В прихожей пахло нафталином, старой пылью и необъяснимой, липкой сыростью, хотя на улице стоял сухой, хрустящий декабрьский мороз. Этот тяжелый, удушливый запах исходил от объемного целлофанового пакета, который Антонина Петровна держала в руках перед собой так торжественно, словно вручала ключи от города или верительные грамоты посла великой державы. Пакет был старым, мутным, с выцветшим логотипом какого-то забытого советского универмага, и целлофан хрустел так неприятно и громко, как тонкий лед под ногами идущего на смерть.
— Носи, Леночка, это еще я в молодости надевала, качество советское! — голос свекрови вибрировал от плохо скрываемого самодовольства, смешанного с той особой, токсичной заботой, от которой хочется немедленно принять душ. — А свою шубу продай, деньги сыну нужнее будут, ему машину чинить надо. Коробка передач полетела, представляешь? Ремонт — как крыло самолета!
Лена замерла, не донеся руку до вешалки. Ее новая норковая шуба, купленная на годовую премию после тяжелейшего проекта, который выпил из нее все соки, сейчас мягко переливалась в свете тусклой лампочки прихожей. Мех был теплым, живым и бесконечно уютным. Это была не просто одежда. Это был ее личный трофей, символ того, что она, девочка из провинциальной хрущевки, где на ужин часто были только макароны с сахаром, выбралась из нищеты. Символ того, что она победила обстоятельства. И теперь ей предлагали обменять этот символ победы на мешок с затхлым прошлым.
— Антонина Петровна, — Лена старалась говорить спокойно, хотя внутри, в груди, уже начинал закипать темный, горячий ком злости. — Шубу я продавать не буду. Это подарок мне от меня самой. А Игорь, если ему не хватает на ремонт, может взять подработку. Или кредит. Он взрослый мужчина.
Свекровь поджала губы, и ее лицо мгновенно превратилось в маску оскорбленной добродетели — этот трюк она проделывала виртуозно. Морщинки у рта стали глубже, глаза увлажнились. Она с шумом, демонстративно опустила пакет на банкетку. Из него тут же вывалился угол серого драпа, похожий на распухший язык мертвеца, высунутый в насмешку.
— Вот как ты заговорила? Гордая стала? Мы к вам со всей душой... Я последнее отрываю, память свою... А ты? Игорь работает на износ, света белого не видит, а ты только о тряпках думаешь. Эгоистка. В этом пакете, между прочим, пальто драповое с воротником из чернобурки. Вечное! Несносимое! Не то что твоя шкурка, которая через два сезона облысеет и превратится в тряпку.
Лена медленно перевела взгляд на мужа. Игорь стоял в дверном проеме кухни, дожевывая бутерброд с колбасой, и старательно отводил взгляд, изучая трещину на плинтусе. Он всегда так делал, когда мать начинала наступление — превращался в мебель, сливался с обоями, становился прозрачным. Эта его способность исчезать в моменты конфликтов раньше казалась Лене милой особенностью мягкого характера, но сейчас она вызывала лишь брезгливость.
— Игорь? — позвала она, и голос ее прозвучал звонче, чем хотелось. — Ты тоже считаешь, что я должна продать свои вещи ради твоей машины?
Игорь поперхнулся, торопливо проглотил кусок и, наконец, поднял на нее глаза — виноватые, бегающие, жалкие.
— Лен, ну правда, — промямлил он, вытирая руки о штаны. — Мама дело говорит. Там ремонт тысяч на сто выйдет, не меньше. А у нас ипотека, ты же знаешь. И отпуск планировали... Походи пока в пальто, оно теплое. Мама плохого не посоветует.
В этот момент что-то внутри Лены надломилось. Не с громким треском, а тихо, как тонкая льдинка под каблуком. Иллюзия «нормальной семьи» рассыпалась в пыль. Она молча подошла к банкетке и взяла пакет. Он был неожиданно тяжелым и липким на ощупь, словно впитал в себя не только запахи нафталина, но и чужую, тяжелую, невысказанную боль.
Антонина Петровна, увидев, что невестка взяла пакет, на секунду изменилась в лице. В ее глазах промелькнул не триумф, а страх. Она задержала руку на целлофане, словно хотела отдернуть пакет назад, но тут же передумала. Это было движение человека, который передает опасную эстафету. Или активированную мину.
— Вот и умница, — быстро сказала свекровь, натягивая сапоги. — Вот и славно. Я побежала, мне еще на электричку.
Когда дверь за свекровью захлопнулась, оставив в квартире шлейф «Красной Москвы» и гнетущее чувство тревоги, Лена не пошла к мужу. Она вышла на балкон, плотно закрыв за собой дверь. Внизу, у подъезда, в свете фонаря стояли две женщины — местные сплетницы, вечные стражи двора. Одна из них, увидев выходящую из подъезда Антонину Петровну, толкнула другую локтем.
— Смотри, опять Смирнова была. Быстро она сегодня.
— Ага. Ты же знаешь, она как проверка. Не приезжает просто так. Что-то стряслось у нее, видать.
— Да что у нее может стрястись? Танк, а не баба. Я ее еще в восьмидесятые помню. Она тогда на заводе числилась простым счетоводом, а одевалась как артистка кино. И машину какую-то видела у нее… черную, не нашу.
— Тсс, — вторая боязливо оглянулась на окна дома. — Тише ты. Такие люди не стареют. И грехи их не стареют. Они только маски меняют.
Лена вздрогнула. Холод пробрался под свитер. В комнате за спиной Игорь включил телевизор, делая вид, что мир вернулся в норму. Но норма закончилась.
Вечером, когда Игорь уже храпел, раскинувшись на кровати, Лена не могла уснуть. Тревога зудела под кожей. Она вышла в гостиную, включила торшер и вывалила содержимое пакета на ковер.
Запах старости мгновенно заполнил комнату, вытесняя уют. Из недр полиэтилена выпало тяжелое серое пальто, изъеденная молью шерстяная кофта и странный, плотный сверток, небрежно замотанный в пожелтевшую газету «Труд» за май 1982 года.
Лена брезгливо отбросила одежду ногой. Мех чернобурки был свалявшимся и тусклым, как шерсть больной кошки. Никакого «вечного качества» — только тлен. Она потянулась к свертку. Бумага была сухой и ломкой. Внутри оказалось что-то твердое — старая деревянная шкатулка, обшитая выцветшим вишневым бархатом. Замка на ней не было, только маленькая медная защелка.
Сердце Лены забилось быстрее. Она открыла крышку.
Внутри не было золота или бриллиантов. Там лежала плотная стопка писем в пожелтевших конвертах, перевязанная грубой бечевкой, и маленькая записная книжка в потрескавшемся кожаном переплете. На первой странице книжки каллиграфическим, "учительским" почерком было выведено: «Долги и расплаты. 1980–1985».
Лена открыла первое письмо. Почерк был мужской, резкий, угловатый, буквы словно прыгали от волнения.
«Тоня, ты играешь с огнем. Если Виктор узнает, откуда у тебя эти деньги и подарки, он убьет нас обоих. Он хоть и тихий, но честь для него не пустой звук. Передай товар в пятницу на старом месте, за гаражами. Это последний раз, клянусь».
И в конце приписка, словно пароль: «Смотри, чтобы хвост не вырос. ОБХСС не дремлет».
Лена нахмурилась. Виктор — так звали отца Игоря, тихого инженера, умершего двадцать лет назад от инфаркта. Антонина Петровна всегда с придыханием рассказывала, какой он был святой человек, и как они честно жили на две зарплаты. Откуда тогда «товар», «деньги» и угрозы?
Она открыла записную книжку. Страницы были испещрены столбиками цифр и фамилиями. Суммы были астрономическими для советского времени: 5000, 10000, 25000 рублей. Рядом с некоторыми фамилиями стояли крестики, рядом с другими — вопросительные знаки. В конце книжки, между страниц, была вклеена маленькая черно-белая фотография с зубчатым краем. На ней молодая Антонина Петровна, невероятно красивая, с высокой прической и дерзким взглядом, стояла на набережной в обнимку с мужчиной. Мужчина был одет в дорогой импортный костюм, на руке сверкали часы, а лицо его выражало ту степень уверенности в себе, которая граничит с вседозволенностью.
Лена перевернула фото. На обороте выцветшими чернилами было написано: «На память о Ялте. Твой Ашот. 1981 год».
Лена отложила фото. Руки дрожали. Она начала ощупывать само пальто — привычка проверять карманы перед стиркой сработала автоматически. Внешние карманы были пусты, полны лишь пыльной трухи. Но внутри, на подкладке, пальцы нащупали уплотнение. Внутренний потайной карман был зашит грубыми, неаккуратными стежками, явно в спешке.
Лена сбегала на кухню за ножницами. Вспорола нитки. На ладонь выпал тяжелый, странной формы ключ с бородкой и свернутая в трубочку бумага. Это была квитанция ломбарда. Свежая. Датированная прошлым месяцем.
«Квитанция? Прошлым месяцем?» — пронеслось в голове.
В квитанции значилось: «Золотой перстень с рубином, мужской, антикварный, вес 12 грамм. Залог: 50 000 рублей. Дата выкупа: до 20 декабря».
Фамилия сдатчика: Смирнов И.В.
Лена почувствовала, как пол уходит из-под ног. Двадцатое декабря — это завтра.
Чтобы окончательно подтвердить страшную догадку, она сделала то, что считала ниже своего достоинства — пошла в спальню и взяла телефон мужа. Он спал крепко, слюна текла на подушку. Разблокировала (пароль был датой его рождения — примитивно).
В мессенджере она быстро нашла переписку с контактом, подписанным как «Сервис Андрей».
«Нужно еще 20. Срочно», — писал Игорь две недели назад.
«Время вышло. Не тяни, брат. Счетчик тикает», — отвечал «Сервис».
«Я достану. Мать обещала помочь», — писал Игорь вчера.
«Если до среды не будет денег, мы придем за твоей женой. У нее вроде шубка дорогая?», — пришло сегодня утром.
Лена вернулась в гостиную, села на пол среди старого тряпья и закрыла лицо руками. В одной руке у нее было доказательство криминального прошлого свекрови, в другой — доказательство предательства мужа, который был готов отдать ее бандитам, лишь бы не решать свои проблемы.
Внезапно в коридоре скрипнула половица. Лена быстро сунула шкатулку, квитанцию и ключ под диван, а сверху небрежно набросила драповое пальто. В дверях появился Игорь. Лицо заспанное, волосы всклокочены.
— Лен, ты чего не спишь? Нюхаешь мамино наследство? — он криво усмехнулся, пытаясь шутить, но глаза бегали.
— Изучаю, — сухо ответила она, вставая. — Игорь, скажи мне одну вещь. Кто такой «Сервис Андрей»?
Игорь замер. Его лицо стало серым, как пепел.
— Ты... ты лазила в мой телефон?
— А ты заложил мамин перстень в ломбард? — парировала она, доставая из-под дивана квитанцию и показывая ее мужу, как красную карточку. — И собирался отдать им мою шубу?
Игорь осел на стул, словно у него подрезали сухожилия.
— Ты не понимаешь, Ленка... Это не просто долги. Я влип. По-крупному влип. И мама... она не просто бухгалтер. Ты даже не представляешь, кто она такая на самом деле.
Игорь сидел, обхватив голову руками, и раскачивался из стороны в сторону, как китайский болванчик. Лена смотрела на него сверху вниз. Жалости не было. Был холодный, кристально чистый гнев и желание выжить.
— Говори, — приказала она.
— Это началось полгода назад, — глухо, в пол, заговорил Игорь. — Я начал играть. Сначала по мелочи, ставки на спорт. Казалось, я разбираюсь, анализирую. Выигрывал даже. А потом проиграл крупно. Хотел отыграться, залез в микрозаймы. Потом в казино онлайн. Долг рос как снежный ком. «Сервис Андрей» — это не автосервис. Это коллекторы, но такие... полубандитские. Они купили мой долг.
— Какая сумма?
— Три миллиона, — прошептал Игорь.
Лена пошатнулась. Три миллиона. Цена их квартиры.
— А при чем тут твоя мать и перстень?
— Когда коллекторы начали угрожать, я пришел к матери. Думал, у нее есть заначка. Она сказала, что денег нет, но есть кое-что другое. Мы поехали к ее старой знакомой в область. Странный дом, глухой забор, овчарки. Мать вышла оттуда бледная, но с перстнем в руках. Сказала: «Это наше спасение, но и наша смерть, если ошибемся». Я должен был продать его через надежных людей, но... я его заложил. Мне срочно нужно было закрыть проценты. Думал, выкуплю. А вчера мать позвонила и сказала, что перстень нужен ей обратно. Срочно. Потому что объявились хозяева.
Лена достала фото из кармана джинсов и швырнула на стол:
— Ашот? Это твой настоящий отец?
Игорь поднял глаза, полные ужаса:
— Ты и это нашла? Да. Мама призналась в машине. Мой официальный отец, Виктор, ничего не знал. Мама в 80-х работала на цеховиков. Вела их «черную» кассу. Ашот был королем подпольного мира нашего региона. Шили джинсы, шубы, подделывали чеки. Деньги текли рекой. Перед арестом Ашот передал матери «общак» — огромную сумму и камни. Сам он исчез. Все думали — за границу. Но его убили свои же. А мать все эти годы сидела тихо, как мышь, хранила тайну.
— И теперь пришли за «общаком»?
— Объявились сыновья Ашота. Они выследили мать. Они знают, что деньги у нее. Перстень — это не просто украшение. Внутри камня, в оправе, есть микрофильм или код доступа к счетам, я точно не понял. Они дали ей срок — вернуть наследие. Она хотела отдать им перстень, чтобы откупиться от них навсегда. А я его заложил...
— И поэтому она требовала продать мою шубу? — догадалась Лена. — Ей нужны были деньги на выкуп, но она не могла сказать мне правду?
— Да. Она боится их до смерти. И меня боится.
— А это что? — Лена положила на стол записную книжку.
Игорь открыл ее и отшатнулся, словно от ядовитой змеи.
— Это же... это страховка. Список всех, кому они платили взятки. Милиция, прокуратура, партийные боссы. Лен, если эта книжка попадет к сыновьям Ашота, они смогут шантажировать половину города. Или просто всех перебьют.
Лена посмотрела на часы. Два часа ночи.
— Завтра последний день выкупа. Мы едем в ломбард прямо к открытию. Выкупаем кольцо, отдаем твоей матери и исчезаем. Продаем всё, что можно, и уезжаем. Я не хочу участвовать в гангстерских войнах.
Внезапно тишину ночи разорвал звонок в дверь. Долгий, настойчивый, требовательный.
Игорь побелел.
— Это они. «Сервис Андрей». Или люди Ашота. Они нашли нас.
Лена метнулась в прихожую, посмотрела в глазок. На лестничной площадке стояли двое крепких мужчин в кожаных куртках. Лиц не видно — капюшоны надвинуты. Один из них заклеивал глазок жвачкой.
— Открывай, Смирнов! — раздался глухой, но мощный голос. — Мы знаем, что ты дома. Должок принесли?
Дверь содрогнулась от удара ногой.
— Полицию! — крикнул Игорь, пятясь в комнату.
— Нет времени, они вынесут дверь раньше, — Лена действовала на автомате, страх сменился ледяной решимостью. — Ключ! Ключ из пальто!
Она схватила со стола записную книжку и ключ, сунула их в задний карман джинсов.
— Слушай меня. Перстня у нас нет. Денег нет. Им нужно что-то дать, чтобы потянуть время. Где шкатулка?
— На полу...
— Оставь ее там. Накинь сверху пальто. Быстро!
Замок хрустнул. Дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену. В квартиру ворвались двое.
Один — высокий, широкоплечий, с лицом, похожим на вырубленный из камня идол. Второй — пониже, юркий, с бегающими глазками и шрамом через бровь. Это были не коллекторы. Это были люди серьезнее.
— Добрый вечер, родственнички, — прогудел высокий, оглядывая квартиру. — Где бабуля?
— Она... она уехала, — пролепетал Игорь.
Высокий подошел к Игорю и, не размахиваясь, ударил его под дых. Игорь согнулся пополам, хватая ртом воздух. Лена вскрикнула.
— Не трогайте его! — она бросилась к мужу.
Юркий перехватил ее за руку, больно сжав запястье.
— Тише, краля. Где кольцо Ашота? Бабка сказала, что отдала «наследство» сыну.
— Мы... мы сдали его в ломбард, — выпалила Лена, глядя прямо в глаза бандиту. — Завтра выкупим. У нас есть деньги.
Высокий рассмеялся — жуткий, лающий звук.
— В ломбард? Семейную реликвию? Ну вы и дебилы. Квитанция где?
— У меня, — Лена медленно достала бумажку из кармана, стараясь не выронить записную книжку.
Высокий выхватил квитанцию, пробежал глазами.
— «Золотой перстень с рубином»... Ладно. Похоже на правду. Завтра утром поедем вместе выкупать. Шаг влево, шаг вправо — и вы трупы.
Юркий тем временем шарил по комнате. Он подошел к дивану, увидел старое пальто, брезгливо пнул его. Из-под полы выкатилась пустая шкатулка.
— Опа! — он поднял шкатулку. — А где содержимое? Где «тетрадь смерти», как бабка ее называла?
— Пусто было, — соврала Лена, чувствуя, как книжка жжет бедро через ткань джинсов. — Только письма старые. Мы их выбросили.
Высокий подошел к ней вплотную. От него пахло дорогим табаком и кровью.
— Не ври мне, девочка. Мать сказала, что в пакете было всё. Если вы сожгли книжку — я вам пальцы по одному отрежу.
В этот момент за окном, далеко на проспекте, взвыла сирена. Бандиты напряглись. Высокий подошел к окну, выглянул через штору.
— Уходим, — бросил он. — Здесь светиться нельзя. Завтра в 9:00 мы ждем вас у входа в «Золотой Телец». Без фокусов. Квартира под присмотром.
Они исчезли так же быстро и бесшумно, как появились.
Как только дверь закрылась, Лена сползла по стене на пол. Ноги не держали. Игорь все еще лежал на ковре, кашляя.
— Вставай, — сказала Лена. Голос был чужим, хриплым. — Нам нужно бежать.
— Куда? Они следят...
— Через черный ход, через подвал. У нас есть ключ. Тот, что был зашит в пальто. Это ключ не от квартиры. Это ключ от чего-то, что может нас спасти.
Они выбрались из дома через полчаса, используя старый пожарный выход, ключ от которого был у соседки (Лена соврала ей, что потеряла свои ключи). Сев в ночное такси за три квартала от дома, они поехали не к друзьям и не в полицию.
— К твоей матери, — сказала Лена. — Нужно понять, что открывает этот ключ.
Квартира Антонины Петровны встретила их тишиной и запахом лекарств. Всё было перевернуто вверх дном: ящики выдвинуты, вещи разбросаны. Бандиты уже побывали здесь. Но они искали грубо.
Лена прошла в спальню. Под матрасом, в том месте, где свекровь всегда прятала «похоронные», Лена нашла записку.
«Игорек, если ты это читаешь, значит, я уже далеко. Или мертва. Прости меня. Я хотела откупиться, но жадность меня сгубила. Я думала, они не тронут тебя. Ключ, что я зашила в пальто — от ячейки на Центральном вокзале, камера №112. Там то, что обеспечит тебе жизнь. Или смерть, если будешь таким же дураком, как твой отец. P.S. Твой отец Ашот был великим человеком, но жестоким. Не будь как он».
— «Великим человеком»... — прошипела Лена. — Она до сих пор им восхищается.
— Едем на вокзал, — Игорь, кажется, начал приходить в себя. Удар в живот и вид разгромленной квартиры матери подействовали как нашатырь.
Вокзал в пять утра был пустынным, гулким и холодным. Камеры хранения находились в подвальном помещении. Лена нашла ячейку №112. Руки дрожали, когда она вставляла старый, потемневший ключ. Он повернулся с трудом, со скрежетом.
Внутри лежала спортивная сумка с логотипом «Олимпиада-80».
Лена расстегнула молнию.
Сумка была набита деньгами. Не рублями. Долларами. Старыми, еще теми, «зелеными» долларами образца 80-х годов. Пачки были перетянуты аптечными резинками, которые от времени рассохлись и лопались при прикосновении.
— Господи... — выдохнул Игорь. — Здесь... здесь миллионы. Это тот самый «общак».
— Но здесь не только деньги, — Лена порылась глубже и достала толстую папку с документами.
Она открыла ее. Там были не просто отчеты. Там были оригиналы протоколов допросов, расписки, фотографии со встреч в саунах и на дачах. И лица... Лица людей, которые сейчас мелькали в телевизоре как уважаемые депутаты, бизнесмены, меценаты.
— Это ядерная бомба, — поняла Лена. — Вот почему они так ищут этот архив. Деньги для них — пыль. А эти бумаги могут уничтожить их власть.
— И что нам делать? — Игорь смотрел на сумку как на ядовитую змею. — Отдать им?
— Если отдадим — нас убьют, как свидетелей. Если оставим себе — нас найдут и убьют.
— И какой выход?
Лена достала из кармана записную книжку Антонины Петровны.
— Выход один. Мы сыграем с ними в их игру. Но по нашим правилам.
В 8:55 утра черный джип уже стоял у входа в ломбард «Золотой Телец». Бандиты курили, нервно оглядываясь по сторонам.
В 9:00 подъехало желтое такси. Из него вышла Лена. Одна. Она была одета в то самое драповое пальто свекрови. На фоне современного города оно смотрелось странно, почти театрально, но Лена несла его как королевскую мантию.
Игорь остался в машине. Дверь такси была приоткрыта, мотор работал.
Лена подошла к бандитам.
— Где муж? — рявкнул высокий.
— В машине. С деньгами и документами.
— Где перстень?
Лена молча подняла руку. На пальце, поверх шерстяной перчатки, сверкал массивный перстень с огромным рубином.
— Отлично, — высокий шагнул к ней. — Давай сюда. И книжку. И скажи мужу, пусть тащит сумку.
— Стоять, — тихо, но твердо сказала Лена. — Сделаешь еще шаг — и твой босс получит уведомление.
— Какое уведомление?
— Я отсканировала записную книжку и документы из ячейки. Все файлы загружены в облако. Настроена отложенная отправка. Через 15 минут, если я не введу код отмены, письма уйдут в ФСБ, Следственный комитет и в редакции трех федеральных каналов. А еще — вашим конкурентам.
Лицо высокого перекосилось.
— Ты блефуешь, сука.
— Хочешь проверить? — Лена достала телефон и показала экран. Там шел обратный отсчет таймера: 14:32... 14:31... — В тех папках есть фото твоего отца, верно? Или дяди? Того, кто сейчас сидит в Думе?
Бандит замер. Он знал, что в архиве Ашота были вещи, которые не имеют срока давности.
— Чего ты хочешь? — процедил он.
— Мы отдаем вам перстень. Это ваше, забирайте. Документы я уничтожу, как только мы будем в безопасности. Код отмены введу, когда мы отъедем на 50 километров. Деньги... — Лена сделала паузу. — Половину мы забрали себе. Как компенсацию за нервы и разбитую дверь. Вторая половина — в сумке, вон за тем мусорным баком.
— Ты наглая, — усмехнулся юркий. — Мне нравится.
— И еще, — добавила Лена. — Вы забываете про нас. Навсегда. И про Антонину Петровну тоже. Если с ее головы упадет хоть волос — архив всплывет. Я оставлю копии у надежных людей.
Высокий сверлил ее взглядом минуту. Он взвешивал. Убить их здесь, на улице, было нельзя. Гнаться за ними, рискуя публикацией компромата — глупо. Он был профессионалом. Он умел считать убытки.
— Кидай кольцо, — сказал он.
Лена сняла перстень и бросила его. Бандит поймал его на лету, жадно всмотрелся в камень.
— Валите, — бросил он. — Но если архив всплывет... я вас из-под земли достану.
Лена развернулась и пошла к такси. Спина горела, ожидая выстрела, но она не ускорила шаг. Только сев в машину и захлопнув дверь, она выдохнула.
— Гони! — крикнула она водителю.
Машина рванула с места.
— Ты... ты правда отправила файлы в ФСБ? — спросил Игорь, прижимая к груди рюкзак, в который они переложили свою долю денег.
— Нет, конечно, — Лена рассмеялась нервным, срывающимся смехом. — Таймер — это просто приложение для варки яиц. А оригиналы документов мы сейчас сожжем. Прямо сейчас. Останови машину у лесополосы.
Они остановились на трассе, свернули в лес. В старом мангале, который валялся там с лета, они развели костер. Документы горели плохо, бумага была плотной, старой. Лена ворошила угли палкой. Лица партийных боссов, расписки, доносы — всё превращалось в черный пепел.
— Знаешь, — сказал Игорь, глядя на огонь. — Я всегда думал, что мама — святая женщина, жертва обстоятельств. А она... она была частью этого мира. Она жила этим.
— Она выживала, Игорь. Как умела. Просто ее методы устарели. «Советское качество» оказалось с гнильцой.
Эпилог. Три месяца спустя.
Маленький прибрежный городок в Черногории утопал в зелени. Лена стояла на террасе небольшого, но уютного отеля, который они купили на деньги из «сумки». Она смотрела на море. Норковую шубу она продала еще в Москве — не из нужды, а от отвращения. Купила на эти деньги билеты.
Игорь возился в саду, подстригая кусты. Он изменился. Перестал сутулиться, загорел. Игровая зависимость не исчезла по волшебству, он ходил к терапевту онлайн, но страх смерти оказался мощным лекарством.
Утром почтальон принес посылку. Пакет был обмотан коричневой бумагой, без обратного адреса.
Лена вскрыла его на террасе. Внутри лежала та самая пуховая шаль, серая, колючая. И записка, написанная знакомым, летящим почерком.
«Носи, Леночка. Здесь, на северах, холодно, а качество советское, вечное. Я знаю, вы справились. Я горжусь тобой, хоть ты и с характером. Выкупила кольцо? Молодец. А я вот теперь послушница в монастыре. Грехи замаливаю. Игорю привет. P.S. В подкладке шали зашит номер счета в швейцарском банке. Это мои личные накопления, честные, с зарплаты откладывала. Пароль — дата твоей свадьбы. Живите дружно, и не будьте тряпками».
Лена потрогала колючую шерсть. Улыбнулась. Даже уйдя в монастырь, Антонина Петровна осталась собой: она снова пыталась контролировать их жизнь, снова дарила подарки с секретом, снова хотела быть главной героиней их истории.
— Ну спасибо, мама, — прошептала Лена, глядя на бирюзовое море. — За советское качество.
Она накинула шаль на плечи. Ткань кололась, но грела. Лена достала зажигалку, щелкнула колесиком и поднесла огонек к углу записки. Бумага вспыхнула мгновенно.
Лена смотрела, как догорают последние слова свекрови, и думала о том, что номер счета она, конечно, проверит. Но шаль, скорее всего, «случайно» забудет на скамейке в парке.
Потому что новая жизнь не терпит старого нафталина.
— Лен, идешь купаться? — крикнул снизу Игорь.
— Иду! — крикнула она в ответ, сбрасывая шаль на стул.
Ветер подхватил серый комок шерсти и понес его прочь, в сторону пыльной дороги.
