сказка на Карачун
Вот очередь, уходящая в дальний поворот.
В основном в ней выделяются верблюды. Больше и мелковатые. С одним или двумя горбами.
К каждому верблюду прилагается человек. Люди и животные, кажется, по-разному связаны друг с другом. Некоторые мужчины больше наВот очередь, уходящая в дальний поворот.
В основном в ней выделяются верблюды. Больше и мелковатые. С одним или двумя горбами.
К каждому верблюду прилагается человек. Люди и животные, кажется, по-разному связаны друг с другом. Некоторые мужчины больше напоминают бедных и уставших погонщиков , в силу каких-то обстоятельств к верблюду приставленных, а кто-то больше походит на хозяина животного, а быть может и целого горбатого стада.
Так много важности и сосредоточенности обнаруживается на своём совместным с верблюдом пребывании.
Навязчивое единство с дополнительным большим животным телом воспринимается с трудом. Дело доходит до общего выражения морды-лица, до одного я-обнаружения в пожёвывающем взоре…
Так что, быть может, участь погонщика в чём-то и получше — человек по крайней мере немного тяготится своей компанией.
Очередь. В этой последовательности можно увидеть и иных существ, к примеру, бабушку с какими-то взволнованными мелкими собачками.
Ну и , конечно, люди с кошками, в основном — на руках. Мужчины в очках - большей частью с серыми, плюшевыми и голубоглазыми кошечками, девушки с рыжими котами, ребёнок с поцарапанной рукою и каким-то смоляным орущим комком сверкающим взором…
Девушка с питоном…
Но в основном — всё же верблюды… Навьюченные мешками, сундуками, вязанками сухофруктов, бурдюками с вином, вязанками с баранками, чемоданами с долларами, с топовыми ноутбуками, что сияют раскрытыми экранами в межгорбьях гордых животных…
Некоторые верблюды вдалеке очереди, кажется даже трёхгорбые — сплошной перергуз для матери природы.
Всякое бывает, некоторые утверждают, что видели и пятигорбого! Вот что может случится в мире, где так велика сила желаемого.
Очередь шумная, по мере приближения к своей цели она становится суетливой, беспокойной, покрикивающей.
В основном из-за того, что наблюдается впереди, куда указывает чёрная большая стрелка — указатель.
Не очень ровным, кажется детским усилием, на указателе читается «Зона ушек».
Это относительно недавнее послабление, потому, как раньше ушко было одно, с минимальной, как говорится пропускной способностью.
Ушко игольное, через которое каждому в очереди и надлежало пропихнуть своего верблюда.
Если вспомнить, то до какого-то момента ведь никто не принимал эти слова всерьёз, про какого-то верблюда, про ушко…
Да, честно сказать, и верблюдов-то тоже в жизни не часто приходилось встречать.
Оказалось, однако ж, что после того самого момента, когда вдруг…
У кого-то «вдруг» действительно было вдруг, у кого-то «вдруг» и ожидаемо уже, обычно со страхом и растерянностью.
Тоже ведь предупреждали, что нужно всё время помнить об этом всегда вероятным «вдруг». Иностранец немецкого акцента, в тёмном костюме, с костяным набалдашником элегантной трости, чёрный пудель, поглядывающая сова — уж сколько раз твердили они миру о внезапности и неизбежности момента.
У некоторых, у кого с помятованием получше, даже привычно всё и случалось. Как будто много уже раз проживалась эта история. Впрочем, слово «проживалось» тоже не годное. Ведь всё уже происходило после «вдруг».
Так или иначе, после того, как все в некотором сумбуре и смятении миновали реку и уже отдышались на каком-то обжигающем ветру… Вот, в тот момент и стали появляться верблюды.
Навьюченные привычными вещами, ценными безделушками, будто кто-то ящики комодов и полки на кухнях быстро упаковал по-походному и водрузил на этих достойных животных.
Разглядывая появившиеся грузы люди радовались, умилялись, будто заново обретали воспоминания. Получалось, что все эти переживания прошлого были и связаны не с самим человеком, а с какой-нибудь солонкой, башмаками, оторванной дверной ручкой, подборкой фотографий в папочке «Избранное».
Тут как-то всё смешалось в единое — мемы в телефонах, какая-то валюта во втором ряду книжных полок, любимое кожаное кресло, запах кофе поздним утром… Всё переварилось и разместилось меж горбов…
Уже оказавшись в очереди, люди перебирали свои поклажи, любовались какими-то милыми вещицами — так они сами называли свой скарб.
По мере пребывания в этом великом ожидании было замечено удивительное явление — чем больше человек разглядывал эти предметы, тем больше их становилось, и тем больше чувств, переживаний истинных страстей проявлял и сам хозяин.
Всё более словоохотливо, вникая в мельчайшие подробности, люди принимались рассказывать свои истории. Тем более, что двигалась очередь крайне неторопливо, порой застывая на многие часы. Что, заметим, никого не беспокоило, все люди будто в подражании верблюдам совершенно утратили чувство времени. Казалось, что и нет совершенно никакого времени.
Внимательно рассматривая эту ситуацию, мы бы обязательно отметили то обстоятельство, что во всём обилии предметов не нашлось ни одного будильника, хронометра или песочных часов.
Время исчезло даже на экранах никуда не звонящих, но мерцающих телефонов.
- И, вот, когда я видел эти нежные, перламутровые серёжки, эти локоны, обвивающие… Ах, тогда и свершилось счастие моё, я понял, что Наташенька непременно-с будет моей… - лёгкие всхлипывания округлого мужчины лет пятидесяти шести доносились откуда-то из-за горба. Там разглядывали серёжки из давно помутневшего жемчуга…
- Только послушай, друг — доносилось от соседнего верблюда — вот этот звоночек — бах и мне позвонили… Умер мой отец, когда я уж и перестал надеяться! И потекли ко мне в кармашек все его сокровища. Этот телефон сделал меня счастливым!
- Три года — вчистую проигрался! Вот оно как!
Со всех сторон кричали, шептали, всхлипывали вещи… Всё больше их вес давил на верблюжьи тела… Люди всё рассказывали и рассказывали, и всё более безнадёжным казалось это стояние в странном месте…
Непросто описать это пространство, лишённое времени суток и в тот же момент — изменчивое, неуловимое, видимое то лесом, то пустынными барханами, то сверкающими от росы мхами каких-то разноцветных болот.
Где-то плакали женщины, теребя в руках то ли пелёнки, то ли носовые платки.
Кто-то непрерывно шептал своим котам на ухо что-то похожее на колыбельную.
Лёгкий ветер задумчиво гонял по песку нечто похожее на скомканную бумагу, обрывок то ли письма, то ли старого счёта за вещи, взятые в прокат…
Бумажка крутилась, подскакивала на песке, пока не образовала видение походившее на круг с палочкой и перекрестием сверху.
Как только ветер закончил странный рисунок свой, очередь оживилась и продвинулась сразу на несколько десятков очередников.
По мере роста воспоминаний предметы возрастали в своём числе. Люди уже не успевали вспоминать историю каждой вещи, и — как только они забывали с чем же связан какой-то перстень или пистолет, предмет начинал покрываться переливчатой жирной чёрной слизью, отчасти напоминавшей нефть. Материальность начинала терять ярко выраженные границы, становилась похожей на всякую вещь сразу, проскальзывала сквозь пальцы.
Запах, сначала тленный, напоминавший осенний листопад окутывал всё вокруг. Постепенно к нему подмешивались сладкие интонации ароматов заброшенных могил.
Чтобы продолжать дышать в этом смраде разлагающихся вещиц, человек, полагавший себя их хозяином, вынужден был насильно вспоминать все те счастливые моменты приобретения, обладания, своего хвастовства этой обременительной уже материей.
На время этого усилия исчезал навязчивый смрад, возвращались очертания забытых предметов. Но не надолго — вещи продолжали требовать к себе неусыпного внимания. В конец изнеможённые этой работой люди, уже страстно ожидали момента завершения ожидания в этой очереди.
Стоявшие тут с кошками, баранами, собаками и питонами тоже замечали странное в проявлении своих любимцев. Само ощущение присутствия любимого животного хоть и сохранялось, но внешние его признаки будто утрачивались, сквозь кудри собачек можно было видеть кусты за ними, кошки начинали напоминать разряжённые пуховые облачка, удавы утекали струями холодной воды...
И в едва различимых лучах, наверное исходивших от восходящего солнца, вдруг засияли ушки, вкопанные прямо в глинистую землю. Они и впрямь напоминали игольные навершия, в которые втягивались люди и верблюды. Очередь, до сего момента напоминавшая старый джутовый канат, тут разделялась на множество нитей, устремлённых к игольным ушкам.
Переплетение нитей, тропок какое-то особенное расположение этих ушек вроде бы размещённых совершенно свободно, не создавало никакой возможности их обойти. И куда ты кто не направлял своего верблюда, он неизбежно утыкался в это самое ожидающую арку — проход,
Происходящее у каждого ушка чаще всего не отличалось каким-то оригинальным сюжетом.
Сперва голова верблюда просовывалось в ушко с относительной лёгкостью, но уже на границе шеи и первого горба случалась остановка. Оно и понятно, мешки с поклажей не давали протиснуться верблюду далее.
Некоторые пытались было вытащить животное обратно, но это тоже вызывало затруднения, поскольку с той стороны ушка не было видно никакой головы и шеи, всё будто бы растворялось на границе.
Тело, горбатое, шерстяное и навьюченное сверх всякой меры страдало. Оно фыркало уже неизвестно чем, брыкалось, стремилось скинуть с себя тюки.
Страдали и люди. Они волновались, спешно подбирали свои безделушки, что постоянно вываливались перед границей ушка, запихивали их обратно в сундуки и сумки, пинали верблюжье тело с разных сторон, раскачивали горбы под разным углом.
Но — всё было тщетным.
Стоявшие в очереди следующими весело и насмешливо даже подбадривали, посмеивались, кричали что-то вроде «брось бы эти свои мешки». Хотя они тут же забывали и советы свои и насмешливое своё поведение, как только очередь подводила их к границе игольного перехода.
В этот час, вдоволь намучившись со своей поклажей, решались они наконец освободить от неё измученное тело животного. Сбросив на землю последний свой кулёк, оторвав его от сердца со стенаниями и слезами, люди тут же забывали о нём.
Сброшенное исчезало, едва касаясь земли.
Исчезал, впрочем и верблюд и ушко. Да и сам человек потом не сразу замечал себя в образе ином, совершенно не возможным и не ясным.
А далее случалось настолько непонятное с этой стороны ушка, что мы только и порадуемся за освобождённого и исчезнувшего верблюда…
18.12.2025 СПБ. О.Б.