Снег падал на город густыми, тяжелыми хлопьями, словно пытаясь заглушить шум двигателей и бесконечную суету предпраздничного вечера. Весь мир, казалось, был укутан в дорогую подарочную упаковку: витрины магазинов сверкали гирляндами, из кофеен доносился запах корицы, а прохожие спешили домой с яркими пакетами. Но здесь, в элитном поселке "Серебряный Бор", тишина была другой. Она была куплена за огромные деньги.
Высокие заборы, камеры наблюдения на каждом столбе и идеально расчищенные подъездные дорожки создавали иллюзию абсолютной безопасности. Изоляция от внешнего мира — вот что на самом деле продавалось здесь под видом комфорта.
Алиса стояла перед массивными коваными воротами особняка номер двенадцать. Ей было двадцать три, но в этот момент она чувствовала себя той же маленькой девочкой, которую когда-то оставили на крыльце приюта "Светлячок" в потертом одеяле. Только теперь на ней было строгое пальто, купленное на распродаже, а в кармане сжимался не леденец, а промокший от пота бумажный клочок с адресом.
Виктор Самойлов. Это имя она произносила про себя тысячи раз. Сначала с надеждой, потом с обидой, и наконец — с холодным, почти научным интересом. Медиамагнат, филантроп, человек года по версии глянцевых журналов. Человек, у которого было всё, кроме памяти о ней.
Она не планировала скандал. У неё не было диктофона, адвоката или теста ДНК в сумочке. Все эти клише из дешевых мелодрам вызывали у неё лишь горькую усмешку. Алиса работала архивариусом в городской библиотеке; она любила факты, тишину и старые бумаги. Именно старые бумаги, найденные случайно в архиве закрытого роддома, и привели её сюда.
Она нажала кнопку домофона. Металл холодил палец даже через перчатку.
— Слушаю, — голос охранника был скучающим и механическим.
— Доставка для господина Самойлова. Лично в руки. Срочная корреспонденция, — солгала она ровным голосом. Годы выживания в детдоме научили её врать убедительно и без лишних эмоций.
— Оставьте у охраны.
— Это документы из мэрии по поводу застройки на набережной. Требуется личная подпись сейчас, иначе праздники заморозят проект на месяц.
Пауза. Шуршание рации. Щелчок.
— Проходите к главному входу.
Ворота бесшумно отворились. Алиса пошла по длинной аллее, обсаженной голубыми елями. Окна огромного дома светились теплым золотым светом. Там, за стеклом, виднелась верхушка гигантской елки. Семья готовилась к празднику. "Семья". Это слово всегда имело для неё привкус железа.
Виктор Самойлов стоял в холле, когда дворецкий открыл массивную дубовую дверь. Он был именно таким, каким Алиса видела его по телевизору: подтянутым, седовласым, с волевым подбородком и глазами цвета стали. На нём был кашемировый свитер и бокал виски в руке. Он выглядел как воплощение успеха и спокойствия.
— Документы? — спросил он, слегка нахмурившись, не видя в руках девушки никакой папки. — Странное время для курьеров.
Дворецкий замер в тени, готовый выпроводить незваную гостью. Алиса сделала шаг вперед, переступая границу света и тени. Тепло холла ударило ей в лицо, смешавшись с запахом хвои и дорогих духов.
— Нет документов, Виктор Петрович, — тихо сказала она.
Самойлов напрягся. Его взгляд скользнул по её лицу, оценивая угрозу. Журналистка? Шантажистка? Сумасшедшая фанатка?
— Тогда вам лучше уйти, пока я не вызвал полицию.
— Я не прошу денег, — быстро добавила Алиса, увидев, как его рука потянулась к телефону. — И мне не нужна ваша помощь.
— Кто вы?
Алиса стянула шапку. Темные волосы рассыпались по плечам. Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. У неё были его глаза. Тот же холодный серый оттенок, тот же разрез. Только в её глазах не было стали, в них была бездна.
— Вы помните дату? Двадцать третье декабря, двадцать три года назад. Снегопад был таким же сильным, как сегодня.
Лицо Самойлова не дрогнуло, но в глубине его зрачков что-то шевельнулось. Микроскопическая трещина в броне.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Понимаете. Вы тогда только начинали бизнес. Ребенок был помехой. Обузой. Мать умерла при родах, а вы... вы просто испугались.
Дворецкий сделал шаг вперед:
— Сэр, мне вывести её?
Самойлов поднял руку, останавливая слугу. Он не сводил глаз с Алисы. Внезапно воздух в холле стал густым и тяжелым.
— Как тебя зовут? — спросил он голосом, который стал на октаву ниже.
— Алиса. В детдоме мне дали это имя. В документах было пусто.
— Зачем ты пришла?
— Просто посмотреть, — ответила она честно. — Я хотела увидеть, стоило ли оно того. Ваша империя, этот дом, этот виски. Стоили ли они того, чтобы вычеркнуть человека из жизни, как неудачную строчку в бизнес-плане.
Сверху, со второго этажа, раздался звонкий смех.
— Папа! Папа, ты обещал помочь с звездой! — на лестницу выбежала девочка лет десяти в нарядном платье. За ней спускалась красивая женщина в вечернем наряде.
Алиса замерла. Она знала, что у него есть семья. Но знать и видеть — это разные вещи. Боль ударила под ребра, острая и внезапная. Вот она — "замена". Правильная дочь. Любимая.
Виктор побледнел. Он посмотрел на жену, на младшую дочь, потом снова на Алису. Впервые за много лет великий стратег не знал, какой ход сделать следующим.
Секунды растянулись в вечность. Девочка на лестнице замерла, почувствовав напряжение, повисшее в воздухе. Женщина, Елена, спустилась чуть ниже, её рука инстинктивно легла на плечо дочери.
— Виктор? Кто это? — в её голосе звучало не подозрение, а скорее вежливое недоумение.
Самойлов сглотнул. Кадык дернулся. Сейчас он мог бы сказать что угодно. "Это курьер, она ошиблась дверью". "Это новая ассистентка". Он мог бы выставить Алису за дверь, и никто бы не посмел ему возразить. Охрана скрутила бы её за минуту. Но глаза Алисы держали его в заложниках. Этот серый, пронзительный взгляд был зеркалом, в которое он боялся смотреть четверть века.
— Это... старая знакомая, — выдавил он наконец. Ложь прозвучала жалко, и он сам это понял.
— Лена, уведи Катю наверх. Пожалуйста. Мне нужно поговорить.
Елена была умной женщиной. Она видела, как побелели костяшки пальцев мужа, сжимающие стакан. Она кивнула, развернула дочь и увела её, тихо шепча что-то успокаивающее. Когда дверь детской наверху закрылась, в холле воцарилась оглушительная тишина.
— Пройдем в кабинет, — сказал Виктор. Это было не приглашение, а приказ, попытка вернуть контроль над ситуацией.
Кабинет Самойлова напоминал музей. Темное дерево, кожаные кресла, стеллажи с книгами, к которым, вероятно, никто не прикасался годами. На стене висел огромный портрет его самого, пожимающего руку президенту. Алиса села в предложенное кресло, не снимая пальто. Ей было холодно, несмотря на камин.
Виктор подошел к окну, повернувшись к ней спиной.
— Сколько тебе нужно? — спросил он, глядя на заснеженный сад. — Назови цифру. Квартира? Образование за границей?
Алиса усмехнулась. Смех вышел сухим, похожим на кашель.
— Вы так ничего и не поняли. Я же сказала: я пришла не за деньгами.
— Все приходят за деньгами, Алиса. В конечном итоге, всё сводится к ресурсам. Так устроен мир.
— Ваш мир. Не мой.
Виктор резко развернулся. Ярость, смешанная со страхом, исказила его лицо.
— А какой твой мир? Детдом? Нищета? Ты думаешь, я не знаю, каково это? Я вырос в коммуналке, я грыз землю, чтобы вырваться оттуда! Когда твоя мать умерла... я был никем. У меня были только долги и амбиции. Ребенок утащил бы меня на дно. Я сделал выбор. Жестокий? Да. Но благодаря ему я здесь.
— Благодаря ему вы здесь, — тихо поправила Алиса. — А я была там. Вы знаете, что такое ждать у окна каждый Новый год? Не подарков, нет. Ждать, что кто-то придет. Что произошла ошибка.
Виктор подошел к столу и плеснул себе еще виски. Руки его дрожали.
— Я платил, — вдруг сказал он.
Алиса удивленно подняла бровь.
— Что?
— Я переводил деньги. Анонимно. Приюту "Светлячок". Крупные суммы. Ремонт крыши, новые компьютеры, игровая площадка... Я думал, это зачтется.
Алиса почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.
— Вы откупились. Вы купили нам новые матрасы, чтобы спать спокойно на своих шелковых простынях.
— Это лучше, чем ничего! — крикнул он, ударив ладонью по столу. — Я не мог тебя забрать! Я был молод, я был слаб!
— А сейчас? — Алиса встала. — Сейчас вы сильны? Вы "Человек года". Вы можете купить полгорода. Но вы боитесь. Вы боитесь, что ваша идеальная жена узнает, что её муж — трус, бросивший дочь. Что ваши партнеры увидят в этом слабость.
Виктор опустился в кресло, словно из него выпустили весь воздух. Весь лоск слетел с него. Перед Алисой сидел уставший, стареющий мужчина, раздавленный собственным прошлым.
— Зачем ты это делаешь? Хочешь разрушить мою жизнь?
— Нет. Я пришла освободить себя.
Алиса подошла к столу. Она достала из кармана маленькую, потрепанную фотографию. На ней была молодая женщина с добрыми глазами, которая держала на руках сверток.
— Это единственное, что у меня было. Воспитательница украла её из моего личного дела и отдала мне, когда я выпускалась. Это моя мама. И я.
Виктор посмотрел на снимок. Его глаза увлажнились. Он узнал её. Машу. Девушку, которую он любил, пока амбиции не вытеснили чувства.
— Оставь это себе, — сказала Алиса, положив фото на полированный стол. — Вам нужнее. У меня её лицо в памяти, а у вас... у вас только страх забыть.
Она развернулась и пошла к двери.
— Постой! — окликнул он. — Алиса... куда ты пойдешь?
— Домой. У меня есть кот, книги и елка. Маленькая, но моя.
— Я хочу... — он запнулся. — Я могу увидеть тебя снова?
Алиса остановилась в дверях, не оборачиваясь.
— Вы двадцать три года могли меня увидеть. Адрес не менялся.
Она вышла из кабинета. В холле было пусто. Слышалось лишь тиканье огромных напольных часов. Каждое движение маятника отсекало прошлое от будущего. Алиса чувствовала странную легкость. Она не получила отца. Но она потеряла призрака, который мучил её всю жизнь. Он оказался не монстром и не героем, а просто слабым человеком.
Она потянула ручку входной двери, когда услышала быстрые шаги на лестнице.
— Подожди!
Это был не Виктор. Это была Елена. Она сбежала по лестнице, придерживая подол длинного платья, и подбежала к Алисе, запыхавшись. В её глазах не было враждебности, только тревога и какое-то глубокое женское понимание.
— Вы уходите? Так быстро? — спросила она.
— Мне здесь не место, — ответила Алиса, стараясь говорить вежливо.
Елена внимательно посмотрела на неё. Затем её взгляд упал на руки Алисы — красные, обветренные, без перчаток (она забыла их в кармане, когда доставала фото).
— Вы очень похожи на него. Невероятно похожи, — тихо сказала Елена. — Я не дура, Алиса. Я давно знала, что у Виктора есть какая-то темная тайна. Он кричит во сне. Иногда называет имя "Маша".
Алиса молчала. Ей не хотелось разрушать чужую семью, но правда уже просочилась сквозь стены этого дома, как вода.
— Я не собираюсь ничего требовать, — повторила Алиса мантру этого вечера.
— Я знаю. Люди, которые приходят за деньгами, ведут себя иначе. У них бегают глаза. А у вас взгляд прямой.
Елена внезапно взяла Алису за руку. Её ладони были теплыми и мягкими.
— На улице метель. Такси сюда не приедет, а до станции идти три километра. Сегодня сочельник. Никто не должен быть один в сочельник. Даже если прошлое причиняет боль.
— Я не могу остаться. Он не выдержит моего присутствия.
— Он взрослый мальчик, справится, — твердо сказала Елена, и в этот момент Алиса поняла, кто на самом деле является стержнем в этой семье. — А если не справится, то это его урок. Но я не выпущу вас в ночь. Не сейчас.
Дверь кабинета открылась. Виктор вышел в коридор. Он выглядел так, будто постарел на десять лет за эти пять минут. В руке он сжимал старую фотографию. Увидев жену, держащую Алису за руку, он замер.
— Лена... я должен тебе объяснить...
— Потом, Витя. Всё потом, — прервала она его тоном, не терпящим возражений. — У нас гостья. И стол накрыт.
Виктор посмотрел на дочь. В его взгляде больше не было высокомерия или попытки откупиться. Там была растерянность и, возможно, капля благодарности жене за то, что она приняла решение за него.
— Останься, — хрипло сказал он. — Пожалуйста. Просто... просто на ужин. Я не прошу прощения, я знаю, что это невозможно сейчас. Но дай мне шанс просто посмотреть на тебя. Не как на ошибку, а как на человека.
Алиса колебалась. Гордость требовала уйти, хлопнув дверью, оставить его мучиться совестью. Но она вспомнила свою крошечную квартиру, тишину и одиночество, которое она так старательно маскировала под независимость. Она пришла, чтобы закрыть гештальт, но жизнь предложила ей открыть новую дверь. Не дверь в мир богатства, а дверь к возможности понять.
— Только ужин, — сказала она тихо.
— Только ужин, — эхом отозвался Виктор.
Они прошли в столовую. Огромный стол ломился от еды, сверкали хрусталь и серебро. Маленькая Катя уже сидела там, болтая ногами. Увидев Алису, она просияла.
— Ты остаешься? Ура! Папа такой скучный сегодня, а мама всё время говорит по телефону. А ты расскажешь мне сказку?
— Катя, не приставай, — мягко одернула её Елена.
Алиса села за стол. Ей было неловко, но странно тепло. Виктор сел напротив. Он не сводил с неё глаз, но теперь этот взгляд был другим — изучающим, жадным до деталей. Он замечал, как она держит вилку, как морщит нос, когда смеется над шуткой Кати, как похожа её улыбка на улыбку той девушки с фотографии.
В этот вечер не произошло чуда воссоединения. Они не бросились друг другу в объятия со слезами. Пропасть в двадцать три года нельзя заполнить за один вечер уткой с яблоками и вежливыми разговорами о погоде. Но когда часы пробили полночь, и за окном начали взрываться фейерверки, Виктор поднял бокал.
— За правду, — сказал он, глядя Алисе в глаза. — Какой бы горькой она ни была.
Алиса кивнула и сделала глоток. Вино было терпким и дорогим.
Поздно ночью водитель Самойлова отвез её домой. На заднем сиденье лежал пакет с подарками, который сунула ей Катя, и конверт, который передал Виктор. Алиса не стала открывать его в машине. Дома, под светом старой лампы, она распечатала его.
Там не было чека. Там была юридическая бумага — дарственная на долю в его компании и короткая записка, написанная от руки нервным, размашистым почерком:
"Я не могу изменить прошлое. Но я могу дать тебе будущее, которого ты заслуживаешь. Не отказывайся. Это не откуп. Это наследство. И мой номер телефона. Если захочешь — позвони. Папа."
Алиса подошла к окну. Метель утихла. Город спал, укрытый чистым белым снегом, скрывшим всю грязь и серость. Она прислонила записку к стеклу и долго смотрела на цифры телефона. Она не знала, позвонит ли завтра. Или через месяц. Но она знала одно: сироты из детдома больше нет. Есть Алиса Самойлова, и у неё есть выбор.
Двадцать три года назад. Тот же город, но другой мир.
Виктор помнил тот день поминутно, словно кто-то выжег его на подкорке раскаленным клеймом. Тогда он не был Виктором Петровичем Самойловым, владельцем холдинга. Он был Витькой, студентом-заочником, который подрабатывал разгрузкой вагонов по ночам и писал бизнес-планы для мелких ларьков днем.
Маша была его светом. Тихая, с вечно испачканными мелом пальцами (она работала в школе), она верила в него так, как никто и никогда. Она штопала его единственные приличные брюки перед важными встречами и грела суп на крохотной плитке в их съемной комнате, где обои отходили от стен влажными лоскутами.
— Мы справимся, Вить, — шептала она, прижимая его голову к своей груди, когда он в очередной раз приходил домой с разбитыми костяшками и пустыми карманами. — Ты умный. Ты прорвешься.
Но когда она сказала, что беременна, он услышал не радость. Он услышал звук захлопывающейся клетки. В его голове застучал калькулятор. Памперсы, врачи, еда, невозможность работать сутками напролет. Ребенок был якорем. Тяжелым бетонным блоком, который утащит их обоих на дно, в ту самую серую безнадегу, из которой он пытался выползти, сдирая ногти.
Роды начались раньше срока. Хаос, скорая, коридор больницы, пропахший хлоркой и страхом. Врач вышел к нему через четыре часа. Усталый, равнодушный мужик в халате с пятном кофе.
— Женщину не спасли. Кровотечение. Девочка жива. Слабая, но жива.
Виктор тогда не заплакал. Он просто оцепенел. Мир рухнул, оставив его на руинах с крошечным свертком, который был причиной всего. Причиной смерти Маши. Причиной конца его свободы. Он подошел к кювезу. Девочка была крошечной, красной, сморщенной. Она не была похожа на человека, скорее на инопланетянина.
— Вам нужно подписать документы, — сказала медсестра, протягивая бумаги. — Свидетельство о рождении, оформление...
И тогда страх накрыл его ледяной волной. Животный, панический страх. Он представил, как принесет её в холодную комнату. Как не сможет купить смесь. Как похоронит свои мечты о бизнесе, о величии, о том, чтобы доказать всему миру, кто он такой.
— Я не могу, — прошептал он.
— Что простите?
— Я не могу её забрать. У меня нет... ничего нет.
Он убежал. Буквально. Вышел покурить и не вернулся. Следующие десять лет он работал как одержимый, пытаясь заглушить голос совести шумом денег. Он построил империю на пепле своей души. И каждый год, 23 декабря, он напивался в одиночестве, запрещая себе вспоминать. Но память не спрашивала разрешения.
Алиса проснулась от того, что солнце било прямо в глаза. В её маленькой квартире было тихо, только кот Мурзик требовательно мяукал у пустой миски. На секунду ей показалось, что вчерашний вечер был сном — слишком кинематографичным, слишком нереальным.
Но на столе лежал конверт. Тот самый, плотный, из дорогой бумаги с водяными знаками. Дарственная.
Она насыпала коту корм и села, обхватив чашку с кофе двумя руками. Телефон молчал. Она не знала, что делать с этим "наследством". Принять его — значило признать связь с Виктором. Отказаться — значило проявить гордость, но остаться в нищете. "Гордость не намажешь на хлеб", — любила говорить директриса детдома. Но гордость была единственным, что принадлежало Алисе целиком и полностью.
Звонок в дверь заставил её вздрогнуть. Она никого не ждала. На пороге стоял курьер с огромным букетом белых роз и небольшой коробкой.
— Алиса Викторовна? Вам доставка.
"Викторовна". Впервые к ней обратились по отчеству. Обычно она была просто Алиса.
В коробке оказался новый ноутбук последней модели и записка, но не от отца. Почерк был аккуратным, округлым.
"Я знаю, что ты пишешь рассказы. Я нашла твои публикации в литературном журнале онлайн. У тебя талант. Не зарывай его. Елена."
Алиса опустилась на пол прямо в коридоре. Елена. Жена человека, который её бросил. Женщина, которая должна была её ненавидеть как живое напоминание о грехах мужа, вместо этого протягивала руку помощи. Это сбивало с толку больше, чем холодность отца.
Телефон в кармане вибрировал. Неизвестный номер.
— Алло? — голос Алисы дрогнул.
— Алиса, это Виктор.
Пауза. Тишина в трубке была наэлектризованной.
— Я не разбудил?
— Нет.
— Я... я хотел спросить. Ты открыла конверт?
— Да.
— И?
— Я не знаю, Виктор Петрович. Я не знаю, могу ли я это принять. Это похоже на плату за молчание.
— Нет! — он почти крикнул. — Нет, клянусь тебе. Мне плевать на молчание. Расскажи хоть всем газетам. Мне плевать на репутацию. Вчера, когда ты ушла... Лена устроила мне разнос. Впервые за пятнадцать лет брака. Она сказала, что если я снова струшу, она заберет Катю и уйдет.
Алиса усмехнулась.
— У вас хорошая жена. Берегите её.
— Я знаю. Алиса... я хочу встретиться. Не в доме. На нейтральной территории. В кафе. Просто поговорить. Без камер, без пафоса. Я хочу узнать, кто ты. Не "сирота из приюта", а ты. Какую музыку ты слушаешь? Кем ты хочешь стать? Почему ты работаешь в архиве?
— Потому что архивы не предают, — вырвалось у неё. — Они хранят правду, какой бы она ни была.
— Справедливо, — глухо ответил Виктор. — Так что насчет кофе? Сегодня в три? В "Кофемании" на набережной?
Алиса посмотрела на белые розы. На кота, который уютно устроился в пустой коробке из-под ноутбука.
— Хорошо. В три.
Кафе было переполнено. Люди доедали праздничные салаты, встречались с друзьями, смеялись. Виктор сидел в дальнем углу, спиной к залу, в неприметном свитере и бейсболке. Без охраны. Это выглядело странно — видеть акулу бизнеса в таком беззащитном виде.
Алиса села напротив.
— Ты пришла, — он выдохнул с облегчением.
— Я была рядом.
Они заказали кофе. Виктор нервно крутил в руках салфетку.
— Расскажи мне о Маше, — внезапно попросила Алиса. — В детдоме мне никто ничего не мог рассказать. У меня есть только фото. Какая она была?
Виктор замер. Его взгляд расфокусировался, уходя в прошлое.
— Она была... мягкой. Очень доброй. Она подбирала бездомных собак, кормила птиц. Она мечтала стать учителем литературы. Любила стихи Ахматовой. Когда она смеялась, у неё на левой щеке появлялась ямочка.
Алиса невольно коснулась своей левой щеки.
— У тебя она тоже есть, — заметил Виктор, слабо улыбнувшись. — Ты очень на неё похожа. Но характер... характер у тебя мой. Жесткий.
— Жизнь заставила.
— Нет, это кровь. Упрямство. Ты ведь нашла меня, несмотря ни на что.
Разговор шел туго, со скрипом, как несмазанная телега. Они говорили о мелочах, обходя острые углы. Виктор рассказал, как начинал бизнес, как его кидали партнеры, как он чуть не сел в девяностые. Алиса рассказала про учебу, про то, как дралась в интернате за свою койку, про то, как поступила в институт сама, на бюджет.
— Ты пишешь? — спросил он, кивнув на блокнот, торчащий из её сумки.
— Пытаюсь. Елена... она прислала ноутбук. Спасибо.
— Это была её идея. Она сказала: "Девочке нужен инструмент, а не акции". Но акции — это подушка безопасности. Алиса, послушай меня. Бизнес — это грязь. Но деньги — это свобода. Я не хочу, чтобы ты жила в страхе за завтрашний день, как жил я. Прими их. Не как подарок от отца, а как грант. Инвестицию в талант.
Алиса посмотрела на него. Впервые она увидела в нем не врага и не мифическую фигуру, а просто мужчину, который пытается исправить непоправимое.
— Хорошо. Я приму акции. Но с одним условием.
— Каким?
— Вы создадите фонд. Настоящий фонд помощи выпускникам детдомов. Не просто ремонт крыш, а образование, жилье, юридическая помощь. И я буду его курировать. Я знаю, что им нужно на самом деле. Не конфеты на Новый год, а шанс выжить в реальном мире.
Глаза Виктора загорелись. Впервые за долгое время он увидел перед собой достойного партнера. Не просителя, а делового человека.
— Договорились. Назовем его "Мария"?
— Нет. Назовем его "Шанс". Имени достаточно на моем фото.
Прошло полгода. Жизнь Алисы изменилась до неузнаваемости, но она старалась сохранить себя прежнюю. Она не переехала в пентхаус, осталась в своей квартире, но сделала там ремонт. Уволилась из архива и с головой ушла в работу фонда "Шанс".
Виктор сдержал слово. Он выделил огромный бюджет, предоставил юристов и помещение. Алиса оказалась жестким руководителем. Она знала систему изнутри, знала все уловки директоров детдомов, знала, где воруют. Она увольняла коррупционеров, выбивала квоты в вузах, лично ездила по интернатам.
Они с Виктором виделись раз в неделю. Это были странные встречи — смесь деловых совещаний и неуклюжих попыток выстроить отношения отца и дочери. Иногда к ним присоединялась Елена с Катей. Катя обожала "старшую сестру" и постоянно таскала Алису в кино и парки. Алиса оттаивала. Впервые у неё была семья, пусть и такая странная, собранная из осколков.
Но прошлое не отпускает так просто.
Однажды вечером, выходя из офиса фонда, Алиса заметила черный тонированный джип, медленно едущий за ней. Она ускорила шаг, свернула в переулок. Джип свернул следом. Сердце забилось где-то в горле.
Джип перегородил ей дорогу. Стекло опустилось.
— Садись, прокатимся, дочка, — раздался хриплый голос.
За рулем сидел мужчина лет пятидесяти, с лицом, изрытым шрамами. Это был "Шрам" — бывший партнер Виктора из девяностых, про которого отец рассказывал ей как про "старую проблему, которая давно решена".
— Я никуда не поеду, — Алиса попятилась, нащупывая в кармане перцовый баллончик.
— Поедешь, если хочешь, чтобы папочка остался жив.
Алиса села в машину. Страх был холодным и липким, но мозг работал четко. Она незаметно нажала кнопку экстренного вызова на телефоне — эту функцию Виктор настроил ей принудительно, заставив установить приложение охраны.
— Чего вы хотите?
— Справедливости, — усмехнулся Шрам. — Твой папаша кинул меня в 98-м. Я сидел десять лет. Вышел — а он в шоколаде. Человек года. И дочка нашлась, гляди-ка. Трогательная история. Вся пресса рыдает.
Они ехали на заброшенную промзону.
— Виктор не знает, что я здесь. Он не заплатит выкуп, если вы на это рассчитываете. Мы не настолько близки.
— Не ври мне. Я следил. Он пылинки с тебя сдувает. Стареет Витя, сентиментальным стал. Это его и погубит.
На заброшенном складе её привязали к стулу. Шрам расхаживал перед ней, размахивая пистолетом. Он звонил Виктору по видеосвязи.
— Смотри, Витя. Твоя копия. Глаза твои. Жалко будет, если эти глазки закроются навсегда?
В телефоне Алиса увидела лицо отца. Оно было белым как мел.
— Не трогай её, Сергей. Это наши дела. Она ни при чем.
— Она — твое самое слабое место. Привози акции. Контрольный пакет. Перепишешь на меня — отпущу девку.
Алиса закричала:
— Не смей! Не отдавай ему ничего! Он все равно убьет нас!
Шрам ударил её по лицу. Изображение дернулось и погасло.
Час тянулся вечность. Алиса чувствовала вкус крови во рту. Она думала не о смерти, а о том, как глупо всё заканчивается. Только она начала жить, только почувствовала вкус семьи...
Внезапно ворота склада с грохотом вылетели внутрь, снесенные бронированным "Гелендвагеном". Раздались выстрелы, крики, вспышки света. Спецназ отца. Оказывается, у Виктора Самойлова была не просто охрана, а маленькая частная армия.
Виктор ворвался внутрь первым, в бронежилете поверх рубашки, с пистолетом в руке. Он выглядел не как бизнесмен, а как зверь, защищающий свое потомство.
Шрам попытался прикрыться Алисой, приставив ствол к её виску.
— Назад! Убью!
Виктор замер. В десяти метрах от них. Его руки не дрожали.
— Отпусти её, Сергей. Ты проиграл. Дом окружен.
— Мне терять нечего! Я заберу её с собой в ад!
Взгляд Виктора встретился с взглядом Алисы. В этот момент между ними произошел безмолвный диалог.
"Не бойся", — говорили его глаза.
"Я верю тебе", — отвечали её.
— Сергей, помнишь, как мы играли в покер? — вдруг спокойно спросил Виктор. — Ты всегда блефовал, когда у тебя была плохая карта.
— Это не блеф! — заорал Шрам.
В ту долю секунды, когда Шрам отвлекся на крик, Виктор выстрелил. Не в голову, а в плечо, держащее оружие. Шрам взвыл, пистолет упал. Спецназ скрутил его мгновенно.
Виктор подбежал к Алисе, дрожащими руками разрезая веревки ножом. Как только её руки освободились, она, вопреки всему, не отстранилась, а вцепилась в него, уткнувшись лицом в жесткий кевлар бронежилета.
— Папа... — прошептала она впервые вслух.
Виктор обнял её так сильно, что у неё перехватило дыхание. Он гладил её по волосам, шепча какие-то бессвязные слова успокоения.
— Прости меня. Прости, что втянул тебя в это. Я думал, прошлое похоронено.
— Прошлое никогда не умирает, — сказала Алиса, отстраняясь и вытирая кровь с губы. — Но мы можем с ним справиться. Вместе.
Год спустя. 23 декабря.
Особняк Самойловых снова сиял огнями. Но теперь атмосфера была другой. Ворота были открыты. Во дворе стояла огромная елка, вокруг которой бегали дети — воспитанники подшефного детского дома, который курировал фонд "Шанс".
Алиса стояла на крыльце, наблюдая за праздником. Рядом с ней стоял Виктор. Он держал на руках маленького щенка, которого Катя выпросила на Новый год.
— Ты веришь, что всё это реально? — спросил он.
— Иногда мне кажется, что я проснусь в своей однушке, — честно ответила Алиса. — Но потом я вижу счета, которые нужно оплатить для стройки нового корпуса, и понимаю — нет, это реальность.
Елена вышла к ним с подносом горячего глинтвейна.
— Мальчики и девочки, не мерзните. Алиса, к тебе там пришел какой-то молодой человек. С цветами. Говорит, журналист, хочет интервью о фонде, но смотрит на тебя так, будто хочет не интервью, а руку и сердце.
Алиса рассмеялась. Это был Дима, фотограф, с которым они познакомились на благотворительной выставке.
— Я разберусь с прессой, — подмигнула она отцу.
Виктор посмотрел ей вслед. В его взгляде больше не было ни вины, ни боли. Только гордость.
— Она сильная, — сказала Елена, обнимая мужа.
— Она лучше меня, — ответил Виктор. — Я строил стены, чтобы защититься от мира. А она строит мосты.
Вечером, когда дети разъехались и дом затих, они вчетвером сидели у камина. Катя уснула прямо на ковре в обнимку со щенком. Алиса читала вслух свой новый рассказ. Виктор слушал, закрыв глаза, и впервые за двадцать четыре года в этот день он не чувствовал призрака Маши за спиной. Маша была не в прошлом. Она продолжалась в этой уверенной, талантливой девушке, которая читала сказку о девочке, победившей дракона своим взглядом.
Алиса закончила читать.
— Ну как? — спросила она.
— Финал хороший, — сказал Виктор. — Но я бы добавил одну деталь.
— Какую?
— Дракон не просто был побежден. Он был приручен. И стал охранять замок.
Алиса улыбнулась. Она поняла метафору.
— Договорились. Я внесу правки.
За окном снова падал снег, укрывая "Серебряный Бор" белым одеялом. Но теперь за высокими заборами не было холода изоляции. Там была жизнь. Сложная, запутанная, с рубцами от старых ран, но настоящая.
Алиса посмотрела на свое отражение в темном окне. Там, рядом с её лицом, отражалось лицо отца. Они были похожи. И теперь это сходство не пугало, а давало силу. Она знала: что бы ни случилось, она больше никогда не будет стоять одна перед закрытыми воротами. У неё есть ключи. И у неё есть дом.
