После «визита инспекции», как мысленно окрестил Григорий Афанасьевич налет родственников, в пансионате «Серебряный век» атмосферное давление резко упало, а градус любопытства подскочил до критической отметки.
Нина и Гена уехали так же стремительно, как и появились, оставив после себя запах дорогого парфюма, перегара и надвигающейся грозы. Они не стали забирать родителей сию же минуту — у Нины горели сроки по сделке, у Гены «горели трубы», — но Ларисе Борисовне была прочитана лекция тоном прокурора. Суть лекции сводилась к одному: «Оградить. Не допускать. Бдить».
И теперь у стен были уши, а у фикусов — глаза.
Григорий Афанасьевич чувствовал это спиной. Его утренний моцион по коридору теперь сопровождался не только скрипом собственных коленей, но и шепотком за спиной.
В холле второго этажа, на мягких диванах, неизменно заседал «Генеральный штаб» — трио местных сплетниц во главе с глуховатой Ираидой Павловной.
— Идет, идет, наш Казанова, — громким шепотом, который было слышно в соседнем корпусе, прокомментировала Ираида, когда Григорий поравнялся с ними. — Выпрямился-то как, ты погляди! А вчера, говорят, чуть ли не драка была. Сын его орал, руками махал. Дележ имущества! Мама дорогая…
— Да какое там имущество, — махнула рукой её соседка, бывший бухгалтер Софья Львовна. — Пенсию делят. Я слышала, у его новой пассии дочь — адвокат. Эти своего не упустят. Хапуги! Окрутят деда, ой, окрутят. Как пить дать…
Григорий резко остановился. Сплетницы тут же уткнулись в вязание, планшеты и усердное разглядывание хмари за окном.
— Доброе утро, дамы, — процедил он ледяным тоном, от которого у новобранцев раньше сводило скулы. — В библиотеке, говорят, завезли новый детектив. «Убийство в курятнике». Не читали? Настоятельно рекомендую. Очень жизненно.
Оставив «штаб» переваривать оскорбление, он зашагал дальше. Ему нужно было увидеть Анну. Вчера их развели по комнатам, как провинившихся школьников, и за ужином её стол переставили в самый дальний угол, поближе к кондиционеру и подальше от него, Григория.
Анна Васильевна сидела в рекреации третьего этажа. Свет здесь был тусклый, но она упорно склонилась над пяльцами.
Она вышивала. Точнее, пыталась. Пальцы, привыкшие держать мел, теперь дрожали, едва удерживая тонкую иглу. Очки сползали на кончик носа.
— Не торопись, узелок будет, — раздался тихий голос над ухом.
Анна вздрогнула и уколола палец. Капелька крови, похожая на бусину брусники, выступила на коже.
— Гриша! — она попыталась спрятать вышивку. — Напугал...
— Зачем мучаешь глаза? — он сел рядом, демонстративно игнорируя камеру видеонаблюдения, которая смотрела на них красным немигающим оком. — Темно же.
— Я хотела тебе... платок. С инициалами. «Г.А.». Как раньше принято было. Помнишь, я тебе кисет вышивала?
— Помню, — он осторожно взял её руку, достал из кармана свой клетчатый носовой платок (всегда чистый, всегда наглаженный) и аккуратно промокнул капельку крови. — Кисет мать сожгла?
Анна кивнула, опустив глаза.
— Всё сожгла.
— Ну и пусть. Мы новый сошьем. Или купим. Нюрочка, слушай...
Он огляделся по сторонам и наклонился к её уху. От него пахло лосьоном после бритья «Огуречный» — этот запах показался Анне лучшим ароматом на свете, надежнее и милее любого французского парфюма.
— Я тут провел разведку боем. У них пересменка в семь вечера. Мариночка уходит, приходит Фаина. Она наш человек. Если нужно будет встретиться, чтобы эти гарпии не видели, — иди к пожарному выходу в северном крыле. Там замок барахлит, я проверил.
— Как мы дожили до этого, Гриша? — горько усмехнулась она. — Нам по семьдесят с лишним, а мы прячемся по углам, как подростки.
— Любовь всегда делает детьми, Нюрочка, — романтично вздыхая заметил Григория. И насмешливо добавил. — А в нашем случае, еще и партизанами.
В это же время в кабинете директора, за тяжелой дубовой дверью, шло совсем другое совещание.
Лариса Борисовна сидела за своим огромным столом. Сидела идеально ровно, как прилежный школьник. Напротив, комкая край медицинского халата, стояла Фаина.
— Фаина Игоревна, — голос директрисы был елейным, но в глазах застыла вечная мерзлота. — Вы у нас работаете уже двенадцать лет. Я ценю вашу душевность. Старикам она правда нужна, как воздух.
— Спасибо, Лариса Борисовна. Я стараюсь.
— Но душевность не должна идти вразрез с должностными инструкциями и интересами учреждения.
Директриса открыла папку.
— Вчера нас посетили родственники Климова и Снегиной. Очень уважаемые, обеспеченные люди. Нина Викторовна — известный юрист. Она, мягко говоря, обеспокоена поведением своей матери. И она намекнула, что если с Анной Васильевной что-то случится... на почве эмоционального возбуждения... у нас будут проблемы. Проверки, иски. Вы понимаете?
Фаина кивнула. Она понимала. Проблемы директрисы всегда становились проблемами персонала.
— Так вот, — тон Ларисы стал жестче. — Я возлагаю на вас персональную ответственность. Ваша задача — пресекать любые попытки, цитирую дочь, «маразматических свиданий». Если они сидят вместе — рассадить. Если шепчутся — вмешаться под любым предлогом: позвать измерить давление, увести на процедуру. Вы — мои глаза и уши в вечернюю смену, Фаина. Премию квартальную я еще не подписала. Надеюсь, намек понятен?
Фаина вышла из кабинета с тяжелым сердцем. В коридоре пахло хлоркой и тушеной капустой — запах безысходности.
«Пресекать», — думала она, сжимая в кармане ключи от процедурной.
Она знала историю Анны и Григория. В «Серебряном веке» ничего нельзя утаить. Она видела, как Григорий, этот вечный солдафон, вдруг начал улыбаться. Как Анна, которая год чахла на глазах, вдруг надела свои лучшие серьги.
В стариках снова заискрилась жизнь! А Лариса просила её эту жизнь задушить. Ради спокойствия и «рейтинга учреждения».
Вечером, когда коридоры погрузились в полумрак, Фаина делала обход.
У пожарного выхода в северном крыле она услышала шорох.
Там, в закутке у окна, где стояла старая банкетка, сидели двое.
Григорий держал книгу так, чтобы на страницу падал свет от уличного фонаря. Анна сидела рядом, положив голову ему на плечо, и закрыв глаза, слушала.
— «...А я думал, что ты — это всё, что мне нужно...» — читал Григорий, запинаясь, путая слова, потому что тоже видел плохо, но старался изо всех сил. Он читал ей вслух какой-то сентиментальный роман, который стянул в библиотеке.
Фаина замерла за углом.
Вот он, момент «нарушения режима». Сейчас она должна выйти, включить строгий голос, сказать: «Григорий Афанасьевич, марш в палату! Анна Васильевна, таблетки и спать!».
И Лариса Борисовна выпишет премию.
Она смотрела на две седые головы, склонившиеся друг к другу. На руку старика, который бережно перелистывал страницу, боясь задеть руку женщины.
Фаина вздохнула, достала из кармана телефон и отправила сообщение на пост охраны, который был на другом этаже:
«На третьем все тихо. Я сама проверила. Камеру 4 перегружаю, сбоит».
Она развернулась и тихо, на цыпочках, пошла прочь.
— Читай, солдат, читай, — прошептала она себе под нос. — Воюй.
Но долго идиллии продлиться было не суждено. Законы жанра и законы подлости работали безотказно. Внизу, на парковке, тихо шурша шинами, остановилась темная машина. Нина решила, что дистанционного контроля недостаточно. Доверие — хорошо, а внезапная проверка — лучше.
И в этот раз она приехала не одна, а с папкой медицинских заключений, способных превратить любую любовь в неутешительный диагноз.
Продолжение
📚Подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить выход новых глав книги. Ваша Алина Вайсберг 💖