Ключ в замке повернулся бесшумно. Оля давно смазала механизм, хотя муж, Антон, смеялся над её «паранойей». Ей нравилось приходить домой незамеченной — маленькая детская шалость, позволяющая выиграть у хаоса внешнего мира пять минут тишины перед тем, как начнется вторая смена у плиты и стиральной машины. Сегодня четверг, день короткий, и она мечтала просто полежать в ванной с книгой, пока Антона нет.
В квартире пахло чужими духами. Тяжелый, приторный аромат «Красной Москвы» вперемешку с запахом валерьянки. Оля нахмурилась. Она сняла туфли, стараясь не стучать каблуками, и прошла по коридору. Дверь в спальню была приоткрыта. Оттуда доносилось шуршание, звон вешалок и тяжелое дыхание.
Оля замерла в дверном проеме. Картина, представшая перед ней, была настолько абсурдной, что мозг отказывался её обрабатывать.
Тамара Петровна, её свекровь, стояла перед распахнутым шкафом. Она не просто смотрела. Она рылась. На кровати уже лежала стопка Олиных свитеров, а в руках женщина держала кружевной комплект белья — тот самый, изумрудный, который Оля купила с премии месяц назад и прятала в дальний ящик. Свекровь мяла тончайшее кружево грубыми пальцами, словно проверяя качество ткани на рынке.
— Тамара Петровна? — голос Оли дрогнул, но прозвучал громче, чем она ожидала.
Свекровь не вздрогнула. Она медленно повернула голову. В её глазах не было ни стыда, ни испуга. Только холодное, оценивающее презрение.
— А я вот смотрю, сколько у тебя белья нового, — невозмутимо сказала она, встряхивая бюстгальтер, как грязную тряпку. — Сыну моему трусы купить не можешь, ходит в застиранных, а себе шелка набираешь?
Оля почувствовала, как кровь отливает от лица.
— Что вы здесь делаете? — прошептала она. — Откуда у вас ключи?
— Ключи мне Антон дал, еще год назад. На всякий случай, мало ли, трубу прорвет или пожар, — Тамара Петровна бросила белье обратно в ящик, но не закрыла его. — А пожар у вас, я погляжу, в другом месте. В бюджете семейном.
— Положите вещи на место, — Оля шагнула в комнату. Гнев начинал вытеснять шок. — И выйдите из моей спальни.
— Твоей? — свекровь усмехнулась. — Квартира эта, между прочим, на деньги, которые мы с отцом Антону на свадьбу подарили, куплена. Частично. Так что не надо мне тут хозяйку изображать. Я пришла проверить, почему сын жалуется, что денег вечно нет. Думала, может, кредиты у вас. А тут вон оно что. Будуары.
Она пнула ногой пакет с логотипом дорогого бутика, который Оля опрометчиво не выбросила.
— Антон вам жалуется? — это ударило больнее всего. Оля знала, что у мужа сложные отношения с финансами, но она всегда считала, что они — команда. Она зарабатывала больше, он — меньше, но они договорились не делать из этого проблему. Оказывается, проблема была, просто обсуждалась она не с ней.
— Конечно, жалуется. Мать — единственный человек, который не предаст, — Тамара Петровна наконец отошла от шкафа, отряхивая руки. — Говорит, Оля всё контролирует, каждую копейку считает. А сама, значит, по бутикам бегает. Стыдно, милочка. У него ботинки зимние каши просят, а ты задницу в кружева рядишь. Для кого, кстати? Антон так поздно с работы приходит, что ему не до твоих дефиле.
Оля сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Уходите. Сейчас же. Или я вызову полицию.
Свекровь расхохоталась. Смех был сухим и скрипучим.
— Полицию? На мать мужа? Ну, давай. Посмотрим, что Антон скажет, когда узнает, что ты мать родную из дома погнала.
Она прошла мимо Оли, намеренно задев её плечом. В коридоре остановилась, обуваясь так медленно, словно это был её дом, а Оля была надоедливой гостьей.
— Я ему глаза открою, — бросила она напоследок. — Не надейся, что это так останется. Хищница.
Дверь захлопнулась. Оля осталась стоять посреди разгромленной спальни. Изумрудное кружево торчало из ящика, словно ядовитый плющ.
Она подошла к шкафу, чтобы сложить вещи, но руки тряслись. Дело было не в белье. И даже не в нарушении границ. Дело было в словах о деньгах. Оля знала, что зарабатывает втрое больше Антона. Она оплачивала ипотеку, продукты, отпуск. Его зарплата уходила на «мелкие расходы» и бензин. Если он ходит в рваных трусах — это его выбор, а не её скупость. Она предлагала ему купить новые вещи неделю назад, но он отмахнулся, сказав, что «пока не время».
Почему он врал матери? Зачем строил из себя жертву?
Оля села на край кровати и достала телефон. Нужно было позвонить Антону. Но палец замер над кнопкой вызова. Если она сейчас позвонит, начнется скандал. Он будет защищать мать, говорить, что она «старая женщина», что она «хотела как лучше».
Взгляд Оли упал на верхнюю полку шкафа, куда Тамара Петровна, к счастью, не дотянулась из-за своего роста. Там, под стопкой зимних одеял, лежала маленькая серая коробка. Не с бельем. С документами.
Оля встала, подставила стул и достала коробку. Сердце колотилось. Она открыла крышку. Паспорта, свидетельство о браке, документы на квартиру... И выписки. Банковские выписки Антона, которые приходили по почте, пока он не перевел всё в онлайн. Последняя была полугодовой давности.
Оля никогда их не читала — уважала личное пространство. Какая ирония.
Она развернула лист. Глаза бегали по строчкам. Списания, переводы, снятие наличных. Суммы были небольшие, но регулярные. «Перевод клиенту Сбербанка». «Перевод клиенту Тинькофф». И одно повторяющееся имя получателя: Тамара П.
Оля достала калькулятор. Сложила суммы за один месяц. Пятнадцать тысяч. За другой — двадцать. За третий — почти вся его зарплата.
Она отложила бумаги. Пазл начал складываться, но картинка была уродливой. Антон не покупал себе одежду не потому, что Оля отбирала деньги. А потому, что он отдавал свои деньги матери. И при этом жаловался ей на нищету, чтобы оправдать отсутствие вклада в семейный бюджет.
Но зачем? У Тамары Петровны была хорошая пенсия и, как знал Антон, счет в банке, оставшийся от покойного мужа. Она не нуждалась.
Оля вернулась к шкафу. Она начала перебирать вещи, которые трогала свекровь, чувствуя физическую необходимость их постирать. И вдруг её пальцы наткнулись на что-то твердое в кармане старого пиджака Антона, который висел в глубине. Тамара Петровна явно проверяла карманы — пиджак висел криво.
Оля сунула руку внутрь. Там лежала флешка. Обычная, черная, с потертым колпачком. Антон говорил, что потерял её год назад.
Оля задумчиво повертела носитель в руках. Тамара Петровна рылась в белье, чтобы унизить её. Но рылась ли она в карманах просто так? Или искала что-то конкретное?
Она пошла в гостиную, открыла ноутбук и вставила флешку. Папка была одна. Называлась «Проект Север». Оля кликнула. Внутри — сканы документов, какие-то таблицы и... фотографии.
На первой фотографии был молодой Антон. Ему было лет двадцать. Он стоял в обнимку с девушкой, которую Оля никогда не видела. Девушка была беременна.
На второй фотографии — та же девушка, но уже с ребенком на руках. Рядом стояла Тамара Петровна. Она улыбалась той самой улыбкой, от которой у Оли всегда мороз шел по коже.
На третьем файле был скан свидетельства о рождении. Мальчик. Дата рождения — семь лет назад. Отец — прочерк.
Оля закрыла лицо руками. Семь лет назад они с Антоном уже встречались. Они планировали свадьбу. Он говорил, что она — его первая и единственная настоящая любовь.
Входная дверь открылась.
— Оль, ты дома? — голос Антона звучал весело. — Мама звонила, сказала, ты там устроила истерику. Что стряслось?
Оля захлопнула ноутбук, выдернула флешку и сжала её в кулаке. Она услышала, как он снимает ботинки.
— Оля?
Она вышла в коридор. Антон стоял с пакетом продуктов. Он выглядел таким привычным, таким родным в своей поношенной куртке.
— Твоя мать рылась в моем белье, — спокойно сказала Оля.
Антон вздохнул, закатывая глаза.
— Ну, она старый человек, Оль. У нее свои странности. Она переживает за нас. Сказала, хотела помочь с уборкой, а ты набросилась.
— С уборкой в ящике для белья?
— Перестань. Ты же знаешь, она простая женщина. Лучше скажи, что на ужин? Я купил пельмени, если тебе лень готовить.
Он улыбнулся, пытаясь сгладить угол. Оля смотрела на него и видела совершенно незнакомого человека. Человека, у которого где-то растет семилетний сын. Человека, который платит матери за молчание.
— Пельмени подойдут, — сказала она. — Я сейчас поставлю воду.
Она развернулась и пошла на кухню. Ей нужно было время. Скандал сейчас ничего не даст. Теперь, когда у неё в руке была эта флешка, правила игры изменились. Тамара Петровна объявила войну, думая, что её противник безоружен.
Она не знала, что сама только что дала Оле в руки ядерную кнопку.
Вода в кастрюле закипала медленно, выпуская на поверхность ленивые пузыри. Оля стояла у плиты, гипнотизируя их взглядом. Флешка жгла карман домашних джинсов. В соседней комнате Антон громко разговаривал по телефону, судя по интонациям — с матерью.
— Да, мам, я понимаю... Нет, она успокоилась... Да, поговорю. Конечно, мам.
«Конечно, мам». Эта фраза была саундтреком их пятилетнего брака. Раньше Оля списывала это на сыновнюю почтительность. Теперь она слышала в этом страх.
За ужином Антон вел себя подчеркнуто нормально. Он рассказывал о проблемах на работе, о тупом начальнике, о пробках. Оля кивала, механически отправляя в рот пельмени, которые на вкус казались картоном.
— Ты какая-то тихая, — заметил он, наливая себе чай. — Все еще дуешься из-за мамы?
— Я не дуюсь, Антон. Я пытаюсь понять, — Оля подняла на него глаза. — Почему она сказала, что ты ходишь в рваных трусах? Почему она считает, что я забираю у тебя все деньги?
Антон поперхнулся чаем.
— Ну... ты же знаешь, она любит преувеличивать. Я, может, ляпнул как-то, что на мели, чтобы она не просила купить ей новую стиралку. А она сделала выводы.
— Ты переводишь ей по двадцать тысяч каждый месяц, — тихо сказала Оля. — Я видела выписки.
В кухне повисла звенящая тишина. Антон медленно поставил кружку на стол. Его лицо изменилось — исчезла маска добродушного простачка, проступили жесткие, настороженные черты.
— Ты рылась в моих бумагах?
— А твоя мать рылась в моих трусах. Мы квиты. Так куда уходят деньги, Антон? На «помощь маме», у которой пенсия выше твоей зарплаты?
— Это не твое дело, — резко ответил он. — Это мои деньги. Я имею право помогать матери.
— Имеешь. Но не за счет лжи жене. И не за счет того, чтобы выставлять меня монстром перед ней.
Антон встал из-за стола, с грохотом отодвинув стул.
— Я устал. Я не хочу это обсуждать. Ты зарабатываешь много, ты молодец. А я — так, приложение. Вот и радуйся своему шелковому белью.
Он вышел из кухни. Через минуту хлопнула дверь ванной.
Оля осталась сидеть. Он перешел в нападение — классическая тактика защиты. Но он не знал главного. Она достала телефон и сфотографировала флешку, на всякий случай отправив фото себе в облако.
На следующий день Оля взяла отгул. Ей нужно было действовать. Адрес на скане свидетельства о рождении был местный, в спальном районе на другом конце города. Имя матери ребенка — Елена Воронова.
Оля не знала, что она скажет этой женщине. «Здравствуйте, я жена вашего бывшего, который скрывает от меня сына»? Звучало как начало плохой мелодрамы. Но оставаться в неведении было невыносимо. Тамара Петровна не просто так хранила эти фото на флешке сына. Это был рычаг давления.
Дом Елены оказался старой панельной пятиэтажкой. Оля сидела в машине во дворе, наблюдая за подъездом. Было около двух часов дня, время, когда первоклассники возвращаются из школы.
Через полчаса из-за угла вышел мальчик. У него был ранец с Человеком-пауком, сбитые коленки и... нос Антона. И глаза Антона. Сомнений быть не могло. Рядом с ним шла женщина лет тридцати, уставшая, в простом пуховике, но с очень добрым лицом. Она несла тяжелые пакеты.
Оля вышла из машины. Сердце колотилось в горле.
— Елена? — окликнула она.
Женщина обернулась, настороженно прижимая к себе ребенка.
— Да? Мы знакомы?
— Меня зовут Ольга. Я... я жена Антона.
Лицо Елены не выразило удивления. Скорее, обреченность. Она что-то шепнула сыну, дала ему ключи, и мальчик побежал в подъезд.
— Я думала, рано или поздно это случится, — сказала Елена тихо. — Он прислал вас? Хочет снизить алименты?
— Алименты? — переспросила Оля. — Он платит вам алименты официально?
— Нет. По договоренности. Наличными или переводами на карту его матери, а она потом мне. Чтобы вы не узнали.
Оля почувствовала, как земля уходит из-под ног. Схема была еще сложнее. Антон переводил деньги матери, мать — Елене, оставляя себе роль посредника и контролера.
— Я ничего не знала, — сказала Оля. — Я узнала вчера. Случайно.
Елена внимательно посмотрела на нее. В ее взгляде появилось сочувствие.
— Пойдемте, посидим на лавочке. Не хочу домой вести, там бардак.
Они сели на холодную деревянную скамью. Елена закурила тонкую сигарету.
— Мы встречались с Антоном еще в институте. Когда я забеременела, его мать... Тамара Петровна... она устроила ад. Сказала, что я ему жизнь сломаю, что он перспективный, а я никто. Антон... он мягкий. Он сломался под ее напором. Мы расстались.
— Но он знает о ребенке?
— Знает. Видел его два раза. Когда родился и год назад, когда Тамара Петровна зачем-то притащила его сюда. Она сказала: «Смотри, кого ты бросил, плати теперь, чтобы я этот позор перед твоей фифой не раскрыла».
— Фифой? — усмехнулась Оля.
— Ну да. Перед вами. Тамара Петровна ненавидит вас, вы знаете? Она говорит, что вы у нее сына украли, что вы богачка, которая им помыкает. Она использует эти выплаты мне как способ держать Антона на крючке. Он боится, что вы его бросите, если узнаете. А мать ему внушает: «Плати мне, я передам Лене, и все будет шито-крыто. А не будешь слушаться — я Оле расскажу».
Оля закрыла глаза. Теперь всё встало на свои места. Каждое слово, каждый взгляд. Антон был заложником собственной трусости и манипуляций матери. Он отдавал деньги не просто на ребенка, он платил дань шантажистке.
— Он хороший отец? — спросила Оля.
Елена горько рассмеялась.
— Он никакой отец. Он банкомат. И то, работающий со сбоями. Тамара Петровна иногда задерживает деньги. Говорит: «Антон наказан, вел себя плохо». Представляете? Взрослый мужик.
— Спасибо, что рассказали, — Оля встала.
— Что вы будете делать? — спросила Елена.
— Я верну долги.
Оля ехала домой с ледяным спокойствием. Внутри выгорели все эмоции, остался только холодный расчет. Она любила Антона, или, по крайней мере, тот образ, который сама себе придумала. Но жить с трусом и предателем она не могла. И уж тем более она не собиралась терпеть власть этой женщины.
Вечером, когда Антон вернулся домой, Оля ждала его в той самой спальне. На кровати лежали два чемодана.
— Мы куда-то едем? — удивился он.
— Ты уезжаешь, — сказала Оля. — К маме.
— Оль, ты чего? Опять начинаешь?
Оля молча протянула ему флешку.
— Я была сегодня у Елены Вороновой. Видела твоего сына. Славный мальчик. Жаль, что у него такой отец.
Антон побледнел так, что стал похож на стену. Он рухнул на стул, закрыв лицо руками.
— Оля, я объясню... Я боялся... Мама сказала...
— Мама сказала, мама решила, мама сделала, — перебила она. — Ты не муж, Антон. Ты марионетка. Я подаю на развод. Квартира моя, куплена до брака, ипотеку плачу я. Твоих вложений здесь нет, кроме тех денег, что твои родители дали на «свадьбу», но я верну их твоей матери. С процентами.
— Оля, пожалуйста! Я люблю тебя! Я не хотел! Она меня заставила!
— Она тебя не заставляла врать мне пять лет. Это был твой выбор. Уходи.
Он умолял, плакал, пытался обнять её. Оля стояла, скрестив руки на груди, неприступная, как скала. В конце концов, он собрал вещи. Уходя, он обернулся:
— Ты не понимаешь, на что она способна. Она тебя уничтожит.
— Пусть попробует, — сказала Оля. — Я сменила замки.
Когда дверь за ним закрылась, Оля не заплакала. Она налила себе бокал вина и села в кресло. Она чувствовала странную легкость. Словно сбросила рюкзак с камнями.
Но она знала, что это еще не конец. Тамара Петровна так просто не отступит. Антон был её источником дохода и власти, а Оля только что перерезала этот провод.
Телефон зазвонил. На экране высветилось: «Тамара Петровна».
Оля сделала глоток вина и нажала «Ответить».
— Слушаю.
— Ты, дрянь, — голос свекрови был спокойным, почти ласковым. — Ты думаешь, выгнала мальчика и победила? Ты не знаешь, с кем связалась. У меня есть связи. У меня есть документы на вашу квартиру. Ты забыла, что часть первоначального взноса шла через мой счет? Я докажу, что это был подарок сыну, и отсужу у тебя половину. Ты останешься на улице, в своих шелковых трусах.
Оля улыбнулась.
— Тамара Петровна, а вы налоговую декларацию за последние пять лет подавали?
В трубке повисла пауза.
— Что?
— Вы получали регулярные переводы от сына. Крупные суммы. И не декларировали их. А еще у меня есть аудиозапись разговора с Еленой, где она подтверждает, что вы передавали ей деньги. Это называется «незаконное посредничество» и уход от налогов. А учитывая, что вы шантажировали собственного сына... Думаю, опеке будет интересно узнать, в какой атмосфере растет ваш внук.
Свекровь молчала. Тяжелое дыхание в трубке напоминало шум паровоза.
— Не смей, — прошипела она.
— Попробуйте только приблизиться ко мне или к моей квартире. Я опубликую всё. И про внука, и про ваши махинации. Антон, может, и боится вас, но мне терять нечего.
Оля нажала отбой и заблокировала номер.
В квартире было тихо. Идеально тихо.
Но в этой тишине Оля вдруг услышала странный звук. Шорох. Он доносился из прихожей.
Она точно помнила, что закрыла дверь на новый замок. Но звук повторился. Скрежет металла о металл. Кто-то пытался открыть дверь. Не ключом. Отмычкой.
Шорох в замке стал настойчивее. Скрежет перешел в тихое щелканье. Оля замерла с бокалом в руке. Новый замок был дорогим, надежным, мастер уверял, что его не вскрыть за пять минут. Но тот, кто стоял за дверью, явно знал, что делает. Или у него были не просто отмычки.
Оля бесшумно поставила бокал на стол и на цыпочках прошла в коридор. Глазок был закрыт снаружи — черная жвачка или изолента.
— Кто там? — громко спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Тишина. Затем — тяжелый удар в дверь.
— Открывай, сука, — голос был мужской, незнакомый, хриплый. — Поговорить надо. От Тамары Петровны привет.
Оля метнулась обратно в спальню. Телефон. Полиция. 112. Пальцы скользили по экрану.
— Полиция, слушаю вас.
— Ко мне ломятся в квартиру! Адрес: Ленина 45, квартира 12. Неизвестный мужчина, угрожает!
— Наряд выехал. Забаррикадируйтесь и ждите.
Оля бросила телефон на кровать и огляделась. Чем защищаться? На кухне ножи. В коридоре — перцовый баллончик в сумочке. Но до сумочки не добраться, она висит у самой двери.
Удары стали сильнее. Дверь содрогалась.
— Я знаю, что ты там! — орал мужик. — Открывай, хуже будет! Старуха сказала, ты борзая, надо тебя поучить!
Значит, Тамара Петровна решила не ждать судов. Она перешла к прямым угрозам. Наняла какого-то маргинала, чтобы запугать. Это было в её стиле — чужими руками жар загребать.
Оля схватила тяжелую напольную вазу. Бессмысленно, но хоть что-то.
Внезапно удары прекратились. Послышалась возня, глухой удар, вскрик и звук падающего тела.
— Лежать! Руки за голову!
Голос был командным, жестким. Не полиция — они не могли приехать так быстро.
Оля подкралась к двери.
— Оля! Открывай, это я!
Антон.
Она не верила своим ушам. Трясущимися руками она повернула задвижку.
На пороге лежал мужик в грязной куртке, скрученный лицом в пол. Антон сидел на нем верхом, заламывая ему руку. У Антона была разбита губа, а из носа текла кровь, но глаза горели бешеной решимостью.
— Вызывай ментов, если еще не вызвала! — крикнул он, тяжело дыша.
— Вызвала... — выдохнула Оля.
В этот момент на лестнице послышался топот тяжелых ботинок. Наряд ППС взлетел на этаж.
— Что здесь происходит?!
Следующий час прошел как в тумане. Оформление протокола, показания, наручники на незадачливом налетчике, который тут же «поплыл» и сдал заказчицу — «бабку с третьего микрорайона», которая обещала пять тысяч за то, чтобы «попугать невестку».
Когда полицейские увели преступника и взяли с Оли и Антона объяснения, в квартире снова наступила тишина. Но теперь она была другой.
Антон сидел на кухне, прикладывая к носу пакет с замороженным горошком. Оля стояла у окна, обхватив себя руками.
— Зачем ты вернулся? — спросила она, не оборачиваясь.
— Я дошел до остановки. Сел в автобус. И понял, что я полное ничтожество, — голос Антона звучал глухо из-за пакета. — Ты была права во всем. Я марионетка. Я всю жизнь боялся её. Боялся, что она закричит, что схватится за сердце, что осудит.
Он убрал лед и посмотрел на Олю.
— Когда ты меня выгнала, она позвонила. Сказала: «Ну что, получил? Теперь слушай меня. Я ей устрою веселую жизнь, она сама приползет». И я услышал, как она кому-то говорит по второй линии: «Да, адрес тот же, сейчас иди». Я понял, что она что-то задумала. Я выскочил из автобуса и побежал обратно.
— Ты спас меня, — констатировала Оля. — Этого я не отрицаю. Спасибо.
— Я не тебя спасал. Точнее, не только тебя. Я себя спасал. От неё. Впервые в жизни я пошел против её воли. Я ударил этого урода, которого она наняла. Я дал показания полиции, что это она заказчица. Я всё рассказал следователю про шантаж и деньги.
Оля повернулась к нему. Лицо Антона было разбито, но в нем появилось что-то новое. Стержень. То, чего она не видела все эти годы.
— Ты понимаешь, что её могут посадить? Или дать условный срок? Это твоя мать.
— У меня есть сын, Оля. Которому семь лет. И которого я предал, позволив ей решать его судьбу и мою. У меня есть жена, которую я чуть не потерял из-за своей трусости. А матери у меня, похоже, нет. Есть только надзиратель.
Он встал, покачнувшись.
— Я не прошу прощения. То, что я сделал, нельзя простить за один вечер. Я уйду. Я поеду в гостиницу, потом сниму квартиру. Но я буду помогать Лене напрямую. Я признаю отцовство официально. И я буду свидетельствовать против Тамары Петровны в суде, если до этого дойдет.
Он направился к выходу. Оля смотрела ему вслед.
— Антон, — окликнула она его у самой двери.
Он остановился, не оборачиваясь.
— Твой чемодан здесь. Забери его.
Он кивнул, взял ручку чемодана и открыл дверь.
— И еще, — сказала Оля. — Завтра в десять утра мне нужно ехать в полицию, подписывать какие-то бумаги. Подвезешь?
Антон медленно обернулся. В его глазах блеснула робкая, почти невидимая надежда.
— Подвезу.
Дверь закрылась.
Оля осталась одна. Она знала, что не простила его. Доверие — это фарфор, если разбил, склеить можно, но трещины останутся навсегда. Но сегодня он впервые поступил как мужчина. Он разорвал пуповину, которая душила их обоих.
Она прошла в спальню. Шкаф был закрыт. На полу не было следов вторжения, только легкий запах «Красной Москвы», который, казалось, въелся в стены.
Оля открыла окно настежь. Морозный воздух ворвался в комнату, вытесняя затхлость и запах старых духов.
Завтра будет тяжелый день. Допросы, очные ставки, скандалы. Тамара Петровна будет визжать, симулировать инфаркты, проклинать их до десятого колена. Будет суд, будет грязь.
Но это будет завтра.
А сейчас Оля подошла к зеркалу. На ней была простая домашняя футболка. Она посмотрела на свое отражение. Усталая, но не сломленная женщина.
Она открыла ящик комода. Достала тот самый изумрудный шелковый комплект. Сняла футболку и джинсы. Надела холодный шелк. Он приятно холодил кожу, облегая тело идеально.
Она купила это белье не для Антона. И не для любовника. Она купила его для себя. Чтобы чувствовать себя королевой, даже когда вокруг рушится мир.
Оля легла в кровать, укрылась одеялом и впервые за долгое время уснула без тревожных мыслей, зная, что в прихожей стоит новый замок, а главный враг наконец-то обнаружен и обезврежен. И что завтра начнется новая жизнь — сложная, но честная.
Утро началось не с кофе, а со звонка в дверь. На этот раз это был участковый, старший лейтенант Семенов, молодой парень с уставшими глазами. Он пришел не один — за его спиной маячила фигура, которую Оля меньше всего ожидала увидеть.
— К вам тут адвокат, — буркнул участковый. — Говорит, представляет интересы гражданки Смирновой Тамары Петровны.
Адвокат, лощеный мужчина лет сорока в дорогом пальто, протянул визитку. На ней золотом было выбито: «Аркадий Вишневский. Семейное право. Уголовная защита».
— Ольга Николаевна? — его голос был мягким, обволакивающим, как патока. — Моя клиентка, Тамара Петровна, крайне обеспокоена произошедшим вчера недоразумением. Она полагает, что вы стали жертвой ужасной провокации, и хотела бы урегулировать всё миром.
Оля стояла в дверях, не пропуская их внутрь. За её спиной, в глубине квартиры, Антон застегивал рубашку. Он остался ночевать на диване в гостиной — ехать в гостиницу ночью после нападения было глупо и опасно.
— Недоразумением? — переспросила Оля. — Вы называете наем бандита, который пытался выломать мне дверь, недоразумением?
— Ну зачем же так драматизировать? — Вишневский улыбнулся, показывая идеально белые виниры. — Человек, которого задержали, — обычный хулиган. Моя клиентка не имеет к нему никакого отношения. А то, что он на неё указал... Знаете, под давлением люди и не такое скажут. Тамара Петровна — уважаемый человек, ветеран труда. Вы действительно хотите таскать пожилую женщину по судам на основании бреда уголовника?
Антон вышел в коридор. Увидев адвоката, он замер. Вишневский перевел взгляд на него.
— Антон Валерьевич? Как кстати. Мама очень переживает за вас. Говорит, вы вчера были в неадекватном состоянии, напали на человека. Мы ведь не хотим, чтобы против вас возбудили дело о превышении самообороны? Нанесение тяжких телесных... Тот несчастный сейчас в больнице с сотрясением.
Это была открытая угроза. Оля почувствовала, как внутри закипает холодная ярость. Тамара Петровна не просто защищалась. Она перешла в контратаку, используя лучшие ресурсы, которые могли купить деньги Антона, украденные у его же семьи.
— Уходите, — сказала Оля ледяным тоном. — Все разговоры только через следователя.
— Подумайте, Ольга Николаевна, — Вишневский понизил голос. — У вас хорошая работа, репутация. Грязный семейный скандал, обвинения в клевете, возможное уголовное преследование мужа... Вам это нужно? Тамара Петровна готова забыть о ваших оскорблениях, если вы заберете заявление и перестанете преследовать её. И, конечно, вернете флешку. Это ведь личная вещь Антона, которую вы, скажем так, присвоили.
— Флешка — это улика, — вмешался Антон. Его голос дрожал, но он смотрел адвокату прямо в глаза. — И она уже приобщена к делу. Передайте маме, что я больше не боюсь.
Вишневский на секунду потерял свою масляную улыбку. Его взгляд стал колючим.
— Жаль. Вы совершаете ошибку. Война с матерью — это война, в которой нельзя победить, Антон Валерьевич.
Когда дверь закрылась, Оля прислонилась к стене. Ноги подкашивались.
— Откуда у неё деньги на Вишневского? — спросил Антон. — Это один из самых дорогих адвокатов в городе.
— Видимо, твои переводы были не единственным её доходом, — Оля прошла на кухню. — Антон, нам нужен свой адвокат. И нам нужно найти того, кто знает о её делах больше нас.
— Лена? — предположил Антон.
— Нет. Лена — жертва. Она мало что знает. Нам нужен кто-то из прошлого Тамары Петровны. Ты говорил, она работала главбухом в строительной фирме до пенсии?
— Да, в «СтройМонтаже». Лет десять назад.
— Я наведу справки. А пока поехали в полицию. И Антон... если они начнут давить на превышение самообороны, я скажу, что это я его ударила. Вазой.
Антон посмотрел на неё с удивлением.
— Ты возьмешь вину на себя?
— У меня нет судимостей, я женщина, защищавшая жилище. Мне ничего не будет. А тебя они сожрут.
В отделении полиции царила обычная суета. Следователь, капитан Ларионов, оказался человеком дотошным. Он долго слушал запись разговора Оли со свекровью, хмурился, делал пометки.
— Запись — это хорошо, — сказал он наконец. — Но косвенно. Она не говорит прямо: «Я наняла бандита». Она говорит: «Устрою веселую жизнь». Адвокат развалит это как эмоциональное высказывание. А вот показания задержанного гражданина Пырьева — это уже серьезнее. Он утверждает, что встречался с заказчицей лично, она дала ему задаток наличными.
— Пырьев опознал её по фото? — спросила Оля.
— Опознал. Но Вишневский уже подал ходатайство о признании опознания недействительным, якобы были нарушения процедуры.
— Они будут тянуть время и запугивать свидетелей, — сказал Антон. — Тамара Петровна умеет находить болевые точки.
Ларионов посмотрел на Антона.
— У вашей матери, гражданин Смирнов, интересная биография. Мы пробили её по базам. В девяностых она проходила свидетелем по делу о хищениях в «СтройМонтаже». Тогда главбух — её предшественница — села, а ваша мама заняла её место. Дело было мутное.
Оля переглянулась с Антоном.
— Капитан, — сказала она. — Если мы найдем доказательства её финансовых махинаций сейчас, это поможет делу о нападении?
— Это даст мотив, — кивнул Ларионов. — Если она боялась, что вы раскроете её схемы, то наем бандита выглядит логичным шагом по устранению угрозы. Ищите деньги. Деньги всегда оставляют след.
Оля не пошла на работу. Она взяла больничный, сославшись на стресс, что было чистой правдой. Весь день она провела за ноутбуком, поднимая старые связи. Оля работала финансовым аналитиком, и мир цифр был её стихией. Найти концы десятилетней давности было сложно, но не невозможно.
Она нашла форум обманутых дольщиков «СтройМонтажа». Фирма обанкротилась пять лет назад, оставив сотни людей без квартир. В ветках обсуждений часто мелькала фамилия Смирновой. Люди писали, что она была «серым кардиналом», что через неё шли откаты. Но доказательств ни у кого не было.
«Нужен инсайд», — подумала Оля.
Она нашла в соцсетях профиль той самой женщины, которая села вместо Тамары Петровны. Валентина Кудрявцева. Сейчас она жила в маленьком поселке под Тверью, судя по фото с огорода.
— Антон, — позвала Оля. Он сидел в гостиной, разбирая коробку со старыми документами, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы скомпрометировать мать. — Мы едем в Тверь.
— Зачем?
— К женщине, которую твоя мать посадила в тюрьму.
Дорога заняла четыре часа. Они ехали молча. Напряжение между ними не исчезло, но трансформировалось в деловое партнерство. Антон вел машину, Оля изучала материалы дела «СтройМонтажа».
Валентина Кудрявцева жила в старом деревянном доме. Она встретила их настороженно, с лопатой в руках. Это была сухая, жилистая женщина с пронзительным взглядом.
— Смирновы? — переспросила она, когда Антон представился. — Я думала, я прокляла этот род до седьмого колена. Зачем приехали? Добивать?
— Мы приехали посадить Тамару, — сказала Оля прямо. — Она перешла черту. Она пыталась навредить мне и Антону.
Валентина опустила лопату.
— Проходите. Чай пить не будем, сразу к делу.
В доме пахло сушеными травами и старостью. Валентина села за стол, сложив натруженные руки перед собой.
— Тамара — страшная баба, — начала она. — В девяностые мы вместе работали. Схемы были простые: двойная бухгалтерия, обналичка через фирмы-однодневки. Директор воровал, я покрывала, Тамара была моим замом. Но она была умнее нас всех. Она копировала документы. Собирала компромат на каждого. Когда запахло жареным, она пришла к директору и предложила сделку: она сдает меня, а он делает её главбухом и дает долю.
Антон слушал, опустив голову. Ему было физически больно это слышать. Его мать, которую он считал просто строгой и властной, оказалась хладнокровным хищником.
— Она подделала мою подпись на платежках, — продолжала Валентина. — Я получила пять лет. Она получила должность и квартиру. Ту самую, в которой она сейчас живет. И, думаю, неплохую прибавку к пенсии.
— У вас остались доказательства? — спросила Оля. — Хоть что-то?
— Я не дура, девочка. Я знала, что Тамара когда-нибудь оступится. Перед арестом я спрятала свой архив. Не дома, конечно. У сестры в гараже. Там старые дискеты и тетради с черной кассой. Но прошло столько лет... Сроки давности по тем делам вышли.
— Сроки вышли по хищениям в «СтройМонтаже», — кивнула Оля. — Но если мы докажем, что её нынешние активы — результат отмывания тех денег, это уже другое дело. Плюс, это покажет её "почерк" для следователя. И еще... Антон, ты говорил, она перевела часть денег на твое имя?
— Да, она открыла счет на мое имя, когда мне было восемнадцать. Сказала, это «на учебу». Я никогда не имел к нему доступа, только подписывал бумаги в банке.
— Если тот счет использовался для легализации, — глаза Оли загорелись, — то мы можем притянуть её за мошенничество прямо сейчас.
— Забирайте архив, — сказала Валентина, вставая. — Я хочу увидеть, как эта гадюка подавится своим ядом.
Вернулись они поздно ночью. Багажник был забит коробками с пыльными папками. Оля чувствовала себя археологом, раскапывающим древнее проклятие.
Утром позвонил Ларионов.
— Смирнова и её адвокат требуют очную ставку с вами и Антоном. Сегодня в два. Будьте готовы, Вишневский будет вас провоцировать.
В кабинете следователя было душно. Тамара Петровна сидела напротив, прямая, как палка, в безупречном бежевом костюме. Она выглядела не как обвиняемая, а как директор школы, отчитывающий нашкодивших учеников. Вишневский вальяжно листал бумаги рядом.
— Итак, — начал Ларионов. — Гражданка Смирнова, вы утверждаете, что не знаете гражданина Пырьева?
— Впервые слышу эту фамилию, — отчеканила Тамара Петровна. Её голос был ровным, но взгляд, брошенный на Антона, был полон такой ненависти, что Оля невольно поежилась. — Мой сын попал под дурное влияние этой женщины. Она настраивает его против матери, выдумывает небылицы. У Антона всегда была слабая психика.
— Мама, хватит, — тихо сказал Антон.
— Что «хватит»? — она резко повернулась к нему. — Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Ты предал семью ради юбки! Ради этой... которая даже родить тебе не может!
Оля сжала кулаки под столом. Это был удар ниже пояса. Они с Антоном пытались завести ребенка два года, но пока безуспешно. Тамара Петровна знала об этом и била в самое больное место.
— Тамара Петровна, — Оля заставила себя говорить спокойно. — Давайте поговорим о цифрах. О счете в банке «Вектор», открытом на имя Антона в 2015 году. О переводах от ООО «ГрандСтрой» — фирмы-однодневки, ликвидированной через месяц после транзакций.
Лицо Вишневского дернулось. Тамара Петровна замерла.
— Не понимаю, о чем вы.
— У меня есть выписки, — Оля выложила на стол копии документов, найденных в архиве Валентины и сопоставленных с данными Антона. — Вы использовали паспортные данные сына, чтобы выводить деньги из обанкротившейся фирмы. А потом эти деньги, уже «чистые», переводили себе. И часть из них, кстати, пошла на оплату услуг некоего охранного агентства «Бастион», где раньше работал гражданин Пырьев. Какое совпадение, правда?
В кабинете повисла тишина. Ларионов с интересом подался вперед.
— Откуда у вас эти документы? — прошипел Вишневский.
— Это уже не ваша забота, — парировала Оля. — Капитан, я прошу приобщить эти материалы к делу. Здесь доказательства мошенничества и отмывания денег. А также связь Смирновой с исполнителем нападения через финансовые проводки.
Тамара Петровна побледнела. Маска невозмутимости треснула.
— Ты... ты крыса, — прошептала она. — Я тебя пригрела, я позволила тебе жить с моим сыном...
— Вы меня не пригревали, — перебила Оля. — Вы меня грабили. И морально, и материально.
— Антон! — взвизгнула свекровь, теряя контроль. — Ты позволишь ей так со мной разговаривать? Я твоя мать! Я всё делала ради тебя! Чтобы у тебя была подушка безопасности!
Антон медленно поднял глаза. В них не было больше страха. Только усталость и жалость.
— Ты делала это ради себя, мам. Чтобы контролировать меня. Чтобы я всегда был тебе должен. Ты даже внука использовала как инструмент шантажа.
— Внука... — Тамара Петровна осеклась, поняв, что сболтнула лишнее при следователе.
— Кстати, о внуке, — сказал Ларионов. — Мы опросили гражданку Воронову. Она подтвердила факты передачи денег. И у нас есть вопросы к органам опеки, почему они не интересовались судьбой ребенка.
Вишневский начал торопливо собирать бумаги.
— Мы отказываемся отвечать на дальнейшие вопросы без детального ознакомления с новыми... хм... так называемыми доказательствами.
— Сидеть! — рявкнул Ларионов. — Очная ставка не окончена. Гражданка Смирнова, вы задержаны по подозрению в мошенничестве в особо крупном размере и организации нападения.
Когда на запястьях Тамары Петровны защелкнулись наручники, она не плакала. Она смотрела на Олю сухим, злым взглядом.
— Ты еще пожалеешь, — сказала она. — Ты думаешь, ты победила? Ты останешься одна. Он тебя бросит. Он слабак. Без меня он никто.
Антон встал и подошел к матери.
— Я слабак, потому что ты сделала меня таким, — сказал он. — Но я учусь быть сильным. Прощай, мама.
Прошло три месяца. Судебный процесс был громким и грязным. Вишневский пытался развалить дело, но архив Валентины Кудрявцевой оказался «золотой жилой». Вскрылись десятки эпизодов хищений. Пырьев, поняв, что его «крыша» протекла, сдал всех с потрохами, чтобы скостить срок.
Тамару Петровну приговорили к шести годам колонии общего режима. Учитывая возраст, срок мог быть меньше, но судья не нашел смягчающих обстоятельств — слишком циничным было использование сына и внука.
В квартире Оли наконец-то стало тихо по-настоящему. Запах «Красной Москвы» выветрился окончательно после генеральной уборки и косметического ремонта. Оля перекрасила спальню в светло-голубой, купила новые шторы и, конечно, новый шкаф.
Но отношения с Антоном не восстановились мгновенно, как в сказке. Трещина была слишком глубокой.
Антон жил отдельно, снимал квартиру недалеко от работы. Он официально признал сына, Даню. Мальчик стал часто бывать у него. Оля познакомилась с Даней — это был смышленый, немного застенчивый ребенок, очень похожий на Антона, но с характером матери. Лена оказалась адекватной женщиной, которая просто хотела спокойной жизни для сына.
Однажды вечером Антон пришел к Оле. Они сидели на кухне, пили чай. Между ними все еще была дистанция, но уже не было той ледяной стены.
— Я подал на банкротство, — сказал Антон. — Долги матери, которые она повесила на меня через тот счет, придется списывать. Но я справлюсь. Меня повысили на работе. Теперь я руковожу отделом.
— Поздравляю, — искренне сказала Оля. — Ты изменился.
— Я хожу к психологу, — признался он. — Разбираю завалы в голове. Знаешь, самое трудное — перестать ждать одобрения. Я всю жизнь ждал, что мама скажет: «Молодец». А теперь я учусь говорить это себе сам.
Он помолчал, крутя чашку в руках.
— Оль, я знаю, что я не имею права просить... Но я скучаю. Я люблю тебя. Не как «приложение», как я сдуру ляпнул тогда. А как человека, который заставил меня проснуться.
Оля посмотрела на него. В его глазах больше не было бегающего взгляда загнанного зверя. Там была спокойная грусть и надежда.
— Я не знаю, Антон, — честно сказала она. — Я не могу просто забыть. То, что ты скрывал ребенка... то, что ты позволял ей унижать меня... Это болит.
— Я понимаю. Я готов ждать. Сколько нужно.
Он достал из кармана маленькую коробочку. Не кольцо. Ключ.
— Это ключ от моей съемной квартиры. Если ты когда-нибудь захочешь просто прийти... поговорить, или просто помолчать. Я ничего не требую.
Он положил ключ на стол и ушел.
Оля осталась одна. Она взяла ключ. Он был холодным и тяжелым.
На следующий день была суббота. Оля проснулась от звонка Лены.
— Оля, привет. Извини, что беспокою. Антон заболел, температура под сорок. Даня у него, я на смене, не могу забрать. А Антон трубку не берет, я переживаю.
Оля вздохнула.
— Адрес скинь.
Она приехала к Антону через час, с пакетом лекарств и куриным бульоном. Дверь открыл Даня, испуганный и растерянный.
— Папа спит и горячий очень, — прошептал он.
Квартира Антона была холостяцкой, но удивительно уютной. Никакого хлама, книги на полках, на столе — чертежи (он снова начал рисовать, как в институте).
Антон лежал в бреду. Грипп свалил его жестко. Оля взяла командование на себя: компрессы, жаропонижающее, чай с малиной. Даня помогал, подавая полотенца.
К вечеру температура спала. Антон открыл глаза и увидел Олю, сидящую в кресле с книгой. Даня спал на диване, укрытый пледом.
— Ты пришла... — прохрипел Антон.
— Лена позвонила. Не обольщайся, это гуманитарная миссия, — улыбнулась Оля, но улыбка была теплой.
— Спасибо.
— Спи.
Оля подошла к окну. За стеклом падал снег, укрывая грязный городской асфальт чистым белым покрывалом. Жизнь продолжалась. Она была сложной, запутанной, неидеальной. Но в ней больше не было лжи.
Она посмотрела на спящего Антона, потом на Даню. Странная семья получалась. Бывшая жена с ребенком, муж, который учится быть взрослым, и она — женщина, которая учится прощать.
Может быть, у них ничего не получится. А может быть, получится что-то новое. Не возврат к прошлому, а строительство с нуля, на честном фундаменте.
Оля достала телефон и удалила номер Тамары Петровны из черного списка. Не для того, чтобы позвонить. А потому что ей больше не нужно было защищаться. Этот номер стал просто набором цифр, не вызывающим ни страха, ни злости. Просто цифры.
Она вернулась в кресло, укрылась пледом и открыла книгу. На тумбочке у кровати Антона стояла их свадебная фотография. Он не убрал её.
Оля впервые за эти месяцы почувствовала, что изумрудное белье, лежащее в её новом шкафу, может быть, скоро понадобится не только для того, чтобы радовать её отражение в зеркале. Но не сегодня. И не завтра. Всему свое время.
