Жёлтая, потрёпанная, с выцветшей надписью «Громов В. С.» в правом верхнем углу. Я стояла посреди отцовского кабинета и смотрела на фотографию, которая разлетелась по полу вместе с остальными бумагами.
На снимке был подросток. Лет восемнадцать, может, чуть меньше. Тёмные волосы, тяжёлый взгляд исподлобья. Рядом — мужчина в наручниках. Подпись внизу: «Громов М. В., сын обвиняемого».
Я знала это лицо.
Я целовала это лицо три дня назад. На мосту через реку, когда он сказал, что я красивая, когда засмеялась, когда мир казался простым и понятным.
Максим. Мой Максим. Сын человека, которого посадил мой отец.
- Катя? Что там грохнуло?
Голос отца из коридора. Я быстро собрала бумаги, запихнула обратно в папку. Руки не слушались.
- Ничего! Уронила. Душно тут.
Три недели назад я не знала, что он существует.
***
Тот вечер в баре я запомню надолго.
Пятница, конец апреля. Я провалила пробное выступление в суде — запуталась в статьях, покраснела, замолчала на полуслове. Преподаватель смотрел с таким разочарованием, что хотелось провалиться сквозь землю.
Ленка потащила меня в бар. «Развеяться», как она сказала. Но уже через час её позвал парень, и она испарилась, помахав мне рукой и прошептав «справишься».
Я осталась одна. Сидела, крутила в руках бокал с вином, думала о том, какой из меня выйдет прокурор, если я двух слов связать не могу.
И тут я уронила телефон.
Он упал под барную стойку, я полезла за ним и едва не столкнулась лбом с мужчиной, который сидел рядом. Он тоже наклонился — поднял мой телефон раньше, чем я успела.
- Держи.
Я подняла голову. Тёмные глаза, резкие черты лица, губы сжаты в тонкую линию. Он выглядел так, будто пришёл сюда не веселиться. Будто тоже убегал от чего-то.
- Спасибо.
Я взяла телефон. И заметила его руки. Рабочие, с мелкими шрамами, въевшимся в кожу машинным маслом. Такие руки бывают у тех, кто много работает физически. Странно было видеть их в баре, где все вокруг — офисные работники в дорогих рубашках.
- Тяжёлый день? — спросил он.
Я кивнула. Не знаю, почему ответила честно. Может, потому что он был чужой. Может, потому что мне было всё равно.
- Провалила экзамен. Ну, не экзамен. Репетицию. Но всё равно позор.
- Юрист?
- Почти. Пятый курс.
Он усмехнулся. Не зло, скорее понимающе.
- У меня сегодня тоже так себе. Отец вернулся. После долгого отсутствия.
Я не стала спрашивать откуда. Было что-то в его голосе, что подсказывало — лучше не надо.
Мы проговорили два часа. О всякой ерунде: о том, какой кофе лучше, о собаках и кошках, о том, что весна в этом году холодная. Он ни разу не спросил, кем работает мой отец. Я ни разу не спросила о его семье.
Когда бар закрывался, он вызвал мне такси.
- Можно номер?
Я продиктовала. Он улыбнулся — первый раз за вечер — и я вдруг поняла, что очень хочу увидеть эту улыбку снова.
- Максим, — сказал он. — Меня зовут Максим.
- Катя.
Такси увезло меня домой. Я улыбалась всю дорогу.
А потом зазвонил телефон.
- Доченька, ты где? Поздно уже.
Голос отца. Встревоженный, напряжённый.
- Еду домой. Что случилось?
- Громов вышел. Тот самый, помнишь? Я тебе рассказывал. Будь осторожна, ладно?
Громов.
Я помнила это имя. Смутно, как помнят что-то из детства. Мне было пятнадцать, когда отец не спал ночами из-за этого дела. Мама ещё была жива, она приносила ему чай в кабинет, гладила по голове и говорила: «Андрюша, ты всё делаешь правильно».
- Хорошо, пап. Буду осторожна.
Я повесила трубку.
Громов. Какое-то совпадение. Фамилия распространённая.
***
Неделю мы переписывались. Максим писал мало, но каждое сообщение — по делу. Без смайликов, без пустой болтовни. Мне это нравилось.
Первое свидание — парк, кофе с собой, долгая прогулка вдоль реки. Он рассказывал про свою мастерскую. Автомобильную, где-то на окраине города. Открыл сам, десять лет назад, когда ему было восемнадцать.
- Сам? В восемнадцать?
- Пришлось.
Он не объяснил почему. Я не спросила.
Мы дошли до моста через реку. Старого, пешеходного, с железными перилами, покрытыми облупившейся краской. Остановились посередине.
- Я люблю мосты, — сказала я, глядя на воду внизу. — Они соединяют берега. Можно стоять посередине и быть нигде. Или везде сразу.
Максим посмотрел на меня странно. Долго, внимательно.
А потом поцеловал.
Первый поцелуй был мягким, осторожным. Будто он боялся спугнуть. Я положила руки ему на грудь, почувствовала, как бьётся его сердце — быстро, сильно.
Когда мы отстранились, он заметил мой кулон. Серебряный ключик на тонкой цепочке. Мамин.
- Красивый. От чего ключ?
Я улыбнулась.
- Мама говорила — от правильной двери. Найдёшь дверь — поймёшь.
- Нашла?
- Пока нет.
Он проводил меня до дома. Мы стояли у подъезда, не хотели расставаться. Он смотрел на дверь, на табличку с номерами квартир.
И вдруг его лицо изменилось.
Я не сразу поняла почему. Он как будто окаменел на секунду. Глаза стали холодными, челюсть сжалась.
- Что-то не так?
- Нет. Всё хорошо.
Он поцеловал меня в лоб, развернулся и ушёл. Быстро, не оглядываясь.
Я поднялась домой. Отец сидел на кухне, пил чай.
- Гуляла допоздна, — сказал он. — Влюбилась?
Я засмеялась.
- Может быть.
Я не видела, как Максим дошёл до угла, остановился и достал телефон. Как вбил в поиск: «Северов следователь». Как смотрел на экран с лицом человека, получившего удар под дых.
На табличке у моего подъезда было написано: «Северов А. В., кв. 12».
Мой отец.
Следователь Андрей Северов.
Человек, который посадил его отца на десять лет.
***
Через два дня мы встретились снова.
Я ждала, что он напишет. Он не писал почти сутки. Потом пришло короткое: «Завтра в семь. На мосту».
Я обрадовалась. Глупо, как школьница. Надела любимое платье, накрасилась, вышла пораньше.
Он уже ждал. Стоял у перил, смотрел на воду.
- Привет.
- Привет.
Я подошла ближе. И увидела его губу. Разбитую, опухшую.
- Что случилось?
Он отвёл взгляд.
- Рабочий момент. Ключ сорвался.
Врёт. Я была уверена, что врёт. Но не стала давить. Вместо этого встала на цыпочки и поцеловала его прямо в разбитую губу. Осторожно, едва касаясь.
Он вздрогнул. А потом обнял меня так крепко, будто боялся отпустить.
- Катя, — сказал он мне в волосы. — Я должен тебе кое-что сказать.
Сердце ухнуло вниз.
- Что?
Долгая пауза. Он молчал, я чувствовала, как напряжены его плечи.
- Ничего. Потом. Не сегодня.
Я не настаивала.
Вечер прошёл хорошо. Мы гуляли, разговаривали, смеялись. Но что-то изменилось. Он держал меня за руку, но иногда замирал, будто думал о чём-то своём. Будто был не здесь.
Через неделю я решилась спросить.
- Расскажи о семье.
Мы сидели в кафе. Он отставил чашку.
- Что именно?
- Не знаю. Что угодно. Я ничего о тебе не знаю.
Молчание.
- Отец сложный человек, — сказал он наконец. — Мы не общаемся.
- А мать?
- Живёт за городом. После инсульта. Я её навещаю.
Я накрыла его руку своей.
- Прости. Не хотела давить.
- Всё нормально. — Он помолчал. — А фамилия... Тебе правда интересно?
Что-то в его голосе меня насторожило.
- Да.
Он смотрел мне в глаза. Долго, испытующе. Будто решался.
- Громов, — сказал он. — Моя фамилия Громов.
Мир не рухнул. Ничего не изменилось. Официантка принесла счёт, за окном проехала машина.
Громов.
Я улыбнулась. Внутри что-то сжалось, но я не дала этому выйти наружу.
- Красивая фамилия.
Совпадение. Это же просто совпадение. Громовых тысячи. При чём тут тот Громов, которого посадил отец?
Я не стала проверять. Боялась проверить.
***
Воскресенье. Я помогала отцу разбирать старые дела для архива.
Он готовился к аттестации, нужно было навести порядок в документах. Десятки папок, пожелтевшие страницы, запах старой бумаги.
И вот она. «Громов В. С.»
Я знала, что не должна открывать. Знала, что ничего хорошего там не найду.
Но руки сами потянулись к папке.
Первая страница — протокол. Вторая — показания свидетеля. Третья — фотографии.
Виктор Громов. Сорок четыре года на момент ареста. Обвиняется в разбое. Подтверждённый срок — десять лет.
И ещё одно фото. Для характеристики, наверное. Семейное.
Мужчина в наручниках. Рядом — подросток.
Максим.
Мой Максим. Тот же тяжёлый взгляд. Те же руки — ещё без шрамов, но уже крепкие, рабочие.
«Громов М. В., сын обвиняемого».
Папка выпала из моих рук.
- Катя? Что там грохнуло?
Я собрала бумаги. Запихнула обратно.
- Ничего. Уронила.
Ночью я лежала в темноте и смотрела в потолок. Телефон светился: «Скучаю».
Я не ответила.
Сын человека, которого посадил мой отец. Вот кто он такой. Вот почему он окаменел, когда увидел табличку у подъезда. Вот почему иногда смотрел на меня так, будто извинялся за что-то.
Он знал. С первого свидания знал.
И молчал.
***
Неделю я не отвечала на его сообщения.
Он звонил — я сбрасывала. Писал — я отвечала односложно. «Занята». «Потом». «Не сейчас».
Я не знала, что делать. Рассказать отцу? Бросить Максима? Поговорить с ним?
На седьмой день я приняла решение.
Адрес его матери я нашла в той же папке. Посёлок в сорока километрах от города, улица Лесная, дом пять.
Не знаю, зачем поехала. Наверное, хотела понять.
Дом оказался маленьким, с покосившимся забором и запущенным садом. Я постучала в калитку.
Открыла женщина лет пятидесяти. Худая, бледная, с потухшим взглядом.
- Вы кто?
- Я... подруга Максима. Можно поговорить?
Она смотрела на меня долго. Потом отступила в сторону.
- Заходи.
Мы сидели на кухне. Она налила мне чай, себе не стала.
- Ты же дочь того следователя, — сказала она. — Северова.
Я вздрогнула.
- Откуда вы знаете?
- Максим рассказал. — Она слабо улыбнулась. — Он не умеет врать. По крайней мере, мне.
- Почему он не сказал мне сразу?
- А ты бы осталась?
Я промолчала.
- Виктор был жестоким, — продолжила она. — Бил меня ещё до тюрьмы. Тюрьма его доломала, но не создала. Максим видел всё это. Поэтому он такой. Закрытый, настороженный. Он боится стать таким, как отец.
- А то дело? — спросила я. — Разбой?
Она отвернулась к окну.
- Улики были слабые. Свидетель сначала дал показания, потом отказался. Виктор не святой, он много чего натворил. Но в том, за что его посадили... Я не знаю. Были другие, кто откупился. Виктор не смог.
Я сжала чашку обеими руками. Горячо. Больно.
- Твой отец хотел посадить хоть кого-то, — сказала она тихо. — Я его не виню. Виктор заслужил наказание. Но, может, не за это.
Дверь за моей спиной открылась.
Я обернулась.
На пороге стоял Максим.
- Ты знаешь, — сказал он.
Не вопрос. Утверждение.
***
Мы вышли во двор. Сели на скамейку у забора.
Молчали.
- Почему не сказал? — спросила я наконец.
Он смотрел на свои руки.
- Когда? На первом свидании? «Привет, мой отец сидел из-за твоего»?
- Можно было после. Когда понял, что это серьёзно.
- Я боялся тебя потерять.
Я хотела разозлиться. Хотела сказать, что он врал, что это предательство.
Но смотрела на него — и не могла.
- Мой отец честный человек, — сказала я. — Он бы не посадил невиновного.
Максим поднял голову.
- А мой — нет. Он бил маму. Он связан с людьми, о которых лучше не знать. Он требует от меня вещей, которые я не буду делать. — Пауза. — Но я не он. Я не мой отец. И ты — не твой.
Мы сидели рядом. Не касаясь друг друга.
- Что нам делать? — прошептала я.
- Не знаю. Но я не хочу тебя терять.
Он взял мою руку. Осторожно, едва касаясь.
Я не отдёрнула.
- Пойдём, — сказал он. — Я знаю куда.
Его машина стояла у калитки. Мы ехали молча — через посёлок, потом по трассе к городу. Через час оказались на нашем мосту. Том самом, где был первый поцелуй.
- Ты говорила, мосты соединяют берега, — сказал Максим. — Мы сейчас посередине. Между твоей семьёй и моей. Между прошлым и будущим.
Я смотрела на воду внизу.
- И что нам делать?
- Построить свой берег.
Он обнял меня. Я прижалась к нему, слушая, как бьётся его сердце.
***
Месяц тайных отношений.
Я врала отцу. Говорила, что занята, что в библиотеке, что у подруги. Он не проверял — доверял мне.
Максим избегал своего отца. Виктор вышел на свободу и требовал «вернуть долг». Деньги, услуги, месть.
- Он знает о нас, — сказал Максим однажды.
Мы были в его мастерской. Я сидела на верстаке, он чинил какую-то деталь.
- Откуда?
- У него есть люди. Они следят.
Я похолодела.
- И что он хочет?
Максим не ответил. Поставил деталь на место, вытер руки.
- Не думай об этом.
Но я думала. Постоянно думала.
Через неделю всё рухнуло.
***
Вечер. Я шла домой с занятий. Поднялась на свой этаж, достала ключи.
Дверь в квартиру была приоткрыта.
Сердце заколотилось. Я толкнула дверь, вошла.
- Папа?
Тишина. В квартире никого не было.
Я прошла в гостиную. Всё на месте. Кухня — тоже чисто.
Позвонила отцу. Не отвечает.
Позвонила ещё раз. И ещё.
На пятый раз ответил чужой голос.
- Екатерина Андреевна? Ваш отец в больнице. Приезжайте.
***
Он лежал в палате. Бледный, с перевязанной головой, с синяками на лице.
- Папа!
Я бросилась к нему. Он открыл глаза.
- Катя. Ты здесь.
- Что случилось? Кто это сделал?
Он отвернулся.
- Громов. Тот самый. Подкараулил в подъезде. Соседи спугнули, иначе... — Он замолчал.
Меня затрясло.
- Папа, я должна тебе сказать.
- Знаю. — Он посмотрел на меня. — Громов сказал. Что его сын встречается с тобой. Что ты — часть мести.
Слёзы покатились по щекам.
- Это не так. Максим не знал. Мы оба не знали сначала.
- Ты встречалась с сыном человека, который хотел меня убить?
- Папа, пожалуйста.
Он отвернулся к стене.
- Уйди. Мне нужно подумать.
Я вышла из палаты. Прислонилась к стене в коридоре.
Мир рушился.
***
Три дня я жила у Ленки.
Отец не звонил. Максим звонил — я не отвечала.
На четвёртый день я поехала в больницу.
Отца уже готовили к выписке. Он сидел на кровати, одетый, смотрел в окно.
- Папа.
Он обернулся. Лицо осунувшееся, синяки пожелтели.
- Катя. Прости, что прогнал тогда. Я был в шоке.
Я села рядом на стул.
- Мне нужно знать правду. То дело, десять лет назад. Громов был виновен?
Долгое молчание. Он смотрел на свои руки.
- Улики были слабые, — сказал он наконец. — Свидетель дал показания, потом отказался. Давление сверху — нужен результат. Громов был виновен в другом. Бил жену, был связан с криминалом. Но не в том, за что я его посадил.
Я сжала кулон на груди. Мамин ключик. Холодный металл под пальцами.
- Ты подменил правосудие местью.
- Да. — Он поднял голову. — Я убедил себя, что это справедливо. Что он заслужил. Но теперь... После всего этого... Я не лучше тех, кого сажал.
- Ты обманывал меня десять лет.
- Я обманывал себя. Ты хотела стать прокурором, как мама мечтала. Как я мог признаться?
Мы сидели молча. Между нами — пропасть, которой раньше не было.
- Я не знаю, смогу ли простить, — сказала я. — Но ты мой отец.
Он кивнул. Глаза блестели.
Вечером пришло сообщение от незнакомого номера.
«Это Тамара. Максим сдал отца полиции. Он сейчас даёт показания».
Я перечитала три раза.
Сдал. Отца. Полиции.
Собственного отца.
Через час я стояла у дверей его мастерской.
***
Он сидел внутри, один. Вокруг — разбросанные инструменты, запах бензина и металла. Выглядел так, будто не спал несколько дней.
- Ты пришла.
Я кивнула.
- Ты правда его сдал?
- Да.
- Почему?
Он поднял голову. Глаза красные, осунувшееся лицо.
- Он перешёл черту. — Голос хриплый, глухой. — Не за старое. За новое. Он тронул твоего отца. Угрожал тебе. Требовал, чтобы я... — Он замолчал.
- Что требовал?
- Использовать тебя. Узнать, где твой отец. Когда он один.
Меня качнуло. Я схватилась за верстак.
- И ты...
- Отказался. С самого начала отказался. Но он не остановился. Решил сам. — Максим встал, подошёл ко мне. — Я не мог позволить ему причинить тебе боль. Даже если это означало сдать родного отца.
Я смотрела на него. На его измученное лицо, на руки — те самые, со шрамами.
- Твой друг сказал — ты предал семью.
- Игорь. — Максим криво усмехнулся. — Он не понимает. Отец перестал быть мне семьёй, когда поднял руку на мою мать. Когда требовал от меня стать таким же, как он.
Я шагнула к нему. Положила руки на его грудь.
- Оба наших отца не святые.
- Знаю.
- Мой отец признался мне. — Я сглотнула. — То дело, десять лет назад. Улики были слабые. Свидетель отказался от показаний. Твой отец был виновен в другом — бил мать, был связан с криминалом. Но не в том, за что его посадили. Мой отец знал. Но хотел посадить хоть кого-то.
Максим молчал.
- Я хотела стать прокурором, — продолжила я. — Как мечтала мама. Защищать закон, справедливость. А теперь узнала, что мой отец — не лучше тех, кого он сажал.
- Ты его простишь?
Я думала долго.
- Не знаю. Может быть. Когда-нибудь. Но это уже не будет как раньше.
Максим взял мои руки в свои.
- Мы — это мы. Не наши отцы. Не их война.
- Что теперь?
- Не знаю. Но я хочу попробовать. Если ты готова.
Я смотрела на наши переплетённые пальцы. Его руки — рабочие, в мелких шрамах. Мои — гладкие, ухоженные. Такие разные.
- Давай попробуем.
***
Суд над Виктором Громовым состоялся через три месяца.
Максим давал показания. Я сидела в зале, в заднем ряду. Смотрела, как он стоит перед судьёй, как говорит ровным голосом, как не опускает глаз.
Отец тоже был в зале. Впервые за эти месяцы мы оказались рядом.
- Он выбрал тебя, — сказал отец тихо. — А не кровь.
- Он выбрал правду.
Виктор получил срок за нападение. Новый срок, за новое преступление.
После заседания я вышла на крыльцо суда. Максим стоял у ступеней, курил.
- Ты куришь?
- Бросил пять лет назад. Сегодня — исключение.
Я встала рядом.
- Мне предложили стажировку. В другом городе.
Он затушил сигарету.
- Далеко?
- Очень.
- Прокуратура?
- Адвокатская контора. — Я улыбнулась. — Передумала быть прокурором. Хочу защищать тех, кого система может сломать.
Он смотрел на меня долго. Потом улыбнулся — по-настоящему, как тогда, в баре, в первый вечер.
- Можно вдвоём?
- Можно.
***
Год спустя.
Новый город, новая жизнь. Я работаю в адвокатской конторе, он открыл мастерскую.
Мы стоим на мосту — другом, не том, что в нашем старом городе. Но тоже над рекой, тоже с железными перилами.
Наше новое место.
- Помнишь, что ты говорила про мосты? — спрашивает он.
- Что они соединяют берега.
- Нашла свою правильную дверь?
Я сжимаю кулон на груди. Серебряный ключик. Мамин.
- Мама говорила — ключ от правильной двери. Я думала, это справедливость. Закон. Система.
- А на самом деле?
Я смотрю на воду внизу. Потом на него.
- Правильная дверь — это выбор. Каждый день выбирать, на каком берегу стоять. И с кем.
Он берёт мою руку. Те самые пальцы со шрамами — я знаю каждый из них наизусть.
С отцом мы разговариваем. Редко, осторожно. Между нами — дистанция, которая, наверное, останется навсегда. Я простила его. Но не забыла.
Максим не навещает отца в тюрьме. Только мать.
Мы построили своё счастье на обломках чужой войны. Оно хрупкое, это счастье. С трещинами и шрамами.
Но оно наше.
- Пойдём домой? — говорит он.
- Пойдём.
Мы уходим с моста. Вместе. Держась за руки.
Два берега — позади.
Впереди — наш собственный.