Я познакомилась с Мариной в детском саду, когда нам обеим было по четыре года. Она была высокой девочкой с тёмными косичками и серьёзными глазами. Я — маленькой, светлой и застенчивой. В первый день в садике я плакала, не хотела отпускать маму. И тогда эта девочка подошла ко мне, взяла за руку и сказала: «Не плачь. Я буду с тобой дружить».
С того дня мы не расставались.
Мы ходили в один детский сад, потом в одну школу, потом в один институт. Мы знали друг о друге всё. Все секреты, все мечты, все страхи. Мы были не просто подругами — мы были сёстрами по духу. Ближе, чем родные.
Когда мне было двадцать три, я вышла замуж за Андрея. Марина была моей свидетельницей. Она помогала мне выбирать платье, делала причёску, успокаивала, когда я нервничала перед церемонией. «Всё будет хорошо, Наташка, — говорила она, обнимая меня. — Ты выходишь за хорошего человека».
Через год Марина тоже вышла замуж за Дмитрия. Теперь я была её свидетельницей. Мы радовались, что наконец обе устроили личную жизнь, строили планы, как будем вместе отдыхать, как наши дети будут вместе играть.
У меня родилась дочка Ксюша. У Марины — сын Артём, а через три года дочка Лена. Мы действительно часто виделись — водили детей на площадку вместе, ходили в гости друг к другу, праздновали дни рождения большой компанией.
Марина была частью моей жизни. Самой важной частью. Я могла позвонить ей в три часа ночи, и она бы взяла трубку. Могла приехать к ней в любое время, и она бы открыла дверь. Мы доверяли друг другу полностью и безоговорочно.
Так продолжалось тридцать лет.
Тридцать лет дружбы, смеха, совместных радостей и горестей. Мы переживали вместе развод моих родителей, смерть её отца, рождение детей, проблемы на работе, ссоры с мужьями. Мы были опорой друг для друга.
И я никогда — слышите, никогда — не могла представить, что всё это было ложью.
Всё началось год назад, когда Марине стало плохо. Сначала она жаловалась на усталость, потом начались боли в животе. Мы отправили её к врачам. Диагноз прозвучал как приговор: рак яичников, четвёртая стадия, метастазы.
Я не могла в это поверить. Марине было всего сорок восемь лет. Она была полна сил, энергии. Как это возможно?
Но врачи были непреклонны. Операция невозможна, химиотерапия может только продлить жизнь на несколько месяцев. Марине оставалось жить максимум год.
Я была рядом с ней всё это время. Возила её на процедуры, когда Дмитрий не мог. Сидела в больнице, держала за руку, когда ей было особенно плохо. Готовила еду и приносила ей, потому что она почти ничего не могла есть. Я делала всё, что могла, чтобы облегчить её страдания.
Марина худела на глазах. Из красивой, статной женщины она превратилась в тень. Волосы выпали после химии, кожа стала серой, глаза впали. Но она держалась. Старалась улыбаться, когда я приходила, шутила, говорила, что всё будет хорошо.
— Наташка, не реви, — говорила она мне слабым голосом, когда я не могла сдержать слёз. — Я ещё поживу. Увижу, как Лена в институт поступит.
Но мы обе знали, что это неправда.
В последний месяц Марина почти не вставала с постели. Морфий помогал снимать боль, но она почти всё время спала. Я приходила к ней каждый день, сидела рядом, держала за руку. Иногда она просыпалась, смотрела на меня и улыбалась слабо:
— Спасибо, что ты со мной.
— Я всегда с тобой, — отвечала я, сжимая её руку. — Всегда.
Марина умерла в сентябре. Тихо, во сне. Дмитрий позвонил мне рано утром и сообщил. Я приехала сразу, но она уже была холодной.
Я сидела рядом с её телом и плакала. Плакала, как не плакала даже когда хоронила родителей. Потому что Марина была не просто подругой. Она была моей сестрой, моей опорой, частью меня. И теперь её не стало.
Похороны назначили через три дня. Я помогала Дмитрию с организацией — заказывала венки, договаривалась с кладбищем, готовила поминальный обед. Это хоть как-то отвлекало от горя.
В день похорон было серое осеннее небо, моросил дождь. Люди приходили прощаться — родственники, коллеги, друзья. Я стояла у гроба и не могла отвести взгляд от её лица. Она лежала в белом платье, руки сложены на груди. Выглядела спокойной, даже умиротворённой. Будто просто спит.
После отпевания мы поехали на кладбище. Опускали гроб в землю. Я бросала горсть земли и думала: это конец. Марины больше нет. Тридцать лет дружбы закончились.
После похорон мы вернулись на поминки. Собрались в кафе — человек пятьдесят родных и близких. Я сидела рядом с Дмитрием, его дети — Артём и Лена — были напротив. Артёму было двадцать пять, он уже женат. Лене — двадцать два, она только закончила институт.
Мы вспоминали Марину, рассказывали истории из её жизни. Кто-то плакал, кто-то пытался улыбаться сквозь слёзы. Я почти ничего не ела — комок в горле не давал глотать.
Когда поминки подошли к концу и народ начал расходиться, ко мне подошла Лена. Она была бледная, глаза красные от слёз.
— Тётя Наташа, можно вас на минутку? — тихо спросила она.
Мы вышли в коридор. Лена достала из сумки большой белый конверт и протянула мне.
— Мама просила передать вам это. Она написала письмо за две недели до смерти. Сказала, что вы должны прочитать его после похорон, но обязательно в одиночестве.
Я взяла конверт дрожащими руками.
— Что там?
Лена покачала головой.
— Я не знаю. Мама не сказала. Просто попросила передать.
Я приехала домой поздно вечером. Андрей с дочкой уже спали. Я прошла на кухню, заварила чай, села за стол и долго смотрела на конверт. Он был толстый — явно много листов внутри. Почерк на конверте был узнаваемым — Маринин, немного дрожащий, но точно её.
Я открыла конверт и достала письмо.
«Наташа, моя дорогая.
Если ты читаешь это, значит, меня уже нет. Мне страшно писать эти строки, потому что я знаю, что они разрушат тот образ меня, который ты хранила все эти годы. Но я должна рассказать тебе правду. Потому что не могу умереть с этой тяжестью на душе.
Наташа, я плохая подруга. Нет, даже хуже. Я — предательница. И сейчас ты узнаешь почему».
Руки мои задрожали. Что она имела в виду? Я продолжила читать.
«Помнишь, когда тебе было двадцать пять, ты устраивалась на работу в ту большую компанию? Ты так мечтала об этом месте, готовилась к собеседованию несколько недель. А потом тебе отказали, и ты так плакала у меня на плече.
Наташа, это я виновата. Я тоже хотела эту работу. Я подала резюме одновременно с тобой, но ты об этом не знала. Когда меня пригласили на собеседование, я узнала, что ты тоже в списке кандидатов. И я... я сказала HR-менеджеру, что ты сорвала дедлайн на прошлой работе и из-за этого компания потеряла клиента. Это была ложь. Полная ложь. Но она сработала. Тебе отказали, а меня взяли на работу».
Я не могла дышать. Читала дальше, чувствуя, как внутри растёт холод.
«Помнишь, когда ты встречалась с Сергеем, до Андрея? Ты была так влюблена в него, думала, что это навсегда. А потом он вдруг остыл и бросил тебя. Ты не понимала почему — вроде всё было хорошо.
Наташа, он бросил тебя из-за меня. Я показала ему твои фотографии с вечеринки, где ты была пьяная и обнималась с другими парнями. Я сказала ему, что ты постоянно так делаешь, что ты легкомысленная. Это было неправдой — ты просто веселилась с друзьями, но я подала это так, будто ты изменяешь. Сергей поверил и ушёл от тебя. А я утешала тебя и говорила, что он не достоин тебя».
Слёзы потекли по моему лицу. Я не могла остановиться, но продолжала читать.
«Помнишь, как ты копила деньги на операцию твоей маме? У неё были проблемы с сердцем, и нужна была дорогая операция в платной клинике. Ты собирала эти деньги два года — откладывала с каждой зарплаты, отказывала себе во всём.
А потом деньги пропали. Ты помнишь? Ты пришла домой, а сейфа нет — вскрыли, украли все деньги. Ты тогда думала, что это квартирные воры. Но это была не кража.
Наташа, это сделала я.
Я знала, где ты хранишь деньги. Ты мне сама показывала. И я знала код от твоего сейфа — ты его не скрывала от меня. Однажды, когда тебя не было дома, я пришла с отмычкой, вскрыла дверь, открыла сейф и забрала деньги. Триста тысяч рублей. Я инсценировала взлом, разбросала вещи, чтобы выглядело как ограбление.
Эти деньги мне были нужны. У меня были долги — по кредитам, которые я взяла на ремонт. Я не могла больше платить проценты. Мне грозил суд. И я решила, что возьму у тебя. Я думала, что верну. Но не вернула. Никогда.
Из-за меня твоя мама не получила операцию вовремя. Пришлось ждать квоту на бесплатную. Пока ждали, ей стало хуже. Она умерла через полгода.
Наташа, я убила твою маму. Я знаю это».
Я не могла читать дальше. Бросила письмо на стол и зарыдала. Нет. Нет, это не может быть правдой. Марина не могла так поступить. Она была моей лучшей подругой. Она...
Но я взяла письмо снова. Дочитала до конца.
«Ты, наверное, спросишь: зачем я дружила с тобой, если всё это время предавала? Ответ прост: я завидовала.
Ты всегда была той, кем я хотела быть. Добрая, светлая, все тебя любили. Мужчины обращали на тебя внимание, начальство ценило, друзья уважали. А я всегда была в твоей тени. Ты была звездой, а я — тусклой планетой рядом.
И эта зависть разъедала меня. Я хотела быть как ты, но не могла. Поэтому я начала тянуть тебя вниз. Если я не могу быть такой, как ты, то хотя бы ты не должна быть лучше меня.
Я знаю, что ты никогда меня не простишь. Да я и не прошу прощения. Я просто хочу, чтобы ты знала правду. Чтобы ты не помнила меня как лучшую подругу. Потому что я ей не была.
Но знай вот что: когда я заболела, и ты была рядом, ухаживала за мной, держала мою руку — это было единственное время в моей жизни, когда я чувствовала себя по-настоящему любимой. Ты давала мне больше, чем я того заслуживала. И я благодарна тебе за это.
Прости меня, если сможешь. Но я понимаю, если не сможешь.
Твоя Марина».
Я сидела на кухне до утра с этим письмом в руках. Плакала, кричала, рвала на себе волосы. Всё, во что я верила, рухнуло в один момент.
Тридцать лет дружбы — ложь. Марина никогда не была мне подругой. Она была моим врагом. Она ломала мою жизнь, радовалась моим неудачам, крала у меня всё — работу, любовь, деньги, здоровье мамы.
Моя мама умерла из-за неё. Из-за того, что Марина украла деньги на операцию. Мама могла жить, если бы мы сделали операцию вовремя. Но мы не успели. И она умерла.
Я ненавидела Марину в тот момент. Ненавидела так сильно, что хотела выкопать её гроб и разорвать на куски. Но её уже не было. Она умерла. И я не могла ничего с ней сделать.
Прошло несколько месяцев. Я никому не рассказывала о письме. Держала его в тайне. Даже Андрею не сказала. Потому что не знала, как об этом говорить.
Но потом я поняла, что должна поговорить с детьми Марины. Они имели право знать правду о своей матери.
Я встретилась с Артёмом и Леной в кафе. Рассказала им всё. Показала письмо. Они читали и плакали.
— Тётя Наташа, мы не знали, — шептала Лена сквозь слёзы. — Мы никогда не думали, что мама...
— Я знаю, — сказала я. — Вы ни в чём не виноваты. Это была её тайна.
Артём молчал, сжимая кулаки.
— Мне стыдно за неё, — наконец выдавил он. — Мне стыдно, что я сын такой женщины.
— Не надо, — сказала я. — Вы не отвечаете за поступки вашей матери. И я не держу на вас зла.
Мы поговорили ещё немного, и я ушла. Больше мы не виделись. Они не звонили, я не звонила. Наверное, им было стыдно, а мне было больно их видеть.
Сейчас прошло уже больше года с тех пор, как я узнала правду. Я до сих пор не могу до конца простить Марину. Иногда я думаю: может, она была больна? Может, это была какая-то психологическая травма, которая заставляла её так поступать?
Но это не оправдание. Она делала свой выбор каждый раз. И каждый раз выбирала причинить мне боль.
Единственное, что я могу сделать теперь, — это отпустить. Отпустить эту боль, эту ненависть, эту обиду. Потому что носить это внутри — значит отравлять свою собственную жизнь. А я не хочу больше страдать из-за Марины.
Она уже забрала у меня тридцать лет. Она не заберёт больше ни дня.
Я живу дальше. У меня есть семья, дочь, внуки. У меня есть настоящие друзья — те, кто никогда меня не предавал. И я ценю их больше, чем когда-либо.
А Марина... Марина осталась в прошлом. Вместе со всей ложью, болью и предательством.
И пусть там и остаётся.