В ночь с тридцать первого декабря на первое января, когда города озаряются гирляндами, а миллионы людей замирают у экранов в ожидании боя курантов, в самых глухих уголках страны жизнь течет по своему, неспешному и суровому распорядку. Там, где заканчиваются дороги и начинается бескрайняя тайга, тишину нарушает лишь вой ветра да треск поленьев в печи. Для отшельников, добровольно избравших жизнь вдали от мира, эта календарная дата чаще всего лишена привычного нам праздничного смысла. Их новый год отсчитывается по иным циклам — по солнцу, постам, внутреннему календарю души. И их встреча с наступающим временем — это не шумный пир, а безмолвный разговор с вечностью.
Пожалуй, самый известный в России отшельник — это Агафья Лыкова, последняя из семьи старообрядцев-староверов, обнаруженных геологами в саянской тайге в конце семидесятых годов прошлого века. Для неё ночь на первое января — не праздник, а время строгой молитвы. В её мире, живущем по древним церковным канонам, гражданского Нового года просто не существует. Старообрядцы ведут летоисчисление от Сотворения мира, и новый год, который они называют Новолетием, наступает у них первого сентября . А в ту самую ночь, которую весь мир заполняет фейерверками и шампанским, в старообрядческих храмах проходит длинное ночное богослужение мученику Вонифатию — святому, который, как считается, помогает избавиться от пьянства . Эта служба — давняя духовная традиция, прямой противоположный ответ на светскую суету.
Сейчас Агафья Карповна соблюдает Рождественский пост, который начался двадцать восьмого ноября и продлится сорок дней, до шестого января . Пост для неё — не просто отказ от скоромной пищи. Это время особого сосредоточения, «управления желаниями», как поясняет её духовный наставник, время очищения души от суеты через молитву и воздержание . На её заимке в это время — скромный постный стол: картофель, морковь, капуста, лук, запасенные с осени крупы, сухофрукты, иногда рыба . Никакого обильного застолья, ни ёлки, ни Деда Мороза. Тихое ожидание великого праздника — Рождества Христова, которое у староверов отмечается седьмого января. Она молится в своей одинокой избе, и, как говорят, в её молитвах есть место не только для себя, но и «за всех нас, верующих и неверующих» . Встречает ли она первый день января? Формально — да, просыпается в этот день, как и в любой другой. Но наполнение этого дня, его духовная и бытовая канва, разительно отличается от нашего понимания праздника. Её новый год начался ещё в сентябре, а сейчас идёт трудная и важная работа души на пути к свету Рождества.
Отношение старообрядцев к общемировому празднованию Нового года можно назвать не просто отстранённым, а принципиально отвергающим. Некоторые публицисты-староверы, чьи тексты циркулируют в их среде, прямо называют этот праздник «языческим новым годом» и видят в нём «скотское, пьяное, блудливое» действо, полное «всяческой распущенности» . Они считают, что веселье, которое приходится на строгие дни Рождественского поста, является прямым оскорблением христианских ценностей и «прямым отвержением Христа» . Особое неприятие вызывают символы праздника — наряженная ёлка, которую они считают переосмысленным языческим символом «мирового древа», и Дед Мороз, «своеобразный языческий божок» . Для Агафьи Лыковой и людей её круга ёлка — это не просто безобидное украшение. Это сложный культурный знак, имеющий, с их точки зрения, чуждые и даже враждебные корни, пришедшие из протестантской Германии и позднее закреплённые в советское время как замена рождественскому символу . Поэтому в её мире нет места ни ёлке, ни тем более бойкому Деду в красной шубе. Её пространство очищено для иного.
Но отшельничество в России многолико. Оно не всегда связано с религиозным аскетизмом староверов. Порой в тайгу уводят личные трагедии, философские искания или просто желание сбежать от общества. История семьи Антипиных, ещё одних сибирских отшельников, раскрывает иную грань жизни в глуши. Бывший геолог Виктор Антипин, мечтавший о вымышленной стране гармонии с природой «Фактории», в начале девяностых увёл в лес свою несовершеннолетнюю падчерицу Анну . В полной изоляции у них родилось шестеро детей, выжили из них четверо: Оленья, Виктор, Михаил и Алеся . Имя первой дочери — Оленья — появилось не случайно: девочку назвали в честь оленя, мясо которого спасло семью в голодную зиму . Их быт был суровым примитивом: охота на белок и зайцев, рыбалка, сбор грибов и ягод, небольшой огород . Ни телевизора, ни радио, ни точного календаря. Время они отсчитывали по солнцу, по перелёту птиц, по опаданию листьев .
И вот что удивительно: в этой семье, отрезанной от всего мира, Новый год всё же отмечали. Пусть и по-своему. Хозяйка Анна специально приберегала к этому дню белую муку — огромную ценность в таёжном быту. Из этой муки пекли праздничные калачи . А ещё у них была ёлка. Не покупная искусственная красавица, а, наверное, просто срубленная в лесу маленькая пихта или кедр. И на эту ёлку вешали… сладости. Те редкие конфеты или сахар, которые удавалось добыть отцу во время редких вылазок в ближайшую деревню, где он менял добычу или поделки на вещи первой необходимости. И в новогоднюю ночь эти сладости с ёлки торжественно съедали . Можете представить эту картину? Тёмная изба, освещённая лишь пламенем печи или лучиной. Заснеженная тайга за стеной, полная тишины и холода. И в центре этой избы — скромная ёлочка с несколькими конфетами, вокруг которой собралась семья, празднующая наступление какого-то условного, выведенного по самодельному календарю нового года. Это был не религиозный и не светский праздник в нашем понимании. Это был ритуал выживания, акт сохранения человеческого, семейного в нечеловеческих условиях. Кусочек сладкого, сохранённый на самый тёмный и холодный период года, становился символом надежды, маленьким чудом, которое родители могли подарить детям. Это ли не самая суть праздника, очищенная от всей мишуры? В конце концов, мать Анна, осознав, что не может дать детям будущего в лесу, в 2002 году бежала с ними к людям . А Виктор Антипин остался в тайге и через два года умер . Их новогодние калачи и конфеты на ёлке — это трогательный и грустный памятник хрупкости человеческого счастья даже в самой суровой изоляции.
А что те отшельники, которые ушли от мира не вынужденно, а по идейным соображениям, в поисках духовных практик или просто иного образа жизни? Взять, к примеру, семью Наумкиных с Алтая. Художник Александр Наумкин и преподавательница музыки Елена в девяностых годах сознательно ушли от цивилизации, построили землянку и родили там сына Оджана, которого пресса позже окрестила «алтайским Маугли» . Они жили в нескольких километрах от курорта Белокуриха, но вели полностью автономное хозяйство. Мальчик получал домашнее образование по книгам, но не знал, что такое телевизор — знаменитый «Титаник» он впервые «посмотрел», лишь слушая его по радиоприёмнику . Став взрослым, Оджан всё же выбрал мир людей, переехал в Москву и открыл свой бизнес, а его родители так и остались в своей землянке . Как они отмечали Новый год? В найденных источниках прямого упоминания об этом нет. Но можно предположить, что для людей, сознательно отвергших общественные условности, календарная дата первого января не имела особого магического значения. Их новый год, скорее всего, был привязан к природным циклам: зимнему солнцестоянию, самому короткому дню, после которого свет начинает прибывать. Это куда более древний и универсальный повод для тихого ликования, чем решение Петра I о переносе новолетия . Их праздник — это, возможно, просто особо вкусный ужин из своих запасов, тихая беседа при свечах и ощущение покоя в своём, выстроенном по своим правилам, мире.
Если мы посмотрим шире, на традиции коренных народов России, многие из которых веками жили в гармонии с природой в суровых условиях, то увидим, что понятие «Нового года» у них часто плавающее и не привязанное к зимним морозам. Например, якуты празднуют Ыысаах, «праздник изобилия», летом, в дни солнцестояния, с кострами и огромными хороводами-осуохай, длящимися несколько дней . Буряты и тувинцы встречают Сагаан Сар и Шагаа в феврале, связывая его с очищением и обновлением . Башкиры празднуют приход нового года весной, с возвращением грачей, и называют это «Каргатуй» — «Грачиная свадьба» . Для этих народов, чья жизнь тесно связана с земледельческими и скотоводческими циклами, логичнее отмечать рождение нового года вместе с пробуждением природы, а не в её зимней спячке. Их отшельники, если бы такие были, отмечали бы новый год так же — в тишине, но в согласии с этими древними, природными ритмами. Это контрастирует даже с историей Нового года в России, который был «пересажен» Петром I с сентября на январь по европейскому образцу и долгое время был праздником в основном для знати, а народной традицией стал лишь в советское время, после реабилитации ёлки в 1935 году .
Так в чём же главный секрет встречи Нового года для отшельника? Он, кажется, лежит в переосмыслении самой сути времени. Для человека в социуме Новый год — это яркая точка на календаре, социальный контракт, массовый ритуал сближения и подведения итогов. Это шум, суета, обязательства. Для отшельника время — это не прямая линия, разделённая на равные отрезки, а, скорее, круг или спираль. Это смена дня и ночи, фаз луны, сезонов. Это тиканье не часов на стене, а собственного сердца. Его праздник — это не нарушение привычного ритма шумным действом, а, напротив, глубинное, почти медитативное переживание этого ритма. Это благодарность за прожитый цикл и спокойное принятие следующего. Для Агафьи Лыковой — это молитва и пост. Для семьи Антипиных в их лучшие времена — это калач и конфета с ёлки как акт любви. Для философа в землянке — это созерцание звёзд в зимнюю ночь.
Когда мы задуваем свечи на торте или поднимаем бокал под бой курантов, мы пытаемся поймать мгновение, остановить время, чтобы начать с чистого листа. Отшельник же, кажется, не пытается его ни остановить, ни начать заново. Он просто живёт внутри него, как рыба в воде. Его полночь первого января ничем не отличается от полночи любого другого дня. И в этой неприметности, в этом отказе от всеобщего ажиотажа, возможно, и заключается его главная победа и его тихая свобода. Он уже не принадлежит календарю, составленному людьми. Он принадлежит вечности. И его скромная, незаметная для мира встреча нового дня — будь то первого января или первого июля — это и есть самая искренняя и глубинная форма празднования самой жизни в её непрерывном, неостановимом течении.