Внезапный импульс рассмотреть лица близнецов, которое, как мы знаем, одно лицо - лицо Джунги. Но я не уверена, что непосвященный человек угадает, если ему показать отрывки без комментариев.
Первое о чем я думаю, когда смотрю на Сайю , так это о странной его собранности без какой либо демонстрации. С Тагоном он почти всегда такой. С неанталями, с Чэын, с Тэархой... Даже с Ынсомом и Таней (эти двое выводят его из равновесия), даже невзирая на сильные душевные потрясения, Сайя почти всегда контролирует мимику. Сцены на складе и в пещере, а также пара случаев битья посуды - исключения, подтверждающие правила.
Однако же когда Сайе надо явиться перед народом или войском, он скорее разобран, или скажем так... начинает эту собранность терять. Этим они с Ынсомом сильно отличаются друг от друга. Ынсом на людях всегда красавчик, лицо его выражает ровно то, что должно выражать.
У Сайи же лицо будто всё время находится в режиме внутреннего совещания. Взгляд прямой, но не приглашающий. Сайя, как мне кажется, не ищет отклика, он просто проверяет границы. Это не холодность как поза, а холодность как способ не тратить энергию зря. У стратегов всегда так. Лишняя эмоция - это утечка ресурса.
У Сайи удивительно чистая, но вместе с тем, живая мимика. Когла он собран, у него минимум микродвижений, почти стерильная поверхность лица. Но когда взволнован, лицом покажет все, что про вас думает. Правда свои уязвимости он демонстрирует лишь Ынсому, да Тане. Даже Тагон не умеет его читать.
Сайя мне представляется человеком, который не любит прикосновений. А такие первым делом учатся не пропускать мир через кожу. Его лицо делает то же самое. Оно не отражает, а фильтрует. Даже когда он смотрит прямо, кажется, что между ним и объектом взгляда существует тонкая, но непреодолимая дистанция. С Таней именно так, с Тэархой. Дистанция рушится лишь тогда, когда он с Ынсомом. И тут мои бурные аплодисменты Джунги. Как он додумался до такой тонкой передачи скрытых чувств Сайи к брату? И почему Оскаров и прочие награды поочат противному Ли Бён Хону.
Cайя следит за внешностью, и это видно. Черты выверены, ничего не распущено, не размыто. Даже в ситуациях, когда он вынужден притворятся Ынсомом, он все равно не Ынсом. Он красивее. Но в красоте Сайи нет самодовольства. Напротив, в нём читается странное равнодушие к собственной привлекательности. Как будто он знает, что выглядит правильно, но не считает это своей заслугой и уж тем более какой-то ценностью. Это очень точный признак loveless (нелюбимого). Сайя - человек, который не был выбран любовью, он в неё не верит и даже не произносит этого слова. Ынсом, впрочем, тоже его не применяет.
У таких людей как Сайя красота не проживается телесно, она существует абстрактно, как факт, не как удовольствие. Он не чувствует себя красивым не потому, что сомневается, а потому что красота не была способом его выживания.
Печать затворника всегда присутствует в Сайином лице. Даже на открытом пространстве он выглядит так, будто находится внутри своей внутренней комнаты. Это лицо человека, который раньше научился думать, чем чувствовать, и раньше научился одиночеству, чем пониманию, что можно быть желанным. Конечно, очень хочется, чтобы Сайю кто-то возжелал.
А еще в Сайе имеется хрупкость. Но не та, что просит защиты. Это хрупкость, спрятанная в стратегию. У него мягкие и достаточно соблазнительные губы, но они вообще не соблазняют. Они неагрессивные. В лице, где почти всё подчинено контролю, губы - единственное место, где напряжение сознательно ослаблено. Это не про чувственность, это про отказ от нажима. Сайя как будто заранее лишает себя права давить словом, поцелуем или приказом. Он должен уговорить оппонента. Или поставить его в неудобное положение. Как бы там ни было, рот Сайи - не инструмент власти. Скорее шлюз.
Распущенные волосы работают так же. Это не романтизация дикости и не жест свободы. Напротив - это отказ от демонстративной мужественности. Он мог бы собрать их, зафиксировать, превратить в знак дисциплины (как Ынсом). Но он оставляет их текучими, будто бы не хочет помещать себя в рамки. Он не заостряет, не режет собою пространство. Он обходит его, сливается с ним.
Кажется, будто он смягчает себя, будто в нём есть атрофия мужественности. Но это иллюзия, и довольно тонкая. Мужественность у Сайи не исчезла. Она просто убрана с поверхности. Он прячет её не из страха, а из расчёта. Это не андрогинность как идентичность, а андрогинность как камуфляж. Он заводит за угол. Снижает бдительность. Делает так, чтобы его недооценили.
И это не желание выглядеть безопасным (по Сайе первого сезона могло бы такое подуматься) . Это скорее желание быть неклассифицируемым. Сайя не вписывается в привычный образ воина, лидера, брата-альфы. На коротком отрезке он возможно от этого проигрывает, но на длинной дистанции...ну вы поняли. Тагон знает кого бояться. И Тане тоже об этом хорошо известно.
Он работает с собой почти по-монашески. Убирает лишнее, приглушает очевидное, оставляет только функциональное. Даже красота у него смягчена. Как будто он намеренно стирает резкость, чтобы не становиться объектом чужого желания. Позиция loveless тут снова ключ. Человек, который не был любим, часто отказывается быть желанным, потому что желание - это зависимость, а зависимость мешает стратегии.
Сайя не атрофирует мужественность. Он переводит её в скрытый режим. И в этом - самая опасная форма его силы
А что с лицом Ынсома? А оно вообще другое! У Ынсома лицо собрано как конструкция. Cтальной каркас против Сайиной мягости. У Ынсома жёстче линия нижней челюсти, плотнее посадка мышц, видна упругость в скулах, даже когда он спокоен. Это лицо человека, которое часто сталкивалось с сопротивлением среды. Ветер, холод, солнце, удары, бег, падения в водопад - всё это не метафоры, а своего рода тренажеры. Тело и лицо Ынсома учились отвечать миру симметрично. Мир давит, Ынсом давит в ответ. Сначала неуверенно, зато непрерывно. Поэтому контур лица Ынсома кажется более резким, а взгляд вовлекающим.
Но главное отличие - маска. У Ынсома она есть, а у Сайи нет. Маска Ынсома - это лицо вождя, которое со временем проявляется почти автоматически. Тут и правильный наклон головы, открытый, но жёсткий взгляд, собранный рот. Это социальное лицо. Оно располагает и вызывает доверие, потому потому что умеет быть читаемым людьми. Даже в лукавстве и суровости - Ынсом предсказуем для масс.
И именно поэтому у Ынсома имеется и второе лицо. Лицо личное, уставшее, даже чуть обвисшее, позволяющее себе паузу. Ынсом знает, когда можно снять напряжение. Он живёт в режиме включился - выключился.
Сайя - противоположность в этом смысле. У него нет маски, потому что ему не для кого её надевать. Его лицо не натренировано на внешнее сопротивление, зато идеально настроено на внутренний контроль. Мягкий и нежный контур Сайи - не следствие слабости, а результат отсутствия постоянной телесной борьбы. Его мышцы не отрабатывали удары судьбы снаружи, они скорее устанавливали порядок изнутри. Сайе было очень важно не сойти с ума в изоляции. И он справился.
Разница ещё и во взгляде. У Ынсома взгляд направлен наружу. Он считывает угрозы, возможности и реакции. У Сайи взгляд направлен внутрь. Он сверяет происходящее и раскладывает варианты решений. Отсюда эффект уверенности, замкнутой в себе. Уверенность Сайи не требует подтверждения. Он не демонстрирует силу, а экономит её.
Кроме того, не забываем, что Ынсом вырос на улице, а его тело привыкло к движению. Поэтому и лицо его имеет все признаки активного взаимодействия с миром. Он хорошо реагирует на женщин, детей, противников, союзников и проч. Его эмоции читаемы.
Сайя - дитя изоляции, мышления, одиночества. И его лицо выглядит так, будто к нему никто и никогда не прикасался.
Если упростить до некой понятной формулы, то можно сказать, что ю Ынсом выжил, адаптируясь к миру, а Сайя - отгородившись от него.
И лицо каждого об этом помнит.
Но как это все понял Джунги?