Снег падал медленно, словно нехотя укрывая город белым одеялом, скрывая грязь, слякоть и чужие секреты. В нашем доме, напротив, всё сияло чистотой. Хрусталь на столе ловил отблески свечей, запах запеченной утки с яблоками смешивался с ароматом дорогого парфюма гостей, а в камине уютно потрескивали дрова. Это был тот самый «идеальный Новый год», который я планировала с августа.
— Лена, передай, пожалуйста, соус, — попросила свекровь, Ирина Павловна, поправляя жемчужную нить на шее. Она улыбалась той особенной, снисходительной улыбкой, которая обычно предназначалась мне. — Андрей так любит, когда всё подано правильно.
Андрей, мой муж, сидел во главе стола. В свои сорок два он выглядел безупречно: белая рубашка, слегка расстегнутый воротник, уверенный взгляд человека, у которого жизнь удалась. Мы были вместе двенадцать лет. Двенадцать лет безупречного брака, где ссоры гасились, не успев разгореться, а планы на будущее строились с архитектурной точностью.
— Конечно, мама, — я улыбнулась в ответ, протягивая соусник. — Андрей, тебе положить ещё картофеля?
В этот момент в прихожей раздался звонок. Громкий, требовательный, совершенно неуместный в десять часов вечера тридцать первого декабря.
Разговоры затихли. Андрей нахмурился, взглянув на часы.
— Кто это может быть? Курьер? Мы вроде всё получили.
— Я открою, — сказала я, вставая. Салфетка скользнула с колен на пол, но я не обратила внимания. Какое-то странное, липкое предчувствие коснулось позвоночника.
В прихожей было прохладно. Я щелкнула замком и распахнула тяжелую дубовую дверь. На пороге, съежившись от ветра, стояла девочка лет десяти. На ней был старый, выцветший пуховик ядовито-розового цвета, явно купленный на вырост или донашиваемый за кем-то, и вязаная шапка с нелепым помпоном, съехавшая набок. Её нос покраснел от холода, а в руках она сжимала что-то прямоугольное.
За её спиной, в темноте подъезда, маячила женская фигура, закутанная в темный платок, но женщина не сделала ни шагу вперед, оставаясь в тени.
— Вы к кому? — спросила я, чувствуя, как холодный воздух проникает в теплый дом.
Девочка подняла на меня глаза. Они были серыми, пронзительными и до боли знакомыми. Этот разрез глаз, эта форма бровей... Я видела их каждое утро в зеркале ванной, когда Андрей брился. Моё сердце пропустило удар.
— Мне нужен папа, — тихо, но твердо сказала она. Голос дрожал, но не от страха, а от холода.
— Кто? — переспросила я, хотя уже знала ответ. Мозг отказывался принимать информацию, выстраивая защитные барьеры: ошибка, шутка, попрошайки.
— Андрей, — сказала девочка. — Андрей Викторович.
В этот момент в прихожую вышел сам Андрей.
— Лен, кто там? Если это колядующие, дай им конфет и...
Он замер. Время в прихожей остановилось, превратившись в вязкую, густую субстанцию. Я видела, как краска отлила от его лица, превращая здоровую кожу в серую маску. Его глаза расширились, зрачки сузились. Это был не просто страх. Это был ужас узнавания.
Девочка сделала шаг вперед, прямо в грязных ботинках на наш бежевый ковер, и протянула ему открытку. Обычную, картонную, с аляповатыми снегирями и блестками.
— Папа обещал, что этот год мы встретим вместе, — сказала она. Её голос звенел в тишине прихожей, отражаясь от стен, проникая в гостиную, где замерли гости.
Андрей не пошевелился. Его руки висели плетьми. Я взяла открытку вместо него. Пальцы девочки были ледяными. Я перевернула картонку. На обратной стороне неровным, старательным детским почерком было выведено: «Любимому папе Андрею от Сони. Ты обещал приехать. Мы ждем».
Из гостиной вышла Ирина Павловна.
— Андрей, что происходит? Кто это? — её голос, обычно властный, сейчас звучал растерянно.
Я посмотрела на мужа. В его глазах я увидела то, что разрушило наш мир за секунду: не удивление, а вину. Глубокую, застарелую вину, которую он носил в себе годами.
— Соня? — выдохнул он. Это прозвучало не как вопрос, а как признание.
В прихожей повисла звенящая тишина. Гости, сгрудившиеся в дверном проеме гостиной, молчали. Моя лучшая подруга Катя прижала руку ко рту. Брат Андрея, Сергей, нахмурился, переводя взгляд с девочки на брата.
Женщина из темноты подъезда наконец шагнула на свет. Она была уставшей, с серым лицом и тусклыми волосами, выбивающимися из-под платка. Её дешевое пальто выглядело жалко на фоне нашего дизайнерского интерьера. Но взгляд её был полон ненависти и отчаяния.
— Ты не брал трубку, — сказала она глухо. — Три дня. Соня собрала вещи. Она ждала у окна. Ты обещал, Андрей. Ты клялся, что в этом году всё расскажешь своей... — она запнулась, бросив на меня короткий, острый взгляд, — своей жене.
— Наташа, зачем вы пришли сюда? — голос Андрея сорвался на шепот. — Мы же договаривались... Не здесь. Не сейчас.
— Договаривались? — Я наконец обрела дар речи. Мой голос звучал чужим, скрежещущим. — О чем вы договаривались, Андрей?
Я смотрела на эту девочку, Соню. Ей было лет десять. Десять лет. Мы женаты двенадцать. Мы пытались завести ребенка восемь лет. Бесконечные клиники, анализы, ЭКО, выкидыш, снова гормоны, снова надежда, снова пустота. «У нас несовместимость», — говорили врачи. «Мы справимся, мы есть друг у друга», — говорил Андрей, держа меня за руку после очередной неудачи.
И всё это время у него была дочь.
— Лена, давай пройдем в кабинет, — Андрей попытался взять меня за локоть, но я отшатнулась, как от раскаленного железа. — Это не то, что ты думаешь... То есть, это сложно.
— "Папа обещал", — повторила я слова девочки, глядя на открытку в своих руках. Буквы расплывались. — Десять лет, Андрей? Ты врал мне десять лет?
— Андрей! — взвизгнула Ирина Павловна. — Объяснись немедленно! Это какая-то аферистка? Ты сделал тест ДНК?
Девочка, Соня, вдруг заплакала. Тихо, беззвучно, просто по её щекам покатились крупные слезы.
— Бабушка Ира? — спросила она, глядя на свекровь. — Папа показывал твои фотографии. Ты на них добрее.
Ирину Павловну словно ударили под дых. Она пошатнулась и схватилась за косяк двери.
— Заходите, — сказала я вдруг. Спокойствие накрыло меня ледяной волной. Это был шок, защитная реакция психики, которая решила отложить истерику на потом. — Не стойте на пороге. Андрей, помоги дочери раздеться. Наташа, проходите. У нас много еды. И нам есть о чем поговорить.
Гости начали неуклюже переглядываться. Кто-то потянулся за пальто.
— Леночка, мы, наверное, пойдем... — начала Катя.
— Нет, — отрезала я. — Никто никуда не уйдет. Андрей хотел семейный праздник? Он его получит. Садитесь все за стол.
Это был конец первой главы моей жизни. И начало кошмара, который нам предстояло пережить этой ночью.
Атмосфера за столом напоминала поминки, хотя еда была праздничной. Утка остывала, шампанское в бокалах выдохлось, перестав пускать веселые пузырьки. Наташа сидела на краю стула, не сняв платка, словно готовая в любой момент сорваться и убежать. Соня, сняв пуховик, оказалась в простом вязаном свитере с оленями, который казался трогательно нелепым среди вечерних платьев и костюмов. Она жадно ела картофельное пюре, стараясь не стучать вилкой.
Андрей пил виски. Стакан за стаканом, не разбавляя. Он не смотрел ни на меня, ни на Наташу. Его взгляд был устремлен в одну точку на скатерти, где расплылось небольшое пятно от вина — единственное несовершенство на этом столе, кроме, разумеется, разрушенной жизни.
— Так значит, ей десять, — произнес Сергей, брат Андрея. Он единственный, кто сохранил хоть какое-то подобие хладнокровия, хотя в его голосе сквозило презрение. — Андрей, ты ведь мотался в командировки в Тверь? Постоянно. «Объект сложный, заказчики трудные».
— Я там жил, — тихо ответил Андрей. — Не в командировках. Я жил на два дома.
— На два дома? — Ирина Павловна схватилась за сердце, но на этот раз театральность исчезла, ей действительно было плохо. — У тебя была вторая семья? Пока Леночка возила меня по врачам? Пока она пыталась забеременеть?
— Мама, не начинай, — огрызнулся Андрей. — Ты всегда хотела внуков. Вот, пожалуйста.
— Не смей так разговаривать с матерью! — крикнула я, и мой голос заставил Соню вздрогнуть. Девочка выронила вилку. Звон металла о фарфор прозвучал как выстрел.
— Простите, — прошептала она.
Я посмотрела на неё. Во мне боролись два чувства: ярость обманутой жены и жалость к ребенку, который не виноват в грехах отца.
— Ешь, Соня, — сказала я мягче. — Наташа, расскажите нам всё. Как вы познакомились?
Наташа подняла глаза. В них не было торжества, только усталость.
— Мы учились вместе в институте, на заочном. Встретились случайно десять лет назад на конференции. У нас закрутилось... Я знала, что он женат. Он сразу сказал. Сказал, что жена болеет, что детей быть не может, что вы живете как соседи.
Я рассмеялась. Сухим, лающим смехом.
— Болею? Живем как соседи? Андрей, ты серьезно? Мы же в прошлом месяце летали на Мальдивы, отмечать годовщину знакомства! Мы планировали строить дом за городом!
Андрей молчал.
— Он говорил, что уйдет, — продолжила Наташа монотонно. — Когда Соня родилась, он обещал уйти. Потом, когда она пошла в школу. Потом, когда бизнес наладится. Каждый год одно и то же. Он приезжал на выходные, привозил деньги, подарки. Соня его боготворила. Для неё он был героем, папой-летчиком, папой-разведчиком, который всегда занят. Но в этом году... он пообещал ей. Клялся здоровьем матери.
Ирина Павловна издала сдавленный звук.
— Я устала врать дочери, — Наташа посмотрела прямо на Андрея. — Я устала быть "второй". У меня нет ни гордости, ни сил. Но Соня... она нарисовала эту открытку месяц назад. Она зачеркивала дни в календаре. А ты просто выключил телефон.
Я встала из-за стола и подошла к окну. За стеклом продолжал падать снег, безразличный к человеческим драмам. Где-то вдалеке начали взрывать первые фейерверки — до полуночи оставался час.
В моей голове крутилась калейдоскопом вся наша совместная жизнь. Каждый его отъезд. Каждый «важный звонок», ради которого он выходил из комнаты. Пароль на телефоне, который он сменил полгода назад «ради безопасности корпоративных данных». Запах чужих духов, который я однажды списала на навязчивую консультантку в магазине. Я была слепой. Или я просто не хотела видеть?
— Лена, — Андрей подошел сзади. Я чувствовала запах виски. — Прости меня. Я запутался. Я не хотел делать больно никому. Я любил тебя. И... я привязался к ним. Я трус.
Я резко развернулась.
— Ты не просто трус, Андрей. Ты вор. Ты украл у меня десять лет жизни. Ты украл у Наташи возможность найти нормального мужчину. Ты крадешь у этой девочки детство, превращая его в ожидание.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил он жалко.
— Я хочу знать правду. Всю правду. Деньги на их содержание — это из нашего "инвестиционного счета", который якобы прогорел два года назад?
Андрей опустил глаза.
— Да. Квартира в Твери, машина, кружки для Сони... Это дорого.
В комнате повисла тишина. Гости сидели, боясь пошевелиться. Катя, моя подруга, смотрела на Андрея с таким отвращением, словно он превратился в таракана.
— Квартира? — переспросила я. — Мы два года экономили, чтобы закрыть ипотеку за эту квартиру, а ты купил им жильё?
— Это однушка, Лена! — взорвался он. — В старом фонде! Ты живешь в роскоши, а они...
— А они здесь, потому что ты врал! — перебила я. — Не смей делать из себя жертву обстоятельств.
В этот момент Соня встала из-за стола. Она подошла к отцу и дернула его за рукав рубашки.
— Папа, пойдем домой? — тихо спросила она. — Мне здесь не нравится. Тетя злая. Бабушка плачет. Пойдем к нам? У нас елка маленькая, но настоящая.
Андрей посмотрел на дочь, потом на меня. В его глазах я увидела то, что окончательно добило мою любовь к нему: колебание. Он выбирал. Прямо сейчас, на глазах у всех, он взвешивал на весах комфорт со мной и ответственность перед ними.
— Соня, детка... — начал он.
— Андрей, — голос Ирины Павловны был ледяным. Она выпрямилась, вновь обретая свою стальную осанку. — Если ты сейчас уйдешь с ними, можешь забыть дорогу в этот дом. И ко мне тоже. Ты опозорил нас. Ты предал Лену.
— Мама, это твоя внучка! — воскликнул Андрей.
— У меня нет внуков, о которых я не знала десять лет, — отрезала она. Жестоко? Да. Но в этом была вся Ирина Павловна. Она не прощала лжи, которая била по её репутации.
Наташа встала.
— Мы уходим. Соня, одевайся.
— Нет! — крикнула девочка, вцепившись в руку отца. — Папа обещал! Он обещал быть с нами! Папа, скажи им!
Все смотрели на Андрея. Часы на стене показывали без пятнадцати двенадцать. Момент истины, который должен был случиться под бой курантов, наступил раньше.
Андрей мягко, но настойчиво отцепил пальцы дочери от своей рубашки.
— Соня, поезжайте с мамой в гостиницу. Я... я закажу такси. Мы поговорим завтра.
Лицо девочки исказилось. Это было лицо человека, чей мир рухнул. Она не закричала, не заплакала снова. Она просто повзрослела на пять лет за одну секунду.
— Ты не приедешь, — сказала она утвердительно. — Ты никогда не приезжаешь, когда обещаешь "завтра".
Она развернулась и пошла в прихожую. Наташа бросила на Андрея взгляд, полный презрения, и пошла за дочерью.
— Стойте, — сказала я.
Все обернулись ко мне. Я чувствовала удивительную ясность в голове.
— Вы никуда не поедете в ночь на такси. Оставайтесь здесь.
— Лена, ты с ума сошла? — прошептал Андрей.
— Нет, дорогой, — я улыбнулась, и он отшатнулся от этой улыбки. — Я впервые в здравом уме. Наташа и Соня останутся в гостевой комнате. А ты, Андрей... ты собираешь вещи и уходишь.
Тишина, последовавшая за моими словами, была плотнее, чем снег за окном. Андрей смотрел на меня так, будто я вдруг заговорила на древнекитайском.
— Уходишь? Куда? Сейчас без десяти двенадцать! — воскликнул он, взмахнув руками. — Это мой дом, Лена!
— Это наш дом, — поправила я его спокойно. — Приобретенный в браке. Но если ты хочешь начать делить имущество прямо сейчас, мы можем позвонить твоему юристу. Думаю, он не спит. Но сейчас ты уйдешь. Потому что если ты останешься, я за себя не ручаюсь.
— Леночка, может, не надо так резко? — подала голос Катя. — Новогодняя ночь всё-таки...
— Катя, заткнись, — бросила я, не глядя на неё. — Андрей, ключи от машины на тумбочке. Вторую машину я забираю себе в качестве моральной компенсации до суда. У тебя есть пять минут.
Ирина Павловна молча встала, подошла ко мне и положила руку мне на плечо. Это был жест солидарности, которого я ждала двенадцать лет, но получила только сейчас, когда всё рухнуло. Она встала на мою сторону. Против собственного сына.
Андрей обвел взглядом комнату. Он искал поддержки у брата, у друзей, у матери. Но везде натыкался на стены. Его ложь была слишком грандиозной, слишком грязной, чтобы её можно было прикрыть новогодней мишурой. Он создал ситуацию, в которой проиграли все, но он оказался единственным виновником.
— Хорошо, — процедил он сквозь зубы. Лицо его пошло красными пятнами. — Хорошо. Я уйду. Но ты пожалеешь, Лена. Ты ничего не сможешь без меня. Ты привыкла жить на всем готовом.
— Я научусь, — ответила я. — В отличие от тебя, я умею держать слово.
Он вышел в прихожую. Мы слышали, как он с грохотом открывает шкаф, хватает пальто, как звенят ключи. Хлопнула дверь. Гулкий звук удара металла о дерево поставил точку в двенадцати годах моей жизни.
В гостиной снова стало тихо. Наташа и Соня стояли у входа, не решаясь пройти. Соня уже надела свою нелепую шапку.
— Раздевайтесь, — сказала я устало. — Я серьезно. Куда вы пойдете? Гостиницы переполнены, цены космические, на улице метель.
Наташа медленно стянула платок. Под ним оказались каштановые волосы, кое-где тронутые ранней сединой.
— Зачем вы это делаете? — спросила она. — Я разрушила ваш брак.
— Мой брак разрушил мой муж, — ответила я, наливая себе полный бокал шампанского. — А вы... вы просто стали катализатором. Садитесь. Соня, ты любишь торт? У нас есть «Наполеон».
Следующие десять минут прошли в сюрреалистичной суете. Гости, поняв, что скандал окончен и началась драма выживания, немного расслабились. Сергей, брат Андрея, неожиданно проявил участие и начал рассказывать Соне про фейерверки, пытаясь отвлечь ребенка. Ирина Павловна, все еще бледная, сидела в кресле и смотрела на девочку. В её взгляде читалась сложная работа мысли: она искала в чертах Сони своего сына, того маленького Андрюшу, которого она любила, до того как он вырос и стал лжецом.
Куранты начали бить.
Мы встали. Наташа держала в руках бокал с соком, Соня сжимала тарелку с огромным куском торта. Я подняла свой бокал.
— С Новым годом? — неуверенно произнес кто-то из гостей.
— С новой жизнью, — поправила я. — Пусть всё гнилое останется в прошлом году.
Мы чокнулись. Звон хрусталя смешался с гимном из телевизора. За окном начался салют. Небо расцвело зелеными, красными и золотыми огнями, освещая комнату вспышками.
Я посмотрела на Соню. Она смотрела на салют с открытым ртом, забыв про торт. В этот момент она была просто ребенком, которому подарили чудо. Наташа плакала, но теперь это были слезы облегчения. Она больше не пряталась.
Когда отгремели первые залпы, ко мне подошла Ирина Павловна.
— У неё его нос, — тихо сказала она. — И подбородок отца. Моего мужа.
— Я знаю, Ирина Павловна.
— Завтра... завтра надо будет купить ей нормальную куртку. В этой она замерзнет, — свекровь поджала губы, в ней проснулась привычная распорядительность. — И проверить зубы. Мне показалось, у неё неправильный прикус.
Я едва заметно улыбнулась. Жизнь продолжалась, причудливая и непредсказуемая.
Позже, когда гости начали расходиться, а Наташа укладывала уснувшую прямо в кресле Соню в гостевой спальне, я вышла на балкон. Мороз щипал щеки. Внизу, во дворе, кто-то запускал петарды, слышался смех.
Я посмотрела на пустую дорогу, по которой уехал Андрей. Мне не было больно. Было пусто, словно из груди вырезали огромную опухоль вместе с частью здоровой плоти. Страх перед будущим смешивался с опьяняющим чувством свободы.
Дверь балкона скрипнула. Вышла Наташа.
— Спасибо, — сказала она, глядя в темноту. — Я не знаю, как вас благодарить.
— Не надо, — я закуталась плотнее в шаль. — Завтра мы решим, что делать. Я помогу вам с юристом. Он должен платить алименты. Официально.
— Вы... вы невероятная женщина, Лена.
— Нет, — я покачала головой. — Я просто женщина, которая сегодня узнала, что её жизнь была декорацией. А теперь декорации рухнули, и я вижу реальный мир. Он некрасивый, но зато настоящий.
Мы стояли рядом, две женщины, обманутые одним мужчиной, но неожиданно ставшие союзницами в эту странную ночь. В комнате за нашими спинами спала девочка, которая мечтала встретить Новый год с папой, а встретила его с семьей, о существовании которой не подозревала.
Папа не сдержал слово. Но, возможно, этот год мы действительно встретили так, как было нужно. Без лжи.
— Пойдемте в дом, Наташа, — сказала я, поворачиваясь к теплу. — Замерзнем. А нам нужны силы. Завтра будет трудный день.
Мы вошли внутрь и закрыли балконную дверь, оставляя холод и прошлое снаружи. На столе догорали свечи, а на ковре всё еще лежала забытая открытка с неровной надписью «Мы ждем».
Ждать больше было некого. И в этом было наше спасение.
Утро первого января наступило не с боем курантов, а с головной болью и ослепительным солнцем, бьющим в окна гостиной, которую мы так и не убрали. На столе застыл жир в соуснике, в бокалах плавали увядшие пузырьки, а на полу валялась мишура — словно останки веселья, которое умерло насильственной смертью.
Я проснулась на диване, укрытая пледом. Видимо, я отключилась прямо здесь, охраняя свой дом от призраков. В доме было тихо, но это была не та мертвая тишина, что висела вчера. С кухни доносились приглушенные звуки: звон посуды, шум воды.
Я встала, поморщившись от боли в затекшей шее, и пошла на звук.
На кухне хозяйничала Наташа. Она уже не была в платке, и я впервые рассмотрела её как следует. Худая, жилистая фигура, сутулые плечи человека, привыкшего нести тяжелые сумки. Она мыла гору посуды, оставшуюся от гостей. Соня сидела за кухонным островом, болтая ногами в полосатых носках, и ела бутерброд с икрой.
— Доброе утро, — мой голос хрипел.
Наташа вздрогнула и чуть не уронила тарелку.
— Ой, простите, Лена. Я не хотела будить. Просто... не могу сидеть без дела. И посуды столько...
— Оставьте, у меня есть посудомоечная машина, — я подошла к кофемашине, нажимая кнопку спасительного эспрессо. — Как спалось?
— Хорошо, — тихо ответила Соня. — Кровать мягкая. Как облако. И тепло. У нас дома батареи плохо топят.
Этот простой комментарий ребенка резанул меня сильнее, чем любые обвинения. Пока я выбирала шторы в тон дивану и жаловалась Андрею на «слишком сухой воздух» от кондиционера, его дочь мерзла в квартире, купленной на украденные у нашей семьи деньги. Ирония была горькой, как мой кофе.
В этот момент зазвонил мой телефон. На экране высветилось имя: «Андрей». Я смотрела на экран, пока звонок не сбросился. Через секунду пришло сообщение: «Нам надо поговорить. Я приеду через час забрать кое-какие документы. Будь разумной».
Я усмехнулась. «Будь разумной». Его любимая фраза-манипуляция.
— Андрей приедет, — сказала я вслух.
Наташа замерла с полотенцем в руках. В её глазах мелькнул панический страх.
— Мы уйдем. Мы не будем мешать.
— Нет, — я повернулась к ней. — Вы останетесь. Более того, вы будете пить чай здесь, на этой кухне. Соня, хочешь какао с маршмеллоу?
— Хочу! — глаза девочки загорелись.
— Наташа, послушайте меня. Вчера вы были любовницей, которая пришла разрушить семью. Сегодня вы — свидетель. И вы — мать его ребенка. Если вы сейчас сбежите, он снова загонит вас в тот угол, где вы сидели десять лет. Вы этого хотите?
Она медленно покачала головой.
— Я так больше не могу. Он... он ведь хороший был сначала. Заботливый.
— Все они хорошие, пока им удобно, — отрезала я, доставая банку с зефирками.
Час пролетел незаметно. Мы с Наташей, неожиданно для самих себя, нашли общий язык в бытовых мелочах. Она рассказала, что работает медсестрой в районной поликлинике в Твери, что Соня отлично рисует и мечтает стать архитектором. Я слушала и понимала: передо мной не хищница, укравшая мужа. Передо мной жертва, попавшаяся в капкан обещаний, точно так же, как и я. Мы обе любили фантом. Образ, который Андрей тщательно создавал для каждой из нас.
Звук открывающейся двери заставил нас замолчать. У Андрея все еще были ключи.
Он вошел на кухню уверенным шагом, свежевыбритый, в другой одежде (видимо, ночевал у кого-то из друзей, кто одолжил ему свитер). Он ожидал увидеть меня заплаканной, разбитой, готовой к переговорам. Но увидел он идиллическую картину: его жена и его любовница пьют чай, а его дочь рисует на его же планшете.
Его уверенность дала трещину.
— Что здесь происходит? — спросил он, останавливаясь в дверях.
— Завтрак, Андрей. Будешь? Ах да, извини, я не готовила на троих мужей, — язвительность давалась мне на удивление легко.
— Лена, прекрати этот цирк. Наташа, забери Соню и выйди. Нам с женой надо обсудить финансовые вопросы.
— Нет, — голос Наташи дрожал, но она не сдвинулась с места. — Мы никуда не пойдем, Андрей. Лена разрешила нам остаться.
Андрей побагровел.
— Лена разрешила? Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Ты притащила их в мой дом!
— В наш дом, — поправила я. — И знаешь, Андрей, я тут посчитала утром... Ты выводил деньги со счетов фирмы под видом «представительских расходов» последние пять лет особенно активно. Я позвонила нашему бухгалтеру, Марине Сергеевне. Поздравила с Новым годом. И заодно спросила про странные транзакции на ИП «Воронова Н.И.».
Наташа вскинула голову.
— Это я, — прошептала она. — Он оформил на меня ИП два года назад. Сказал, это для оптимизации налогов его фирмы, и что мне будет идти стаж. Я только подписывала бумаги...
Андрей побледнел. Теперь это был не просто семейный скандал. Это пахло уголовным делом.
— Ты копала под меня? — просипел он.
— Нет, дорогой. Я просто сложила два плюс два. Ты использовал Наташу как "прачечную" для денег, которые воровал из нашего семейного бюджета и из бизнеса. Умно. Если что — виновата она, верно?
Наташа закрыла лицо руками.
— Я не знала... Я правда не знала...
Соня спрыгнула со стула, подошла к отцу и ударила его кулачком в бедро.
— Ты плохой! Ты обманул маму! Ты сказал, что мы богатые будем, а мама плакала, когда налоговая письма присылала!
Андрей оттолкнул дочь — не сильно, но с брезгливостью, словно отгонял назойливую муху. И это стало последней каплей.
В кухню вошла Ирина Павловна. Она, видимо, слышала всё, стоя в коридоре. На ней был строгий костюм, словно она собралась на совет директоров.
— Отдай ключи, Андрей, — сказала она ледяным тоном.
— Мама? И ты туда же? Вы все сговорились? Я содержал вас! Я пахал как вол!
— Ты воровал, — спокойно констатировала мать. — Ты воровал у жены, у ребенка, у государства. И, что самое страшное для меня, ты воровал у семьи честь. Я звонила Сергею. Он поможет Лене с адвокатами. Мы инициируем аудит компании.
— Вы меня уничтожите? Своего сына?
— Ты сам себя уничтожил, когда решил, что ты умнее всех, — Ирина Павловна протянула руку ладонью вверх. — Ключи. И уходи. Пока я не вызвала полицию по факту мошенничества. У Наташи есть все документы, я полагаю?
Наташа кивнула, хотя вряд ли понимала до конца, о чем речь. Но инстинкт самосохранения подсказывал ей держаться нас.
Андрей швырнул связку ключей на столешницу. Металл царапнул камень.
— Вы пожалеете. Вы три бабы, которые ничего не смыслят в жизни. Вы перегрызете друг другу глотки через неделю.
Он развернулся и вышел. Мы слышали, как хлопнула входная дверь — на этот раз навсегда.
Ирина Павловна тяжело опустилась на стул. Её железная выдержка дала трещину. Плечи опустились, лицо вмиг постарело.
— Господи, за что... — прошептала она. — Как я воспитала такое чудовище?
Я подошла и обняла её. Впервые за двенадцать лет я обнимала свекровь не из вежливости, а из сочувствия.
— Мы справимся, Ирина Павловна. У нас теперь есть ради кого стараться.
Я кивнула на Соню, которая снова забралась на стул и испуганно смотрела на нас поверх кружки с какао.
Январь превратился в бесконечную череду встреч с юристами, аудиторами и следователями. Андрей пытался бороться: угрожал, блокировал счета, пытался выставить меня невменяемой. Но он недооценил союз трех женщин, каждой из которых он причинил боль.
Наташа оказалась бесценным свидетелем. Её наивность в финансовых делах сыграла нам на руку: она сохраняла все «бумажки, которые Андрей просил поберечь». Там была вся его черная бухгалтерия. Сергей, брат Андрея, взял на себя управление компанией на время разбирательств, жестко отстранив брата от дел.
Но самым сложным были не суды. Самым сложным было научиться жить в новой реальности.
Наташа и Соня остались у меня. Сначала на неделю, «пока все утихнет». Потом на месяц. Огромный дом, который раньше казался мне пустым музеем моего одиночества, вдруг наполнился жизнью. Странной, неправильной, лоскутной жизнью.
Соня оказалась трудным ребенком. У неё были вспышки гнева, ночные кошмары. Она могла часами сидеть, глядя в стену, а потом разрыдаться из-за того, что закончилось молоко. Я видела в ней себя — ту маленькую девочку внутри меня, которая тоже хотела кричать от боли предательства.
Однажды вечером, в конце февраля, я нашла её в кабинете Андрея. Она сидела на полу и рвала на мелкие кусочки его фотографии из семейных альбомов.
— Соня? — я остановилась в дверях.
Она подняла на меня глаза, полные ярости.
— Я ненавижу его! Ненавижу! Зачем он врал? Зачем он обещал?
Я села рядом с ней на ковер, прямо среди обрывков глянцевой бумаги.
— Злиться — это нормально, — сказала я. — Я тоже злюсь. Очень сильно.
— А мама говорит, что нельзя злиться на папу. Что он запутался.
— Мама добрая. А мы с тобой... мы, наверное, более честные, — я взяла один из обрывков. Там улыбался Андрей, обнимая меня на каком-то курорте. — Знаешь, что самое обидное? Я ведь правда была счастлива на этом фото. И это счастье было настоящим, даже если он врал. Мои чувства были настоящими. И твои тоже.
— Значит, мы не дуры? — шмыгнула носом Соня.
— Нет. Мы просто любили. Это не делает нас дурами. Это делает нас живыми. А вот он... он мертвый внутри. Разве можно злиться на зомби?
Соня хихикнула. Неожиданно, сквозь слезы.
— Папа — зомби?
— Вроде того. Ходит, говорит, но души нет. Только голод — денег, внимания, власти.
Мы просидели так час, склеивая из обрывков фотографий дурацкие коллажи, пририсовывая Андрею рога и хвосты. Это была детская, глупая терапия, но она работала лучше, чем сеансы с психологом.
Отношения с Наташей были сложнее. Между нами стояла невидимая стена смущения. Она постоянно пыталась «отработать» свое проживание: готовила, убирала, старалась быть незаметной. Меня это раздражало.
— Наташа, хватит! — не выдержала я однажды, когда она в третий раз за день начала мыть полы. — Вы не прислуга! Сядьте уже.
Она замерла со шваброй, и вдруг расплакалась.
— Я не знаю, кто я, Лена! Я десять лет была «тайной женой». А теперь я кто? Приживалка у официальной жены? Это же бред! Какой-то сюрреализм! Мне стыдно смотреть вам в глаза.
— Так не смотрите, — я отобрала у неё швабру. — Смотрите на факты. Вам некуда идти в Твери — квартиру арестовали как часть имущества, приобретенного на незаконные средства. Соне нужно закончить четверть в новой школе, куда мы её с трудом устроили. Мне нужна помощь по дому, потому что я выхожу на работу в фирму Сергея, чтобы разгребать завалы Андрея. Это не благотворительность, Наташа. Это партнерство. Симбиоз.
— Вы выходите на работу? — она удивилась. — Но вы же... вы же никогда не работали. Андрей говорил...
— Андрей много чего говорил. У меня диплом экономиста с отличием. Пылился пятнадцать лет. Пора сдуть пыль.
Так началась наша странная «коммуна». Ирина Павловна, к всеобщему удивлению, взяла на себя роль гувернантки для Сони. Она возила её на танцы, проверяла уроки и муштровала по этикету. «Внучка должна знать, как держать вилку, даже если её отец — подлец», — говорила она. Я видела, как она оттаивает. Соня заполнила ту пустоту в сердце свекрови, которую не смог заполнить Андрей своими деньгами.
К апрелю снег сошел, обнажив черную землю. Мы тоже понемногу очищались. Развод был оформлен. Андрей получил условный срок (спасибо связям Сергея, который не хотел сажать брата, но хотел его обезвредить) и запрет занимать руководящие должности. Он уехал куда-то на юг, и больше мы о нем не слышали.
Я стояла в саду, планируя посадку роз. Старая жизнь была выкорчевана, как сухие кусты.
Ко мне подошла Наташа. Она изменилась. Подстриглась, начала немного краситься. Устроилась медсестрой в частную клинику неподалеку.
— Лена, нам одобрили ипотеку, — сказала она. — Небольшая студия, но своя. Мы съедем через месяц.
Я выпрямилась, отряхивая перчатки от земли.
— Вы уверены? Соне здесь нравится. Комната большая, школа рядом.
— Лена, — Наташа улыбнулась, и эта улыбка была свободной. — Вы спасли нас. Но мы не можем жить вашу жизнь. Нам нужно строить свою. И вам тоже. Вы молодая, красивая женщина. Вам нужно... ну, не знаю, начать ходить на свидания? А не жить с бывшей любовницей мужа.
Мы обе рассмеялись. Ситуация действительно была абсурдной, если посмотреть со стороны.
— Хорошо, — кивнула я. — Но Соня будет приезжать на выходные к бабушке? Иначе Ирина Павловна нас обеих съест.
— Обязательно. Она теперь без бабушки никуда.
Снова тридцать первое декабря. Но в этот раз снег не скрывал грязь, потому что грязи не было. Был морозный, хрустящий вечер.
Дом снова был полон гостей, но это были другие люди. Коллеги с моей новой работы, новые друзья. Катя тоже была здесь — она оказалась единственной из «прошлой жизни», кто смог принять перемены и извиниться за свое малодушие.
Я стояла у зеркала, поправляя платье. Изумрудный бархат, глубокое декольте. Я выглядела иначе. Жестче? Возможно. Но глаза больше не были пустыми.
Звонок в дверь. Я пошла открывать, но меня опередила Ирина Павловна.
— Сонечка! — воскликнула она, распахивая объятия.
В прихожую ввалилась Соня, румяная, повзрослевшая, в красивом пуховике (который мы выбирали вместе) и с огромным пакетом подарков. Следом вошла Наташа, держа под руку мужчину. Обычного, простого мужчину с добрыми глазами, который застенчиво улыбался.
— Знакомьтесь, это Олег, — представила она его, слегка краснея. — Мы вместе работаем.
— Очень приятно, Олег, — я протянула руку. — Добро пожаловать в наш сумасшедший дом. Проходите, не стесняйтесь. Здесь вас никто не осудит.
Мы сели за стол. Не было того пафоса, что год назад. Было шумно, весело, немного хаотично. Соня рассказывала про победу в конкурсе рисунков. Ирина Павловна спорила с Сергеем о политике. Наташа сияла, глядя на Олега.
В какой-то момент я вышла на балкон, чтобы глотнуть морозного воздуха. Год прошел. Год, начавшийся с катастрофы.
Я вспомнила ту открытку. «Папа обещал, что этот год мы встретим вместе».
Папа соврал. Но, по странной иронии судьбы, его ложь стала правдой. Мы действительно встретили тот год вместе — я, Наташа, Соня и Ирина Павловна. Мы прошли через ад, держась за руки, и вышли с другой стороны. Не врагами, а странной, поломанной, но сросшейся семьей.
Я достала из кармана телефон. Открыла галерею. Там было фото, сделанное сегодня утром: мы с Соней печем имбирное печенье, обе перемазанные мукой, смеемся.
Я удалила номер Андрея из черного списка. Не для того, чтобы позвонить. А просто потому, что мне было все равно. Он перестал быть монстром, перестал быть болью. Он стал просто статистикой, прошлым, которое привело меня в настоящее.
— Лена! — позвала меня Соня с порога балкона. — Иди скорее! Президент сейчас говорить будет! Загадывать желание пора!
— Иду! — крикнула я.
Я посмотрела на небо. Там, среди звезд, я не искала ответов. Я знала их сама. Счастье нельзя украсть, его нельзя сымитировать, и его нельзя построить на лжи. Но его можно создать заново, даже из пепла.
Я вернулась в теплую, светлую комнату, где меня ждали мои люди.
— Ну что, — сказала я, поднимая бокал. — Папа не пришел. Но, кажется, мы справились и без него.
Чокаясь, я поймала взгляд Наташи. Она подмигнула мне.
— С Новым годом! — закричала Соня, когда начали бить куранты.
И в этот раз я знала точно: это будет хороший год. Потому что мы больше не ждем чудес. Мы делаем их сами.
