Образ «раненого целителя» способ помнить, что я не стою выше пациента, а нахожусь с ним в одном поле, просто на другой позиции.
- Настоящие отношения вне кабинета. Там, где есть Эрос - дружба, любовь, семья, живой интерес к миру, аналитику постоянно напоминают о его человеческих границах и недостатках. Это помогает не растворяться в роли профессии и не считать себя «сверх-знающим».
- Супервизия и коллегиальное поле. Но супервизия не как поиск подтверждения собственной правоты, а как место, где коллеги имеют право увидеть и назвать теневые аспекты: садизм под видом техники, соблазн властью, эмоциональное выгорание, скрытое презрение к пациентам.
- Самоирония. Аналитику полезно чаще говорить себе «я ничего не знаю», чем «я всё понял»; это снижает гордыню и напоминает о том, что теневые содержания всегда на полшага впереди наших лучших намерений.
И главное: признание своей тени не делает аналитика «хуже» или «недостойным». Наоборот, только тот, кто знает, насколько легко он может стать шарлатаном и мнимым пророком, имеет шанс остаться живым человеком в архетипической роли целителя. Входя в профессию помогающего, вы не подписываетесь на всезнающую идентичность. Вы соглашаетесь жить рядом с собственной тенью, наблюдать, как она реагирует на власть, деньги, идеализацию, сексуальность, зависимость и не прекращать этой внутренней работы.
