Мода — штука коварная. Она как погода в межсезонье, ты вроде оделся по прогнозу, а через пять минут стоишь под дождем в сандалиях и чувствуешь себя персонажем анекдота.
Я на днях зашел в торговый центр, просто за батарейками, и замер у витрины. На манекене висели джинсы, которые выглядели так, будто их только что отбили у стаи голодных доберманов. И цена у них была такая, что этих доберманов, видимо, кормили исключительно мраморной говядиной.
-Я смотрел на эти художественные лохмотья и вспоминал свою бабушку. Представляю, как бы она схватилась за сердце и немедленно достала бы иголку с ниткой, чтобы «привести ребенка в божеский вид».
Тонкая материя и великое противостояние
В мире женского гардероба есть вещи, которые вызывают у нас, мужчин, тихий трепет и полное непонимание физических законов. Колготки и леггинсы — это же не просто одежда. Это поле битвы.
Я однажды наблюдал в магазине за девушкой, которая с лицом нейрохирурга выбирала колготки. Она терла упаковку, смотрела на свет, что-то шептала про «дены». Для нас-то всё просто: черные или телесные. А там, оказывается, целая вселенная. Есть «черные, тонкие, прямые», а есть такие, которые превращают ноги в некий арт-объект, не всегда понятный окружающим.
Колготки — это ведь не просто одежда. Это какой-то ежедневный пакт о ненападении с реальностью, который реальность постоянно нарушает. Я помню, как в детстве мама и бабушка совершали целый ритуал по «добыванию» этих заветных упаковок.
Тогда это был дефицит, символ статуса, почти валюта. А сегодня? Заходишь в любой магазин, и там целые стеллажи: плотные, прозрачные, с блеском, матовые, корректирующие что-то там, чего, возможно, и корректировать не надо. Но суть осталась прежней: эта тонкая капроновая нить — самая хрупкая вещь в мире, на которой держится женская уверенность в себе.
Художники-карикатуристы всегда чувствовали этот парадокс. Юмор здесь рождается не из формы, а из той нелепой дистанции между тем, как женщина должна выглядеть по канонам глянца, и тем, как она сражается с этим куском нейлона в реальности.
Я иногда думаю, что капрон — это лучший учитель философии. Он учит смирению. Ты можешь быть генеральным директором, профессором или оперной дивой, но если зацепилась за гвоздь в трамвае — всё, ты снова просто человек, ищущий в сумочке бесцветный лак для ногтей, чтобы остановить неизбежное. Кстати, этот лайфхак с лаком — это же чистой воды алхимия нашего быта. Попытка склеить разбитую вазу надежды маленькой кисточкой.
В карикатурах на эту тему никогда нет злобы, там есть узнавание. Мы смеемся над ситуацией, когда процесс надевания этой детали гардероба превращается в сеанс йоги для продвинутых или в битву с осьминогом. Это юмор понимания. Когда мы видим очередную зарисовку о «колготочном рабстве», мы не над женщиной смеемся. Мы улыбаемся тому, как абсурдно устроены наши социальные ритуалы.
Мужчинам в этом плане повезло больше, у нас всё скучно. У нас нет этой драмы «денье», мы не знаем, чем 20 отличается от 40, кроме цифр на коробке. Но именно эта отстраненность позволяет взглянуть на ситуацию со стороны и восхититься стойкостью тех, кто готов ежедневно рисковать нервной системой ради эстетики.
Художники-карикатуристы, они ведь как зеркала, только немного кривые, чтобы мы могли разглядеть свои нелепости. Они подмечают этот парадокс: мы готовы платить за дырки на одежде, но при этом требуем идеальной «прямизны» от обычных чулок.
Я думаю, что вся эта суета вокруг правильных леггинсов или «тех самых» джинсов — это просто наш способ заявить миру о себе. Иногда это получается громко, иногда смешно, а иногда так, что хочется поправить воображаемый галстук и отойти в сторону.
В конечном итоге, юмор здесь работает не потому, что кто-то плохо одет. А потому, что мы узнаем в этих ситуациях себя, своих знакомых или ту самую соседку, которая всегда «на стиле», даже если стиль этот родом из каменного века.
Самое важное не превращаться в тех персонажей, которые за внешним лоском теряют здравый смысл. Ведь мода пройдет, а косой взгляд кассирши, которой вы пытаетесь доказать, что колготки «кривые», останется в вашей памяти навсегда.