Все главы здесь
Глава 54
— Пойду. Пойду к яму. Куды ж деватьси-то? — сказала Лизавета, запахивая поплотнее цветастый платок, который подарил Семен, и крестясь у дверей.
Шла долго — ноги будто каменные. Дорога к Сенькиной деревне тянулась бесконечно, а мысли — одна другой хуже.
«Чевой не приехал? Либошто захворал? Аль раздумал? Да как жа енто? Ить пользовал дочь мою! Нешто токма пользовал? От я дура! Кто со всей сурьезностью — тот сватов шлеть! А он сам приехал!»
Лиза остановилась и ахнула: «Как к непотребной девке!»
Но все же дошла. А куда деваться? Раз уж пошла.
Подошла к их дому, к новеньким воротам, богато сколоченным. Постучала.
Из-за двери выглянула дородная баба, смерила ее взглядом с ног до головы.
— Чевой надо? Кто такая? Не нашенская вродя?
— Я… к Семену… по делу важному…
— Нет яво. По делам уехал. Мене скажи, усе передам.
Баба подозрительно и не по-доброму глядела на Лизавету.
Лиза, переминаясь с ноги на ногу, испугалась чего-то, язык перестал слушаться:
— Передайтя… скажитя… так мол и так. Мать Катерины… приходила. Ждем мы яво… шибко. Када же…
И в этот момент баба словно озверела, она быстро захлопнула дверь хаты и буром пошла на Лизу:
— А ну пшла вон отседова! Ишо одна… Неча попрошайкам шлятьси округ нашева дому! Пшла — сказала!
Лиза отшатнулась и вдруг мельком увидела в сенях молодую бабенку, круглую, румяную, некрасивую, с животом, так и выпирающим из-под сарафана. Та поглядела в окошко на Лизу с любопытством, сморщилась и отвернулась.
Бабища же даже замахнулась на Лизу, да вовремя одумалась. Не стала бить, а лишь плюнула и пошла в хату.
Лиза вся сжалась, готовая к удару. Когда за бабой захлопнулась дверь, Лизавета отошла чуть поодаль, спряталась за дерево и еще долго стояла, пока в глазах не потемнело.
Сердце заболело так, будто его кто кочергой повернул. Но делать нечего, развернулась и медленно пошла обратно, чувствуя себя пустой, растоптанной.
У околицы ее вдруг окликнули:
— Эй, мать. Постой-ка!
Она обернулась и обомлела. Сенька! Ворот расстегнут, глаза наглые, огнем горят. Лиза даже прослезилась от счастья. Вот он! Догнал!
— Ну чевой ты приперласи? Казал жа — сам приеду. Не время ишо. Низя чичас. Ты… это… на-ко, — он сунул ей в ладонь смятый рубль, — не обижайси. И Катька пущай зла-то не держить. Женили мене. Дунька-то уж чижолыя. Вишь сама, как оно. Но Катька мене люба. Понимашь? Чичас чутка уляжетси усе, и приеду я к вама. Не забуду Катьку. Обещаюси.
У Лизы дрогнули губы. Она почти крикнула ему в лицо, что и Катя тяжелая. Да вовремя опомнилась. Зачем? Семен, видно, приезжал уж будучи женатым. У жены его пузо почти на нос лезет, а у Катьки еще все ровно под сарафаном.
Будто холодом ударило — и рот сам закрылся. Лиза опустила глаза на деньги, резко втолкнула их обратно ему в грудь.
— И не думай да нас ездить! Ишть чевой удумал? А ну лежи, иде положили!
Плюнула, развернулась и пошла прочь. Слезы отчаяния покатились у бабы.
Сенька отпрянул.
— Ну уж как хошь… — буркнул он, засовывая деньги в карман, и заспешил назад, будто боялся, что сейчас за ним выскочат из хаты.
Лиза, спотыкаясь, пошла по дороге. А в голове ее уже созревало — темное, тяжелое, отчаянное решение.
«К Лукерье!»
Но тут же память услужливо подсунула воспоминание: так нет Лукерьи. Подалась в лес с колдунами.
«Медлить низя! Низя! Да иде ж бабку узять? Спрошать ни у ково низя! Ни у коем разе!»
И вдруг как гром среди зимы! Если не Семен… то Степан.
И ведь парнишка он добрый, тихий, сердцем мягкий, Катьку шибко любит.
А Катя у нее девка ладная, холеная… только вот запуталась.
Вот и думала Лиза, шлепая по грязи:
«Сбережем яе хочь так. Не дать робятенку быть безымянным. Не дать ей пропасть… не дать позору вылезти».
И эта мысль, страшная, но спасительная, крепла в ней с каждым шагом.
… В Кукушкино уж вошла затемно, на лице тревога, усталости как не бывало, будто не версты шагала, а до Маньки добежала.
В хату зашла. Катя на печке лежит. Видать, и не вставала, как мать ушла.
— Катенька, родныя моя! Слухай мене! Семен… тот твой… да ну яво к чертям собачим. Бзырю ентого.
Катя приподняла голову от подушки и с любопытством посмотрела на мать.
— Ужо баба у яво. Чижолая. Женатый он к нам приезжал.
Катя побледнела, глаза расширились, дыхание перехватило. Горе, но одновременно и радость почувствовала. Горе от того, что дитенок внутри — без отца, а радость потому, что не станет больше к ней Семен прикасаться.
Лиза быстро-быстро заговорила на ухо дочери, будто боялась, что кто-то перебьет ее сейчас. Голос дрожал:
— Степка, Степка же есть. Аль не жених твой? Ну што ж, завтре же действовать будешь. Начинай ему глаза строить. Завлекай лаской, взглядом, усем, чевой знашь и умешь.
— Завтре?… — выдохнула дочь, еще не до конца опомнившись.
— А то как же! Времени мало! — подхватила Лиза, строго глядя. — Назаровы свадьбу гуляють завтре. Я тама остануси сидеть. А ты домой яво увлеки. Да отдайси как следоват, со усей пылкостью. Чтобы понимал, што любишь яво. И чтоб ни один день больша тебе не забывал. А я завтре петуха зарублю да постелю измажу. Он ночью-то не заметить. А ты утром яму и покажи. Я яво на свадьбе-то подпою своей наливкой.
Она обняла дочь, провела рукой по волосам:
— Видишь, дитятко, выхода другова нет у нас. Надоть действовать, пока ишо не поздно. Степка твой, а значить твоя очередь показать, кто хозяин сердцу.
Наутро Катя села у окна, плечи сжаты, руки дрожат — сердце колотилось от страха и от предвкушения. Лиза была рядом, шептала тихо, подбадривала:
— Дитятко, ты усе время гляди на яво, улыбайси, смело гляди. Завлекай взглядом, делай усе, чевой умеешь. Сегодня твой день.
В голове Кати все смешалось: страх, гнев на Семена, надежда на Степку. Она нарядилась, заплела косу, выбрала платок поярче, серьги надела, бусы.
Когда вечер наступил, и Лиза с Катей шли до хаты Назаровых, она шептала дочери:
— Вон, глядь, они идуть. Не дрожи, не теряйси. Он твой, Степка твой, а Семен… пущай лежить там, иде яму место.
На крыльце хаты Катя чуть замешкалась, затаила дыхание, сердце едва не выпрыгнуло из груди. Но Лиза толкнула ее вперед.
Степа улыбнулся Катерине открытой улыбкой, такой как улыбаются сестрам. Катя же ответила той улыбкой, что улыбаются лишь любимым, чуть поклонилась, а потом подошла ближе, их взгляды встретились — и она поняла: все, что мать сказала, сработает.
В его глазах вдруг вспыхнула любовь. А улыбка? Да что улыбка! Ее сыграть можно. Лишь глаза не врут.
— Здравствуй, Степушка, — прошептала она. — Чевой не заходишь? Я соскучившись.
— Так ты ж… — опешил Степан.
Но она не дала ему договорить, взяла за руку, крепко сжала:
— Так хворыя я была, Степа. Хворыя. Сама не ведала, чевой болтала. Токма тебе люблю! Твоя я, Степа.
Лиза стояла в стороне, глаза горели. Она не слышала, что говорила дочь, но видела, какой огонь мелькнул в глазах у Степы.
Катя отошла от него, прошла в хату — там шум-веселье. Лиза следом за ней, развернула к себе и шепчет на ухо:
— Твой он. Глаз горить. О любви ему своей говори. Скажи, ошибласи, мол.
Степан весь вечер взглядом искал ее. Катя, почувствовав, что он клюнул, была весела, смеялась, затягивала все песни.
За окном медленно гасли последние отблески заката. Лиза едва заметно кивнула дочери — пора, мол.
Продолжение
Татьяна Алимова