Когда именно в квартире появилась Эта женщина, Дима так и не понял. Или не помнил. Что, в общем-то, одно и то же. Она возникла из ниоткуда, и непонятно было, из какого ведомства она пришла. Она носила особый значок социального работника на лацкане пиджака из грубой шерсти. Сухое уверенное лицо, светлые волосы — натуральная блондинка. Диме даже казалось, что она сестра-близняшка Розамунд Пайк из фильма «Исчезнувшая».
Ей можно было дать лет сорок, не больше, а может, и больше, но не меньше, и нельзя было сказать, что она стареет. Вообще, нельзя было точно сказать, сколько ей лет. Дима даже не знал, как её зовут: спрашивать имя у человека, с которым живёшь, он считал неприлично, а рыться в сумке в поисках чужого паспорта — неприлично вдвойне. Поэтому Дима, наследуя древнюю традицию обращения школьников к учителям, называл её «вы» и говорил «извините, пожалуйста». Она никогда не поправляла его и не называла себя по имени.
Диме казалось, что она была в этой квартире всегда, была её неотъемлемой частью, как обои, шифоньер или трельяж. Дима привык к ней, как привыкают к цветам на подоконнике или снующим из угла в угол тараканам. Эта женщина ходила к ним уже давно. Сначала наведывалась на несколько часов в день. Она ухаживала за больной бабушкой Димы: меняла памперсы, выносила утку, мыла старуху в горячей ванне с паром и стирала её вещи. Бабушка остаток дней провела в полупарализованном состоянии после инсульта, что не мешало ей командовать. Диме виделся дающий указания рот, в котором поблёскивали два ряда золотых зубов.
Бабушка могла двигать левой рукой, и то только кистью с узловатыми пальцами, которые то и дело грозили Диме по разным поводам. Она следила, чтобы мальчик был обут, одет, накормлен и общался только с правильными ребятами. Но таких в окружении Димы не оказалось, поэтому круг общения постепенно был сужен до него одного.
Бабушка в Диме души не чаяла — любимый внук и гордость семьи, а точнее, того, что от неё осталось. Мать Димы родила в шестнадцать, сына сплавила матери и уехала покорять столицу с новым ухажёром. В материнской любви ему было отказано, а отца Дима никогда не знал. Зато бабушка прочИла внучИку большое будущЕе, говорила, что он мОжет добИться всего сАм, что он вундеркИнд и его поцеловал ГоспОдь.
Бабушка была набожна, поэтому на каждом дверном проёме повесила иконы. Ещё до инсульта, когда она могла сама передвигаться, перед каждой иконой бабушка крестилась, поэтому путь из зала в кухню у неё мог занимать не меньше десяти минут. Ведь перед каждой иконой дОлжно было прочитАть молитвУ и триждЫ положИть на себя крестное знамение. После того как она села в инвалидное кресло, а в доме появилась Эта женщина, бабушка просила Диму, чтобы он помогал ей креститься. Дима послушно выполнял. Это было несложно: первый шаг — поднять морщинистую старушечью руку, будто обёрнутую пергаментом; второй — сложить три перста вместе, третий шаг — выполнить нехитрую композицию движений. Ко лбу, к животу, к правому плечу, к левому плечу, и так три раза.
Зато разговаривать бабушка могла до самой смерти, и стены этой квартиры слышали немало философских бесед. Женщина-социальный работник тоже присутствовала при этих беседах, но сама всё больше молчала и ограничивалась фразами бытовыми: не холОдно лИ, не дУет лИ, не приготовить лИ, кАшу ли, сУп ли, больны ли дЁсны лИ, убрать лИ пыль, вынЕсти лИ мусор. Её словарный запас ограничивался необходимыми словами, и оттого она была похожа на искусно сделанного робота.
Дима был при бабушке всегда, причём в физическом смысле. До несчастья они вместе ходили на рынок за мясом, вместе сидели в очереди в поликлинике, вместе заходили в кабинет врача. Дима видел, как бабушка оголяет грудь перед врачом, чтобы тот послушал хрипы, и внутренне замирал при виде отвисшей и сморщенной кожи. Дима боялся смерти.
Когда бабушка померла, Дима с Этой женщиной положили её в гостиной на развёрнутый стол-книжку — на атланта, что расправил плечи. В былые времена здесь устраивали обильные застолья и сюда со всех сторон стекались бабушкины родственники, друзья и просто знакомые. Но это было настолько давно, что Дима ещё пешком ходил под этот стол. А теперь здесь, на клеёнке, лежало холодное тело его любимой бабушки. Телу надо было отлежать три дня, а потом его предали земле.
Бабушка завещала после смерти закрыть все зеркала и молиться, чтобы её душа могла спокойно отойти, а ещё не оставлять тело без присмотра. Священника приглашать запретила, указав на то, что Дима умный мальчик и справится сам. Также она взяла обещание, что внучИк будет бдИть, чтобы в доме не происходило ничего стрАнного или стрАшного, а если произойдёт, значит, чЁрный день уже близОк, и тогда следует приготОвиться. Дима послушно выполнял эти распоряжениЯ, сидел над мёртвой бабушкой и читал молитвы. Иногда его подменяла на стрёме Эта женщина, и тогда у Димы был небольшой перерыв на сон.
Все три дня он смотрел, как меняется лицо бабушки, как заостряются его черты, как увеличиваются и чернеют ноздри. Когда кожа потемнела, из носа и рта выступила тёмная кровавая пена. Дима убрал пену салфетками, и тогда губы бабушки чуть приоткрылись, и он увидел блестящий металл золотых зубов. А когда у покойницы вздулся живот и вся она позеленела, квартира начала наполняться трупными газами. На запах стали слетаться мухи. Тогда бабушку и забрали. Дима шумно выдохнул.
На кладбище он не поехал, чтобы случайно не провалиться в свежевырытую яму, ведь это дурная примета. Погребальные приготовления осуществляла Эта женщина — универсальный солдат и лучший социальный работник из всех существующих. «Это новые супермены. Они запишут вас в поликлинику, оплатят коммуналку, приготовят еду, отмоют сковородку и приберут в доме, — слышал Дима звук из телевизора. — Заказывайте лучших работников у нас, и мы будем сопровождать вас до самого конца».
Можно решить, что Дима какой-то умственно отсталый или просто дебил, но это было не так. Он был замечательно образован, только по-домашнему. Лучшие образцы советского и постсоветского книгоиздательского дела занимали все полки, и Дима преуспел в чтении с детства. С бабушкой они много раз обсуждали перспективу его поступления на философский факультет с возможностью преподавания, но пока это были просто слова. Однако Дима свято верил, что станет светилом современной науки, и причин сомневаться у него не было, ведь бабушка стояла на его стороне. Она убеждала Диму, что он многого достиг. Школьное образование он тоже получал дома, но не по причине слабого здоровья.
Бабушка была уверена в эффективности индивидуальных занятий, а после того, как поймала учительницу по литературе в неподобающем виде — у той были драные колготки, — так и вовсе забрала его документы из школы и занималась с ним сама.
Так Дима дожил до двадцати лет. Последние два года он считал себя студентом философского факультета, и бабушка этому способствовала. Вместе они изучали отечественные и зарубежные философские книги, делали выписки и проводили научные семинары на двоих. Вера не мешала бабушке рассуждать о проблемах онтологии, гносеологии, гипотезах биогенеза, аксиологии и антропологии.
Когда Эта женщина уехала на кладбище вместе с трупом бабушки, Дима остался один в пустой квартире. Он позвал бабушку несколько раз, ведь слова и вещи были когда-то одним и тем же, подумал Дима, но желаемое, жалеемое и действительное в реальности отличались друг от друга кратно. Чтобы унять тревогу, Дима дошёл до кухни и открыл холодильник. Он оказался пуст, и Дима понял, что все эти три дня он почти ничего не ел.
Дима посмотрел на одиноко лежащую на средней полке палку сырокопчёной колбасы «Чёрный кабан» и уже было потянулся рукой, но вовремя себя одёрнул, вспомнив грозящий узловатый палец покойной бабушки, — это на чёрный день.
Когда вернулась Эта женщина, Дима посмотрел на неё как ни в чём не бывало. Женщина осталась жить вместе с Димой в квартире, её услуги были оплачены бабушкой впрок. Она продолжала работу: исправно убирала, стирала, гладила, носила Диме в комнату горячую еду, когда тот поглощал книги. Дима сидел в бабушкином инвалидном кресле и беспрерывно думал. Каждый день он думал о том, что же такое чёрный день, но никак не мог определить доподлинно.
Острая боль пронзила Диму, когда он увидел на тарелке бутерброды с сырокопчёной колбасой. «Это „Чёрный кабан”», — быстро подумал Дима, метнулся в кухню, открыл холодильник и увидел начатую колбасу.
— Это нельзя! Это на чёрный день! — закричал Дима во весь голос. Где-то на улице сработала автомобильная сигнализация, вороны сорвались с облезлых осенних веток без листьев и загрохотали на все голоса. Природа встрепенулась от Диминого крика.
Женщина в изумлении отшатнулась от Димы, но ничего не сказала и ушла заниматься делами, а Дима завернул начатую колбасу в плотную фольгу и вернул в холодильник на прежнее место. Вечером Женщина ушла и не вернулась. Не было её и на следующий день. Не пришла она и через неделю. Исчезла так же внезапно и незаметно, как появилась.
Время шло. Дима вспоминал, бывало, о том, как дома было чИсто и хорОшо, а теперь в углах залежалась пыль, в ванной появилась чёрная плесЕнь, телевизор отключили за неуплАту, а запасы круп и макаронных изделий постепенно подходили к концу. Сколько прошло времени с тех пор, как Та женщина покинула квартиру, он не знал.
«Время относительно, — думал Дима, — какая разница, сколько времени прошло, когда по меркам вечности это лишь доля — от доли — от доли секунды, а по меркам олимпийских бегунов пролетели мимо сотни тысяч таких вечностей». И он предпочитал об этом не думать. Мысли его занимало другое, а именно — чёрный день. «Чёрный дЕнь и судный дЕнь, — думал Дима, — неужели только фонетическое сходство?» А потом его мысль перескакивала на другие метафоры, отчего Дима даже не чувствовал голода.
Скоро за неуплату отключили электричество, и тогда Дима стал жить по природно-биологическим часам. С наступлением темноты он ложился спать, с рассветом поднимался и размышлял. Все предыдущие дни не казались ему такими чёрными, какими могли стать будущие, — они выглядели ещё более бесперспективными и беспросветными.
Что значит чёрный — чёрный относительно чЕго? ОтноситЕльно бЕлого? Дима вспомнил, что если «ночи начала лета в Петербурге принято называть белыми, то дни начала зимы в Петербурге принято называть чёрными».
«Но пока только конец октября», — подумал Дима и решил подождать ещё немного, прежде чем наступит по-настоящему чёрный день. Тогда он получит полное моральное и духовное право есть колбасу.
Периодически Дима открывал холодильник, освобождал «Чёрного кабана» от фольги, смотрел, заворачивал и клал обратно. Колбаса успевала покрываться лёгкой белёсой плесенью, но Дима был сильнее плесени и острым ножиком счищал этот налёт внеземной цивилизации. Ему не терпелось узнать, что такое по-настоящему чёрный день. Казалось, он уже близок, но тут случилось нечто, что очень поспособствовало развитию современной философской мысли, а именно — в дверь постучали.
Дима, не ожидавший этого, подкрался к двери и через глазок увидел оставленный под дверью пакет. В нём оказались продукты: несколько консервных банок со шпротами и сардинами, гречневАя, ячневАя и перлОвая крупы, а также свежая газета. «Значит, чёрный день снова откладывается», — подумал Дима и начал уплетать еду за обе щеки.
В газете Дима вычитал важную новость, и, так как был мучим мыслями о чёрном дне, эта новость добавила ему и тяжести, и горести. Было объявлено о полном солнечном затмении, и Дима никак не мог это пропустить. Он приготовился и начал ждать, но ждать было тяжело — ведь он не знал, который сегодня день и час.
Проводя дни и ночи в ожидании затмения, Дима заключил, что если он не увидит затмения из окна своей квартиры — а значит, оно будет видно из другого окна, — то этот день, конечно, будет чёрным. Не для него, но для тех, кто смотрит затмение из своего окна. И тогда Дима снова решил не есть колбасы, ведь чёрный день ещё не настал.
Затмение так и не пришло, вместо этого дни за окном стали ещё более белыми. Белее более белых дней Дима видел лишь в детстве во время прогулки с бабушкой, он тогда провалился в гигантский сугроб. Сугроб был величиной с двухэтажный дом. Оттуда его вытащил какой-то усатый дядька, и его чёрные усы тоже были все в снегу. Дима решил, что его спас Дед Мороз, тем более что в сугробе он уже начал задыхаться. Бабушка долго благодарила Деда Мороза и даже отдала ему пакет с продуктами. «Это вам на чёрный день пригодится, оно не портится, если не открыть заранее», — вспоминал Дима.
Когда электричество отключили, холодильник ещё сохранял холод, и колбаса какое-то время продолжала мёрзнуть под защитой фольги. Это означало только одно: раз колбаса может храниться, значит, по-настоящему чёрный день ещё не настал.
Но однажды Дима с помутнённым рассудком достал колбасу «Чёрный кабан» и в исступлении отхватил большой кусок. Он оказался совсем невкусным и похожим на камень. Дима, едва не оставивший внутри колбасы свои зубы, откусывал и откусывал, и так дошёл до середины палки. Он глотал мясо, особо не прожёвывая. Плотные куски проваливались комьями через пищевод и попадали в желудок. Внезапно в животе у него защипало, забурлило, Диму скрутило, и он повалился на пол от боли, и услышал голос откуда-то изнутри:
Ты ждал Чёрного дня, Дима, и этот день настал! Теперь Чёрный кабан внутри тебя, Дима. Теперь ты и есть Чёрный кабан!
— Что? — только и успел спросить Дима, но уже не узнал собственный голос и мог только слышать другой, чужой голос, инородный голос откуда-то из глубин…
По-настоящему чЁрный день наступает, Дима!
Когда заходИт солнце твоего сознАния, Дима,
когда ты мыслишь ленИво,
когда твой разУм спит и параллЕльно
рождает чудовИщ!
Это происходИт,
когда логОс побеждает эрОс,
а хаОс побеждает логОс.
И чудовища рвУт тебя на частИ
внутрИ и снаружИ.
Вот тогда прихОдит
по-настоящЕму чЁрный день.
По-настоящему чёрный день прихОдит, Дима,
когда твоЁ сознание, ДимА,
больше не твоЁ, ДимА.
И есть только вопросЫ,
такИе, как:
тепло лИ,
не дует лИ,
суп лИ,
кашА лИ?
В какОм полушАрии затмЕние?
И!
Или! сколькО льда нужно бросить в стакАн,
чтобЫ остАновить «ТитАник» мЫсли?
По-настоящему чЁрный дЕнь приходит, Дима,
когда тЫ нежелАнный или лИшний,
илИ
только лИшь придаток.
Ты думАл, что знАл,
но не знАл, что дУмал.
Ты хотел узнАть,
что такое по-настоящему чЁрный день,
и ждАл его.
Но на самОм делЕ
он не наступит никогдА,
еслИ его простО не ждАть.
Но ты дождАлся!
Все избранные рассказы в Могучем Русском Динозавре — обретай печатное издание на сайте Чтива.