"Найди меня"
Голос звучал глухо и почему-то совсем рядом — будто не из сумеречного омута сна, а из закутка комнаты, где скрипит старый шкаф и где иногда, особенно в одиночестве, в стене можно услышать чужое дыхание. Лицо всегда было расплывчатым, как после дождя — когда смотришь в витрину и видишь, кажется, своё отражение, но… вдруг узнаёшь на нём чужие черты.
Каждую ночь один и тот же мотив: голос — и темный силуэт, к которому меня что-то тянет, но дотянуться не получается. Всегда одна и та же просьба. Иногда — отчаянная. Иногда — тихая, едва слышная за грохотом метро или телефона.
Меня зовут Настя. Мне двадцать семь. Я — психолог, рационалист, немного скептик и очень упрямая реалистка. Если бы захотела — придумала бы объяснение для любого кошмара. Можно списать на выпирающее подсознание: мол, жизнь в мегаполисе, нервная работа, недолеченное детство. Но всё же одна штука меня смущала: сон с мужчиной, ЛИЦА которого я не помнила, повторялся слишком часто.
Было в нём что-то пугающе реальное. Как если бы кто-то действительно звал меня из другой жизни.
Впрочем, я, как и любая современная девушка, решила проблему просто: записала свой сон в блокнот, спрятала дневник под подушку и убедила себя, что даже Фрейд бы устыдился такой банальности.
СЛУЧАЙНОСТЬ, КОТОРУЮ НЕ ОБЪЯСНИТЬ
Всё изменилось в обычный день.
Утро шло как обычно: кофе пролит на белую блузку (спасибо, кот Матвей), пробка — вечная — на проспекте, спор с мамой по телефону ("Настя, ну когда ты уже встретишь нормального мужчину, а не этих своих клиентов причудливых"). В метро было душно, люди устало слепались в вагоне, кто-то слушал музыку вполголоса, кто-то так прочно врос в телефон, что, кажется, стал приложением.
Я стояла у двери, задумалась о планах на вечер, и вдруг — в самый обычный момент — меня кольнуло ощущение, будто кто-то смотрит. Смотрит настойчиво, цепко.
Вот кто поверит, если скажу: я подняла глаза, и увидела… ЕГО?
Он стоял напротив через проход, облокотившись о столб. Высокий, лохматые слегка волосы, плечи в синем пальто, в руке — блокнот и карандаш. Взгляд тёмный, внимательный — тот, что можно встретить разве что в снах. От этого взгляда у меня по коже пробежал мурашечный оркестр.
— Простите, — вдруг сказал он, почти шёпотом. — Вы, случайно, не Настя?
Меня будто ударило.
— Откуда вы меня знаете?
Он улыбнулся странно, чуть виновато, словно поймали на шалости:
— Я не знаю вас… Но мне кажется, я вас знаю. Глупо звучит, да?
Хотела что-то ответить — вдруг вагон качнуло, он подался ко мне чуть ближе.
— Мне снилась женщина, — вдруг искренне выпалил он, — она выглядела… ну, вот именно так. Проблема в том, что вы — очень похожи.
Меня почти смех взял (нервный, конечно!):
— Вам снилась я?
— Не знаю… Может быть. — Он протянул ладонь, вдруг серьезно: — Меня зовут Лёша. Я художник.
Я машинально пожала руку. Мозг кричал: "Беги! Мало ли сумасшедших с карандашами в метро!".
Но внутри что-то мелко задрожало.
РАЗГОВОР С ПРИЗРАКОМ
С того дня всё шло наперекосяк с моей железной логикой.
Я пыталась убедить себя, что это совпадение. Даже забавно — психолог, мечтающая объяснить всё мира рационально, попала будто в ромком. Только этот ромком пах странно — не попкорном, а пыльным халатом из детства.
Я встретилась с Лёшей во второй раз — уже намеренно. Мы сели друг напротив друга в кофейне. Он принес с собой блокнот и кофе в гигантском стакане.
— Надеюсь, вы не считаете меня маньяком?
— Пока не выяснила, — пошутила я без улыбки, — но один шаг до психиатрической экспертизы вы уже сделали.
Он усмехнулся — как-то по-детски, беззащитно.
— Расскажите мне про ваши сны, — выдохнул он.
Я удивилась — так никто не спрашивал, даже мама, даже бывший.
— Я вижу темного мужчину на перроне, но лица его не помню… — начала я осторожно.
— А он что-то говорит?
— Да. "Найди меня."
Лёша дрогнул, едва заметно подсел.
— В моём сне та женщина… вы… — он замялся, — всегда на каком-то шумном вокзале. Я не могу видеть лица полностью, только глаза. И всегда одна и та же фраза: "Я тебя найду."
Я замерла.
— Это шутка, правда же? Вы…
— Хотите увидеть одну вещь?
Он вынул блокнот.
— Я рисую её — ну, то есть вас — последние два года. Всегда в одном и том же платье.
Я взяла эскиз. Долго смотрела: молодая женщина, вроде бы с моими чертами. И длинное, не по моде, светлое платье, с кружевами. Я такое никогда не носила.
— Забавно, — я сдержанно засмеялась, — у меня никогда не было такого платья.
— Правда?.. — он растерянно вертел карандаш, — Но я почему-то уверен… что это важно.
ДЕТЕКТИВНАЯ ПОПЫТКА
Наша логика была проста: проверить, не пересекались ли мы случайно в прошлом. На занятиях? На выставках? У кого-то в гостях? Бесполезно.
Мы занялись расследованием — как настоящие Шерлок и Ватсон, только без трубок, зато с разными приложениями и мессенджерами.
По семейным фотографиям, перепискам, билетам, соцсетям. Перелопатили кучи фото с мероприятий. Даже его художественные выставки — он показывал мне снимки стендов, где мелькали сотни лиц.
Ничего.
Я пыталась поймать радость — всё-таки логика побеждает! Но каждую ночь мне снова снился он. А на портрете у Лёши женщина всё отчетливее приобретала мои черты, вплоть до маленькой родинки у виска.
— Это просто совпадение, — твердила я себе. Хотя…
— У меня чувство, будто что-то забыла, — говорил он.
— Может, мы встречались детьми в детском саду?
Он рассмеялся — вдруг неожиданно звонко:
— А вдруг мы были разлучённые близнецы в прошлой жизни?
Наша дружба росла. Я ловила себя на том, что скучаю по его сообщениям, что его звонки вызывают улыбку среди серых будней. Не влюбилась — нет, просто… я уже не казалась себе одинокой.
ПЛАТЬЕ И СПЯЩАЯ ПАМЯТЬ
И всё же внутри глубоко скреблась мысль — а вдруг всё это и правда не случайность?
Однажды ранним утром я стояла у маминого шкафа. Разбирала её вещи, уговаривала выкинуть старую молью поеденную одежду.
— Мама, у тебя тут склад винтажных ужасов! — весело ворчала я.
— Не трогай! — воскликнула она как-то нервно. — Там бабушкины вещи…
Я вытянула тяжелую коробку. Откинула крышку — тут что-то закололо.
Лежало оно, свернуто аккуртано: длинное белое платье с кружевами, выцветшее от времени. ВЫЙГЛЯДЕЛО ТОЧЬ-В-ТОЧЬ КАК НА ПОРТРЕТЕ У ЛЁШИ!
В животе перевернулась чашка кофе.
— Мам, а это…
— Бабушкино свадебное платье, — мама села рядом, — что-то не так?
Я вгляделась: кружево, оборки, молочный оттенок. Лёша срисовал каждую деталь идеально!
— А Лёша мог это видеть? — выдохнула я.
ИСТИНА, КОТОРУЮ НЕЛЬЗЯ ПОСТИЧЬ СЛУЧАЙНО
Я позвонила ему в панике и вытащила на прогулку.
— Это платье, из твоих рисунков, — пыталась я подбирать слова. — Оно из шкафа моей мамы. Я никогда его не надевала.
Он молчал, глядя куда-то вдаль.
— Значит… — в его голосе звучала внутренняя победа, — мы точно… связаны.
Он вдруг засмеялся:
— Я начинаю верить, что нас кто-то оставил на жизненном перекрёстке специально, чтобы мы мучились.
И тут — пауза. Я вдруг вспомнила: в том возрасте, когда мне было года четыре… я гуляла в сквере с мамой, и там был мальчик. Мы играли, мамы болтали, и мы убежали из-под присмотра.
Смутно, как в тумане — длинные качели, смех, и мальчик с разбитой коленкой. Я вцепилась в его руку и посмотрела ему в глаза…
— У тебя шрам на правой руке? — спросила я вдруг.
Он замер. Показывает — тонкая, совсем едва заметная полоска.
Кожа покрылась мурашками.
Мы поехали к моей маме, которая всегда любила мистифицировать любые совпадения.
— Ты ведь помнишь того мальчика, с которым я однажды потерялась в парке? — спросила я у неё.
Мама улыбнулась.
— Конечно. Я тебя чуть не потеряла, тогда с ума сходила… Мать того мальчика тоже дрожала как осиновый лист на ветру. Вы оба весь вечер ревели, а потом не хотели расставаться.
Лёша слушал в ступоре.
— Его звали Лёша?
— Может быть… Сейчас не вспомню, — сказала мама. — Мы тогда гуляли на нашем старом районе, на Зелёном Бульваре. Потом переехали, больше их не встречала.
Память возвращалась медленно, но уверенно. Все наши сны, всю жизнь мы были друг у друга… только забыли.
— Мы искали друг друга во снах, потому что уже встречались, пусть даже в четырёхлетнем возрасте, — выдохнула я. — Наш мозг просто… записал это на подкорку.
Лёша засмеялся, почти победно:
— Психология! Всё-таки рациональная основа — будь она неладна.
Остались, конечно, вопросы: почему именно сейчас мы встретились? Почему оба так отчётливо чувствовали друг друга во снах?
Но когда рядом человек, с кем тебя связывает нечто большее, чем просто совпадения… уже не важно, была ли во всём этом мистика или нет.
Я взяла его за руку, и мы пошли по бульвару в закат, где пахло весенней пылью и шаурмой.
Он прошептал на ухо, с самым искренним удивлением:
— Спасибо, что нашла меня.
Я улыбнулась и добавила:
— Главное — не отпускай!
(и только кот Матвей, подслушав всю эту историю, лениво подумал: «Да уж, эти люди… если не сны — так платье».)
- А это платье — важно?
- Не знаю, как объяснить, просто уверен.
Лёша замолчал, а я не могла оторвать взгляд от рисунка. В голове будто разверзлась дыра — и в эту дыру, в белое, шуршащее ничего, медленно просачивалась память… или то сон, или наваждение.
— Вы верите в переселение душ? — вдруг спросил он, совсем тихо.
Я усмехнулась уголком губ:
— Нет, я — психолог. Мне про реинкарнации только на курсах эзотерики вещали.
Он кивнул, будто ждал именно такого ответа, но всё равно продолжил — и, странное дело, я не перебивала.
— А если мы… ну, не знаю… раньше встречались? Может, в другой жизни? Где-то, когда-то… Вы в этом платье шли ко мне навстречу, а я просыпался и не мог понять — почему такое чувство потери, будто чего-то не успел.
Я слушала его, и мне становилось странно хорошо. Как погода ранней весной: ещё лежит грязноватый снег, а воздух — уже сладкий, с чем-то новым, тревожащим.
— А вы не пробовали нарисовать место? Ну, этот вокзал, детали? — спросила я вдруг.
Лёша оживился:
— Нет. Странно — я всегда думал только о фигуре. Но рядом… должна быть какая-то скамья, узор на полу, а за спиной — часы. Огромные, золотые.
Я опустила глаза:
— Мне… тоже это снится. Часто слышу бой часов, но никогда не вижу их.
Мы замолчали. Снаружи жизнь продолжалась по расписанию: мимо кофейни мчались суетливые люди, тянулись полоски рекламы на автобусах, телефоны пиликали смс-ками. А внутри происходило что-то странное, почти абсурдное и абсолютно настоящее.
ЧЕМ ДАЛЬШЕ, ТЕМ БОЛЬШЕ НЕВОЗМОЖНОГО
Я стала ловить себя на мысли, что больше не боюсь ночи. Дневник с записями снов перекочевал из-под подушки в мою повседневную сумку. После встреч с Лёшей я водила пальцем по страницам и пыталась по штрихам, по образам выстроить ниточку смысла.
Однажды, проснувшись после особенно тягостного сна (там было странно светло — всё заливало солнцем, и я подходила к огромным дверям с витражами), я решилась позвонить маме.
— Мамуль, — спросила я по телефону, — у нас в семье были какие-то нестандартные истории? Может, кто-то исчез, потерялся… что-то старое, до войны?
Мама, конечно, ахнула:
— Ой, да вроде нет… Ну разве что прабабушкин дневник остался. Почему спрашиваешь-то?
— Просто… интересно. Привези мне его, пожалуйста, в следующий раз.
Через неделю мы втроём — я, мама и Лёша — сидели на кухне перед старым, зачитанным блокнотом. Страницы пахли старой бумагой, чернила во многих местах расплывались от времени, но буквы складывались в удивительную историю.
"И снова этот сон, — писала прабабушка. — Будто жду кого-то на вокзале. Смотрю на часы, он опаздывает, сердце не находит себе места. Белое платье, шаль на плечах… Все вокруг теряет краски, только его глаза — такие, как у моего Саши, как во сне… Вот бы найти его хоть раз — тогда бы знала, что жива не зря…"
Мы переглянулись с Лёшей. Его рука легла на мои пальцы — и на секунду я почувствовала, будто всё встало на свои места.
— Выходит… — прошептала я, — они так и не встретились?
Мама покачала головой:
— Саша погиб на фронте, она до конца жизни ждала его. Этот дневник… я никогда толком не читала, думала — мистика, чепуха…
А я вдруг знала: и платье, и вокзал, и часы — всё это не из воздуха сшито. Это память. Может, не моя, но отпечаток такой тёплый, что с ним теперь не страшно.
— Значит, — сказал Лёша, улыбаясь, — мы всё-таки нашли друг друга. Жаль, прабабушка не увидела…
— Может быть, и увидела, — шепнула я. — Всё равно ведь часть её во мне.
На улице начинался снег. Он падал крупно, размашисто, будто кто-то наверху решил подсластить финал этой удивительной истории. Я смотрела, как снежинки ложатся на стекло, и понимала: неважно, сколько пройдет жизней. Иногда человек из твоих снов обязательно найдёт тебя и в этой реальности. Главное — услышать зов. И ответить.
ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СНА
На следующее утро я проснулась будто не в своей квартире: свет показался особенно мягким, а за окном было необычно тихо. Ощущение — как после долгой болезни, когда наконец начинаешь дышать полной грудью и не веришь, что стало легче. Лёша прислал голосовое:
— Снится ли тебе сегодня вокзал?
Я улыбнулась — по-настоящему, как девочка, которой впервые сказали: "Ты хорошая".
Работа потихоньку наполнилась смыслами. С клиентами было проще, дети перестали раздражать. Периодически я ловила себя на мысли, что слушаю чьи-то истории иначе: не только ушами, но и чем-то глубже, под ребром. Всё вокруг стало плотнее, ближе к телу, к сердцу, к коже. А Лёша… теперь был не просто знакомый, интересующийся чужими снами. Он стал частью моей реальности — ходил со мной в магазин, помогал переставлять мебель, обсуждал фильмы, приносил яблоки и спрашивал: "А вдруг тебе сегодня приснится новый сон?"
ПОВОРОТ — НЕОЖИДАННЫЙ И ТИХИЙ
Но сказка, как и всё хорошее, всегда держит в рукаве сюрприз. Однажды весной мы решили поехать в небольшой городок неподалеку. Случайно, из любопытства: говорят, там самый старый вокзал области, тот самый, что остался на старых фото и в местных легендах.
Сели в электричку рано утром, ехали, болтали обо всём и ни о чём. Внешне было грустно и смешно: катились серые раздолбанные вагоны, за окном мелькали поля, а мы — два взрослых, чуть одуревших от весны человека.
Когда я ступила на перрон, ноги будто подогнулись сами собой.
— Стой… — прошептала я. — Посмотри, вон та скамья. И узор на плитке. Видишь — те самые часы?
Они висели прямо надо входом: круглые, с золотым ободком. Ровно такие, какие описывал Лёша — и какие всплывали в моих снах.
— Вот оно, — сказал он.
Мурашки ползли по спине, и где-то внутри кольнулось что-то очень хрупкое — будто стоишь на границе двух миров.
Мы пошли вдоль перрона, молча. Было странное молчание — как бывает только между людьми, хорошо знакомыми друг с другом или… очень родными. За спиной играла шарманка, кто-то продавал чай, и вдруг сзади послышалось тихое:
— Простите, а вы не подскажете, это расписание на завтра или на сегодня?
Я обернулась. Передо мной стояла немолодая женщина, усталая и трогательная, как мамина подруга детства. В руках у неё был аккуратно сложенный платочек, взгляда она не поднимала.
— Сегодня, — сказала я, вдруг почему-то дрожащим голосом.
Женщина улыбнулась:
— Хорошо… Спасибо, вы мне помогли.
И ушла. Но — в этот совсем обычный момент мне вдруг так ясно стукнуло в груди: ведь это ещё один остаток из чьей-то памяти, возможно, прабабушкиной, а может, и моей собственной. Так и крутятся по свету наши половинки — ищут свои встречи, крошечные, незначительные, но для кого-то — смысл жизни.
ПРО НОВОЕ СЧАСТЬЕ
С тех пор мы с Лёшей уже не расставались. По вечерам обсуждали, какой сон был у кого: у меня — лёгкие облака, у него — дорога в бесконечный сад, где стоят скамейки, а вдалеке мерцают золотые часы.
Жизнь, конечно, не стала идеальной. Я всё так же иногда злилась на дурацкие мелочи, Лёша упрямился по мелочам, мама ворчала про "раннюю старость и поздную любовь". Но всё было новым — каждая ссора казалась почему-то ценной, как песчинка во времени, как доказательство того, что у нас есть настоящее.
А то белое платье, с которое всё началось, давно висит на виду: я повесила Лёшин рисунок в рамку, прямо над зеркалом. Иногда, собираясь в гости, я ловлю себя на том, что накидываю белую кофту и мысленно смеюсь: пусть будет… пусть повторяется, если так задумано.
Поздними вечерами мы слушаем тиканье часов: у нас теперь дома есть маленькие, антикварные, специально купили "на счастье".
И, прислушиваясь к зову времени, я всё чаще думаю: может, и правда, у каждой любви — свои круги, свои вокзалы и золотые стрелки…
Главное — однажды не пройти мимо. Остановиться, обернуться — и узнать друг друга, пусть даже по сну. А дальше — будет просто жизнь.