В тот день, когда я впервые увидел свою дочь, мир перевернулся. Я стоял в родильном зале, держа руку жены, и слышал ее тяжелое дыхание, смешанное с криками. Врачи суетились, а я молился, чтобы все прошло гладко. "Это девочка!" – воскликнула акушерка, и я почувствовал, как сердце стучит в висках. Они положили ее на грудь Маше, моей жене, и я наклонился, чтобы разглядеть это крохотное чудо. Но вместо темных волосиков, которые я ожидал увидеть – ведь мы оба с Машей брюнеты, с черными, как смоль, локонами, – на головке малышки сияли ярко-рыжие прядки. Рыжие, как осенние листья под солнцем. Я замер. "Что это? Откуда?" – пронеслось в голове. Маша улыбалась сквозь слезы, а я... я почувствовал укол чего-то холодного в груди.
Дома все только усугубилось. Мы назвали ее Аней, в честь моей бабушки. Она была идеальной: крохотные пальчики, голубые глазки, которые со временем, наверное, потемнеют. Но эти волосы... Они горели на свету, как будто насмехались надо мной. Я не мог отвести глаз. "Маша, – сказал я как-то вечером, когда мы укладывали Аню спать. – Она... рыжая. Совсем рыжая. У нас в семье никто такой не был. Мои родители – темные, твои тоже. Откуда это взялось?"
Маша повернулась ко мне, ее глаза были усталыми от бессонных ночей. "Саша, ну что ты? Генетика – штука непредсказуемая. У меня прадед был рыжим, помнишь, я рассказывала? Из Ирландии корни, или что-то вроде того. Передалось через поколения. Не придумывай ерунду."
Я кивнул, но внутри все кипело. Прадед? Какой прадед? Она упоминала его пару раз, но это было так давно, и звучало как сказка. А вот ее коллега на работе – тот рыжий парень, Дима, из бухгалтерии. Я видел его на корпоративе год назад: высокий, с огненной шевелюрой и этой дурацкой улыбкой. Маша часто о нем говорила – "Дима помог с отчетом", "Дима такой шутник". А теперь эта дочь... Рыжее пятно в нашей темной семье. Я не мог уснуть ночами, ворочался, представляя, как они перешептываются в офисе. "Нет, – твердил я себе. – Это паранойя. Но... а если?"
Прошла неделя, и сомнения разрослись, как сорняк. Я стал замечать мелочи: Маша чаще проверяла телефон, уходила в ванную с ним. Или это мне казалось? Однажды вечером, когда Аня заплакала, я взял ее на руки, и эти рыжие волосики коснулись моей щеки. Меня передернуло. "Маша, – сказал я, врываясь в кухню, где она готовила ужин. – Я не могу так. Это не моя дочь. Она не похожа на нас!"
Маша замерла с ложкой в руке. "Что? Саша, ты с ума сошел? Она наша! Твоя!"
"Нет! Рыжие волосы – это не от прадеда! У тебя на работе этот Дима – рыжий, как лиса! Ты с ним... ты изменяла мне?"
Ее лицо побелело, а потом покраснело от гнева. "Ты идиот! Дима – просто коллега! Мы даже не общаемся толком! А Аня – твоя дочь! Как ты можешь такое говорить?"
Мы кричали полночи. Аня проснулась от шума, и Маша укачивала ее, плача сама. "Ты меня унижаешь, Саша. После всего, что мы прошли – беременность, роды... А ты сомневаешься во мне?"
Но я не мог остановиться. "Я хочу ДНК-тест. Чтобы наверняка. Если она моя – отлично. Если нет... Тогда все ясно."
Маша швырнула подушку в меня. "ДНК? Ты серьезно? Ты думаешь, я способна на такое? Ладно, делай свой тест. Но знай – это конец. Ты меня оскорбил до глубины души."
На следующий день я записался в лабораторию. Маша не разговаривала со мной, только кормила Аню и хлопотала по дому. Атмосфера была как в аду: тишина, прерываемая плачем ребенка. Я чувствовал себя подлецом, но и жертвой одновременно. "А если правда? – думал я. – Растить чужого ребенка? Нет, лучше знать."
В день теста мы поехали молча. В лаборатории взяли мазки – у меня, у Ани, у Маши. "Результаты через неделю," – сказал лаборант. Маша вышла, не глядя на меня. Дома она собрала вещи. "Я уеду к маме. С Аней. Пока ты не одумаешься."
"Маша, подожди! Это для нас же!"
"Для тебя, Саша. Только для тебя. Ты разрушил нашу семью."
Она уехала, и я остался один в пустой квартире. Ночи были кошмаром: я пил пиво, курил на балконе, прокручивая в голове все наши годы вместе. Мы познакомились в универе – она, яркая брюнетка с искрящимися глазами, я – парень из провинции, влюбленный по уши. Свадьба, медовый месяц в Турции, планы на детей. А теперь это. Рыжие волосы разрушили все.
Через неделю пришел конверт. Я открыл его дрожащими руками. 99,9% – вероятность отцовства. Я отец. Но... радость не пришла. "Подделка? – подумал я. – Маша могла заплатить. Или лаборатория ошиблась." Я позвонил ей. "Маша, результаты пришли. Ты была права."
Она приехала, взяла бумагу, прочитала и швырнула мне в лицо. "Вот! Видишь? А ты... ты меня в грязи втоптал! Я тебе никогда не прощу!"
"Маша, прости... Но я хочу еще один тест. В другой лаборатории. Чтобы наверняка."
Ее глаза расширились от шока. "Еще один? Ты издеваешься? После этого? Нет, Саша. Это конец. Я подаю на развод."
С тех пор она не разговаривает. Аня с ней у мамы, я вижу дочь раз в неделю. Но сомнения гложут. "Лучше правда, – думаю я. – Чем жить в лжи." Но цена... Развод? Потерять семью? Эмоции рвут на части.
Я сидел в кафе с другом, Костей, тем самым, с кем мы дружили со школы. Он заказал пиво, я – кофе, потому что нервы и так на пределе. "Саш, расскажи, что стряслось? Ты выглядишь как привидение."
Я вздохнул, глядя в окно на проезжающие машины. "Аня родилась рыжей, Костя. Рыжей, как огонь. Мы с Машей – темные, в роду никого такого. Я подумал... на ее коллегу, Диму этого рыжего."
Костя засмеялся, но увидев мое лицо, посерьезнел. "Брат, генетика – это лотерея. У меня тетка блондинка, а все остальные брюнеты. Не накручивай."
"Я сделал ДНК. 99,9% – моя. Но я не верю. Могла подделать."
"Подделать? Саша, это паранойя. Ты ее любишь? Аню любишь?"
"Люблю. Но если не моя..."
Костя хлопнул по столу. "Стоп! Ты разрушишь все. Подумай о Маше. Она родила, а ты ее обвиняешь."
Я ушел от него еще более растерянным. Дома лег, но сон не шел. Вспоминал, как Маша рассказывала о прадеде. "Он был моряком, из Шотландии или Ирландии, рыжий, как апельсин. Мама говорила, что ген сильный, может выскочить через поколения." Я тогда посмеялся. А теперь...
Позвонил матери. "Мам, у Ани рыжие волосы. Откуда?"
Мама помолчала. "Сынок, в нашей семье нет. Но у твоего деда по отцу... Подожди, был дядя, но он был седой рано. Нет, рыжих не помню."
Это только подлило масла в огонь. Я стал гуглить: "Рыжие волосы генетика". Узнал, что это рецессивный ген, может скрываться. Но коллега... Я представил, как они вместе на работе, смеются, он касается ее руки. Ревность жгла изнутри.
Прошла еще неделя. Маша согласилась на встречу в парке. Аня спала в коляске, ее рыжие прядки блестели на солнце. "Маша, – сказал я тихо. – Прости меня. Я был дураком."
Она посмотрела холодно. "Прости? После всего? Ты меня предал, Саша. Доверие – это основа."
"Но я хочу еще тест. В независимой лаборатории. Чтобы развеять все сомнения."
Она встала, глаза в слезах. "Нет! Хватит! Ты больной! Если сделаешь – развод. Я не позволю мучить Аню."
"Маша, пожалуйста! Я люблю вас. Но правда важнее."
Она ушла, толкая коляску. Я сидел на скамейке, чувствуя, как мир рушится. Эмоции переполняли: любовь к дочери, страх потери, гнев на себя. "Растить чужого? Нет. Но если моя – почему рыжая?"
Я решил сделать тест тайком. Записался в другую клинику, взял волосок Ани с расчески, когда виделся. Но совесть мучила. "А если снова 99,9%? Тогда что? Я потеряю все зря."
Ночью приснился сон: Аня выросла, рыжая красавица, говорит: "Папа, почему ты не верил?" Проснулся в поту.
Позвонил Маше. "Давай поговорим. Без тестов."
"Слишком поздно, Саша. Я устала."
Но я не сдамся. Правда – это все. Эмоции рвут душу, но лучше знать.
И вот, спустя месяцы сомнений, я стою у двери лаборатории, держа конверт с новым тестом. Сердце колотится. Открою – и что? 99,9% снова? Или... Нет, не может быть. Маша права. Но рыжие волосы... Они преследуют меня.
Встреча с Димой. Я не выдержал, пошел на ее работу. "Ты спал с моей женой?" – спросил я прямо.
Он опешил. "Что? Нет! Мы коллеги!"
Но его глаза... Лгал ли он?
Диалог с психологом: "Это паранойя, Александр. Доверие – ключ."
Но я не верю. Эмоции – любовь, страх – смешались в вихрь.
Аня растет, улыбается мне. "Папа," – скажет она скоро. Моя? Чужая? Правда дороже.
Мы официально разведены. Маша с Аней живут у её мамы, в другом районе. Я перевожу деньги, прихожу по выходным. Аня уже узнаёт меня — тянет ручки, улыбается, лепечет что-то похожее на «папа». Её волосы стали ещё ярче — настоящая рыжая грива. Красивая. Как у ирландских фей из сказок.
Я смотрю на неё и больше не ищу в чертах лица чужого человека. Не ищу. Потому что понял наконец: даже если бы тест показал другое — даже если бы, гипотетически, она была не моя по крови — я бы всё равно остался. Потому что она моя дочь. С первого крика в родзале. С первого взгляда.
Но поздно.
Маша не прощает. Не возвращается. Иногда отвечает на звонки — коротко, по делу. О Ане. О здоровье. О садике. Но в голосе — холод. Как будто между нами ледяная стена.
Я хожу к психологу. Говорю о паранойе. О страхе быть обманутым. О том, как ревность сожрала меня изнутри. Он говорит: «Вы потеряли семью не из-за рыжих волос. Вы потеряли её из-за того, что не смогли поверить любимой женщине».
И он прав.
Иногда по ночам я открываю фотографии. Наша свадьба. Беременная Маша, сияющая. Первый день с Аней дома. Я улыбаюсь на всех снимках. А теперь улыбаюсь только Ане — когда она не видит.
Я потерял их обеих. Из-за своей слепоты. Из-за того, что выбрал «правду» вместо любви.
И теперь живу с этой правдой. Один.
Аня растёт рыжей. Красивой. Счастливой — насколько может быть счастливой без отца рядом каждый день.
А я... я учусь жить с пустотой в груди. С пониманием, что некоторые ошибки не исправить.
Мы расстались. Навсегда.
Потому что доверие, однажды убитое, не воскресает.
Даже если правда была на твоей стороне.
Нет, правда была на её стороне.
А я остался с правдой — и без семьи.