Глава 2: Коньячный бунт и эффект бабочки в синем шёлке
Когда алюминиевый таз с грохотом приземлился на козырёк подъезда, Галина Петровна ощутила не страх, а странную, почти девичью лёгкость. Словно этот грохот — не металл о бетон, а звук лопнувших цепей.
Вместе с горой майонезного месива в окно улетели годовые отчёты, несбывшиеся ожидания и даже вечный шейный остеохондроз. Плечи расправились сами собой.
В квартире повисла звенящая тишина. Такая гулкая, что стало слышно, как в соседнем подъезде кто-то старательно чистит зубы, а внизу, на улице, завывает сигнализация чьей-то несчастной иномарки.
На тумбочке в прихожей вибрировал телефон. Гаджет метался по дереву с яростью раненого кабана.
«Аня (моб)».
«Аня (моб)».
— Ну, давай, родная, — прошептала Галина, поправляя на переносице очки. — Попробуй меня сейчас «завиноватить». Посмотрим, чьё кунг-фу сильнее.
Она нажала «принять» и отодвинула трубку подальше от уха. Из динамика ударила звуковая волна, способная сбивать перелётных птиц.
— Мама! — Аня не просто кричала, она ультразвуком ввинчивалась в пространство. — Ты что там устроила?! Игорь уже у подъезда, он говорит, сверху какой-то таз упал! Чуть машину ему не разнёс! Ты почему трубку не берёшь? Ты Пашку ждёшь? Мы через пять минут зайдём!
Галина посмотрела на свои руки. Пальцы, тридцать лет безупречно вбивавшие цифры в «1С», вдруг предательски захотели сложиться в жирную, классическую дулю прямо перед экраном.
— Анечка, — голос Галины прозвучал так спокойно, что ей самой стало не по себе. — Пашку не вези.
— В смысле? Мам, ты чего? Мы же договорились! Нам в торговый центр надо, там скидки...
— Анечка, — перебила Галина Петровна, — у торгового центра скидки, а у меня предел прочности. Пашку вези к Игоревой маме. К сватье. Она как раз вчера хвасталась, что купила новые шторы и «души не чает во внуке». Вот пусть шторы и проверяют на прочность.
В трубке повисло тяжёлое, ватное молчание. Аня, привыкшая, что мать это безотказный банкомат времени и услуг, явно не понимала, на какую кнопку теперь нажимать. Алгоритм дал сбой.
— Мам... ты заболела? Голос какой-то... странный. Ты что, выпила? С утра пораньше?
Галина Петровна усмехнулась, глядя на своё отражение в зеркале.
— Ещё нет, Анечка. Но это отличная идея. Записывай в протокол: Галина Петровна ушла в отпуск. На неопределённый срок.
Она решительно нажала «отбой».
Внутри разгорался хулиганский азарт. Захотелось не просто уйти, а сделать это КРАСИВО.
Галина подошла к кухонному шкафчику. Там, за пыльными пачками «Геркулеса» и банкой соды, пряталась плоская бутылка коньяка. Подарок от благодарного клиента трёхлетней давности.
«На крайний случай», — думала она тогда.
Галя поняла: КРАЙНЕЕ УЖЕ НЕКУДА.
Из серванта был извлечён тонкий хрустальный бокал. Тот самый, из «праздничного» набора, который полагалось доставать только по случаю юбилеев. В прозрачную чашу плеснули пятьдесят грамм янтаря.
Напиток пах дубом, шоколадом и чем-то забытым... кажется, решительностью. Первый глоток обжёг горло, заставив Галю зажмуриться. В висках застучало, но не от боли, а от сумасшедшего драйва.
Боже, в двадцать лет я бегала на свидания в юбке, едва прикрывавшей коленки, и плевать хотела на мнение соседок! Куда делась та девчонка? Под какими завалами отчётности она задохнулась?
В дверь заколотили.
Это был Игорь. Зять был классический: добрый, но непрошибаемо уверенный, что тёща это такой бытовой прибор. Вроде мультиварки. Нажал кнопку, и она выдаёт борщ или свежевыстиранного внука.
— Галина Петровна! Открывайте! — орал зять, и за дверью было слышно, как Пашка подвывает в такт. — Я продукты привёз! Тут горошек рассыпался в пакете, ну что за день!
Галина медленно подошла к двери. Посмотрела в глазок.
Игорь стоял, нагруженный пакетами, как вьючный мул. Его лицо выражало крайнюю степень недоумения.
— Игорь, — крикнула она, не открывая замков. — Оставь горошек у порога. Можешь даже выложить из него слово «Счастье». И уезжай.
— Мам, вы чего? — Игорь перестал колотить. — Какое счастье? У меня Пашка орёт, мне в магазин надо! Аня сказала, вы заболели... Открывайте, я сейчас врача вызову! Или МЧС!
Галина прислонилась лбом к холодному дереву двери.
— Игорь, если ты вызовешь МЧС, я скажу, что ты пытался меня отравить этим самым горошком. Уезжай. Сегодня бабушка закрыта на спецобслуживание.
Зять что-то пробормотал — кажется, прозвучало слово «климакс», и зашаркал к лифту. Галина вернулась на кухню, допила коньяк и посмотрела на гору неочищенной картошки.
— Ну уж нет, — сказала она клубням. — Сегодня вы сами по себе.
В этот момент ожил стационарный телефон. Ну конечно. Виктор Степанович. Генеральный директор, «человек-гора», считавший, что Галина Петровна его правая рука и запасная совесть в одном флаконе.
— Галочка Петровна! — басил он так, что хрусталь в серванте жалобно подпевал. — Ты письмо от аудиторов видела? Прислали правки! Резервы не так посчитаны! Галочка, выручай, я в пробке стою, ничего не соображаю. Ты же у нас спец, ты же сейчас по-быстрому...
Галина посмотрела на ноутбук. Там, в недрах таблиц, бились миллионы, считались налоги, кипела чужая жизнь.
— Виктор Степанович, — голос её вдруг стал бархатным. — А вы знаете, какой сегодня день?
— Канун Нового года, Галочка! Поэтому и надо успеть!
— Нет, Виктор Степанович. Сегодня день, когда резервы ушли на дно. Вместе с моим терпением. Посчитайте сами. Или наймите ту девочку из маркетинга, она очень красиво рисует презентации. Пусть нарисует вам красивые убытки.
В трубке послышался хрип, похожий на звук сдувающегося колеса.
— Галина... Петровна... Вы что, увольняетесь? В разгар отчётности?!
— Я не увольняюсь. Я ДИВЕРСИФИЦИРУЮ СВОИ ЖИЗНЕННЫЕ АКТИВЫ. С наступающим!
Шнур из розетки был выдернут одним движением. Тишина стала абсолютной. Галина чувствовала себя сапёром, который перерезал красный провод... и ничего не взорвалось. Наоборот, мир стал ярче.
В спальне, в самом дальнем углу шкафа, висело ОНО. Синее шёлковое платье. Купленное три года назад «на выход», который так и не случился. То Пашка заболел, то у Ани депрессия, то у Игоря машина в ремонте.
Галина надела его. Ткань приятно холодила кожу, напоминая: она всё ещё женщина, а не просто «главбух в свитере с катышками».
Ярко-красная помада легла на губы идеально. Взгляд в зеркало. Подмигивание.
— Ну что, Галка? Погнали в джаз?
Она вышла из квартиры в одиннадцать утра. У порога действительно сиротливо лежал рассыпанный горошек и пакет с майонезом. Галина перешагнула через это «поле боя» с грацией королевы и пошла к лифту.
Её машина на стоянке выглядела странно. На стекле ни грамма льда, хотя мороз на улице стоял крепкий. Как только ключ повернулся в замке, на экране магнитолы вместо привычного радио высветилось:
«ВРЕМЯ ДО ПЕРВОГО ТАКТА: 05:45:12».
Цифры начали обратный отсчёт.
Так... Глюки продолжаются. Ладно, едем.
Москва в это утро была пугающей. Обычно 31 декабря город напоминает злую консервную банку, но сейчас дороги пустовали. Машины казались ненастоящими, они двигались бесшумно, как в немом кино.
На Ленинском проспекте она заметила преследователя. Старый, чёрный автомобиль, блестящий так, будто его только что выкатили из секретного гаража. В какой-то момент машина поравнялась с ней. Окно опустилось.
Мужчина в сером фетровом котелке приподнял шляпу:
— Галина Петровна! Не притормаживайте на поворотах! Время засасывает хвосты!
— Что?! Какие хвосты?
— Обернитесь! — крикнул он и резко ушёл в переулок.
Галина глянула в зеркало заднего вида, и сердце пропустило удар. Сзади город... ИСЧЕЗАЛ.
Это не был туман. Дома, деревья, щиты просто растворялись, превращаясь в белое, гудящее ничто. Эта стена пустоты катилась за ней, пожирая реальность. И она двигалась быстро.
Галина вжала педаль в пол.
Это дедлайн. Настоящий дедлайн. Если это облако меня догонит — я снова проснусь в семь утра под вопли Ани.
Она неслась через Москву, нарушая всё, что можно. Светофоры сами загорались зелёным. Люди на переходах замирали манекенами.
Телефон в сумке запел. На экране высветилось: «НЕИЗВЕСТНОСТЬ».
Она нажала на громкую связь.
— Алло?
— Галина Петровна? — голос был мягким, мужским. Тот самый пианист из сна. — Слушайте музыку города. Поверните направо, там, где раньше была булочная вашего детства.
— Но там тупик!
— В джазе нет тупиков. Есть только неожиданные переходы. Жмите!
Она крутанула руль во двор на Якиманке. Стена пустоты уже лизала задний бампер. Галина зажмурилась, влетела в арку... и всё стихло.
Когда она открыла глаза, машина стояла на парящем мосту в «Зарядье». Но мост висел над облаками. Вокруг тишина и небо таких цветов, которых не бывает в отчётах: фиолетовый, золотой, розовый.
Впереди на табурете сидел Марк Левицкий. Но перед ним не было рояля. Роялем была сама Москва внизу. Он касался невидимых струн в воздухе, и в городе вспыхивали огни окон, выстраиваясь в ритм.
— Вы успели, — сказал он, не оборачиваясь. — Но у нас проблема, Галина Петровна.
— Какая? — она вышла из машины, поправляя синий шёлк. Ноги подкашивались.
— Ваша дочь. Она только что нашла ваш телефон. И она плачет.
Марк указал рукой вниз. В воздухе, как картинка, появилось изображение: Аня сидит на кухне Галины, в окружении очисток от картошки, и плачет, прижимая к себе Пашку. Она выглядела такой маленькой и потерянной.
— Если вы останетесь здесь, — продолжал Марк, — эта Аня исчезнет. Станет просто цифрой в вашем прошлом. Вы готовы обменять дочь на вечный джаз?
Галина посмотрела на плачущую Аню. Потом на стену пустоты у края парка. В кармане что-то зашевелилось. Она сунула руку и вытащила... банку консервированного горошка.
— Знаете что, Марк? — в её голосе появилась та самая бухгалтерская сталь. — Я тридцать лет сводила чужие балансы. И я знаю: нельзя закрыть год, если висит долг. Моя дочь это не долг. Это моя инвестиция. И я не позволю какому-то «ничто» её сожрать.
— И что вы сделаете? — Марк улыбнулся.
— Я научу её играть джаз. Даже если придётся чистить картошку ещё тысячу раз.
Она замахнулась и со всей силы швырнула банку горошка прямо в стену пустоты. Звук разбитого стекла. Небо над «Зарядьем» треснуло, как экран смартфона.
***
— Мамуль, ты спишь? — раздался шёпот.
Галина открыла глаза. Снова 7:15 утра. 31 декабря.
Но Аня не кричала. Она стояла над кроватью. Живая. Заплаканная. С Пашкой на руках.
— Мам... — прошептала Аня. — Мне такой сон страшный приснился. Будто ты уехала в синем платье, а я осталась одна в куче картошки... Мам, ты только не уходи, ладно? Мы сами оливье порежем.
Галина Петровна медленно села. На тумбочке лежала записка, которой вчера не было: «План Б сработал. Импровизируй».
— Ну что, Анечка, — Галина потянулась так, что сладко хрустнули косточки. — Резать оливье будем вместе. Но сначала... мы включим музыку погромче.
Она встала и подошла к окну. На козырьке подъезда лежал алюминиевый таз. Он был смят в идеальной форме саксофона.
Галина улыбнулась. Это был первый день её новой жизни.
Но за спиной, в пустой прихожей, вдруг снова зазвонил стационарный телефон, который она точно выдернула из розетки...