Глава I Ночная смена
Коридоры городской клинической больницы ночью были похожи на катакомбы: длинные, с тусклыми лампами и запахом антисептика, въевшегося в стены. Тишина то и дело нарушалась резким звоном телефона из приёмного покоя, скрипом каталки или хриплым кашлем из какой-то палаты.
Доктор Николай Веденин сидел в ординаторской, полусогнувшись над папкой с историей болезни. На столе перед ним стояли три пустые кружки из-под дешёвого кофе и нераспечатанный шоколадный батончик. Он не чувствовал усталости — только привычную пустоту, знакомую после каждой ночной смены.
Сквозь мутное окно проглядывался двор: асфальт, лужи, и ветер, гонящий одинокий пластиковый пакет. Мир за пределами больницы казался вымершим.
Дверь внезапно распахнулась:
— Николай Сергеевич, Вас срочно в операционную вызывают, там с огнестрелом доставили! — быстро проговорила молоденькая медсестра — неопытная, немного растерянная, но она старалась держаться.
Он кивнул, поднялся, поправил воротник халата и быстрым шагом пошёл за ней.
В операционной, как всегда, пахло кровью и тревогой. На столе лежал парень лет двадцати пяти, бледный, с лицом, искажённым от боли даже сквозь наркоз. Пуля прошла через живот. Вокруг суетились анестезиолог и две медсестры. Один лишь Веденин оставался спокойным.
— Давление падает! — выкрикнул кто-то.
— Держите. Скальпель. — произнёс он ровно, словно объявил команду в шахматной партии.
Лезвие блеснуло в свете ламп. Его руки двигались быстро и точно — будто играли музыку, в которой нет ни одной лишней ноты. В этот момент весь мир сужался до разреза ткани и ровного биения сердца на мониторе.
Через три часа пациент дышал ровно, ритм стабилизировался.
Веденин снял перчатки, тщательно вымыл руки и не глядя на коллег, вышел в коридор. Подошёл к зеркалу: осунувшееся лицо, усталые глаза. Холод, спрятанный в глубине взгляда, выдавал другое.
Он вспомнил другого пациента — того, что находился этажом ниже. Мужчина лет сорока пяти, виновник сегодняшней аварии. Пьяный, врезался в автобусную остановку. Две женщины сейчас в реанимации, бороться за свою за жизнь, ребёнок погиб на месте. Сам же виновник лежит под капельницей. Жить будет. И суд похоже, ему не грозит. Такие откупятся.
Николай закрыл глаза. В тишине коридора он вдруг ясно услышал голос отца — обрывок, засевший в памяти навсегда:
— Помни, Коля… никогда не режь лишнего.
Он открыл глаза и снова посмотрел в зеркало. Снаружи — уважаемый хирург, надёжный и холодно-спокойный. В глубине же глаз — огонёк, который становился всё ярче.
«Эта опухоль не останется в организме, — отметил он про себя. — Вопрос лишь во времени».
Больница к утру всегда выглядела особенно уставшей. Свет в коридорах становился жёстче, запах антисептика казался навязчивым, и даже стены, покрытые старой краской, словно выдыхали вместе с врачами. Веденин шёл по длинному коридору, снимая перчатки и чувствуя, как сквозь усталость пробивается нечто другое — холодное, собранное, почти ясное.
Он заглянул в реанимацию. На койках лежали две женщины — бледные, подключённые к аппаратам, каждая из которых сражалась за жизнь. Рядом сидели родственники: одна пожилая мать, сгорбившаяся в кресле и тихо шептавшая молитвы, и мужчина средних лет, потерянный, с красными от бессонницы глазами. Их горе наполняло пространство тяжёлым, почти вязким воздухом.
Через стекло Веденин видел виновника — того самого, кто вчера ночью врезался в остановку. Мужчина спал под действием капельницы, дыхание было ровным, лицо расслабленным. На тумбочке лежал мобильный, в нём периодически загорался экран — входящие сообщения, которые он сейчас не прочтёт. Вернее, прочтёт — но позже, когда придёт в себя.
Николай задержал взгляд. Всё в этом человеке вызывало у него почти физическое отвращение: грязные ногти, синяки под глазами, отёкшее лицо. Он знал таких слишком хорошо — их привозили в приёмное после драк, после запоев, а потом они снова уходили и снова возвращались. Они были как хроническая инфекция, которую нельзя вылечить таблеткой.
В голове всплыл голос коллеги, услышанный накануне в ординаторской:
— Да его отмажут. Уже звонили сверху. Скажут, что не виноват. Устал, стресс, сердце прихватило… и всё.
Веденин вышел в коридор и остановился у окна. На улице бледнел рассвет, по пустынной дороге проехала одинокая машина. Он смотрел, как её свет исчезает вдалеке, и думал о том, что этот мир действительно несправедлив — не как абстрактная фраза, а как холодный факт. Люди, которые ценны, умирали на операционном столе каждую неделю, а такие, как этот водитель, жили, и жили долго.
Мысль оформилась без пафоса, без эмоций — как медицинский диагноз:
«Этот человек — опухоль. Если его не удалить, он будет снова и снова заражать всё вокруг».
Он провёл остаток смены на автопилоте. Ставил подписи, консультировал пациентов, отвечал на вопросы медсестёр. Но в глубине сознания всё время держал один образ — отёкшее лицо мужчины в палате. В его памяти оно уже не было лицом конкретного человека. Оно стало символом.
Когда утро окончательно вступило в силу, Веденин вышел из больницы. Ветер был свежим, пахнул сыростью и бензином от стоящих поблизости автомашин. У ворот толпились люди — кто-то ждал новостей, кто-то курил, кто-то просто стоял и с надеждой всматривался в окна верхних этажей. Веденин прошёл мимо них спокойно, без слов.
Он пошёл по улице, и каждый шаг отдавался внутри странной лёгкостью. Он знал, что решение принято. Не нужно было ни дискуссий, ни оправданий — всё было просто и ясно. Как постановка диагноза и выбор метода лечения.
Вечером того же дня он вернулся. Больница продолжала жить своим шумом: приёмное, скорая, запах хлорки, суета. Никто не удивился, что хирург задержался — у него всегда хватало дел. Он поднялся на четвёртый этаж и вошёл в палату.
Пациент лежал один. Свет ночника освещал его лицо, делая его ещё более чужим. Мужчина был в сознании, он открыл глаза, увидел Веденина и попытался что-то сказать, но губы дрожали, язык был тяжёлым.
— Всё хорошо, — сказал Николай ровным голосом, проверяя капельницу. — Спите.
Он вынул из кармана шприц. Движения были медленными, размеренными, точными — такими же, как на операционном столе. Никакой спешки, никакой лишней суеты.
Вколов иглу, он наблюдал, как глаза мужчины расширились, как дыхание сбилось, стало прерывистым, а затем остановилось.
В палате снова воцарилась тишина. Монитор ещё несколько секунд показывал хаотичные линии, а потом экран опустел.
Веденин снял перчатку, положил ее в карман халата, слегка поправил одеяло на теле. Всё выглядело так, словно сердце просто не выдержало. Так иногда, бывало.
Он постоял секунду у койки, посмотрел на лицо мёртвого. Теперь оно выглядело спокойным. И впервые за многие годы он почувствовал странное облегчение.
Вышел так же тихо, как и вошёл. В коридоре горел холодный свет, медсёстры обсуждали между собой какую-то рутину. Никто не обратил внимания на проходящего мимо хирурга.
Для всех он оставался врачом. Только он сам знал, что в эту ночь провёл свою первую «операцию» за пределами операционной.
Глава II. Осознание
Утро в квартире Веденина начиналось одинаково. Чайник, чёрный кофе без сахара, хлеб, слегка подсушенный на сковородке. На столе — медицинский журнал, раскрытый на недочитанной странице. Но сегодня за привычной рутиной скрывалось что-то новое.
Он пил кофе и ощущал странное спокойствие. Вчерашняя ночь не терзала его, не вызывала сомнений. Наоборот — казалось, что всё произошло естественно, почти правильно. Как если бы он вырезал некроз, избавил организм от мёртвой ткани.
Он достал из шкафчика блокнот. Небольшой, в кожаном переплёте. Обычно он записывал туда редкие мысли, которые не доверял компьютеру. Сегодня он впервые написал туда одно слово:
«Пациент №1».
Рядом — дату и короткое описание: «Мужчина, 45 лет. ДТП. Трое пострадавших, один погиб. Алкогольное опьянение. Социально опасен. Исход: летальный».
Строчки выглядели сухо, по медицинский. Ни эмоций, ни подробностей — только факты. Он перечитал запись и понял, что именно так и должно быть.
С этого дня всё должно было быть оформлено правильно. Чётко, системно.
В клинике он держался так же, как всегда. Никто не заметил в нём изменений, все тот же ровный голос, уверенные движения, привычная сдержанность. Коллеги обсуждали усталость и проведенные операции, родственники радовались тому, что их близкие живы и их здоровью уже ничто не угрожает, дежурные медсёстры перешёптывались о романах. А он шёл по коридорам и чувствовал себя человеком, который знает больше других.
Вечером, возвращаясь домой, он зашёл в продуктовый. На кассе он стоял за мужчиной, который громко ругался с продавщицей из-за сдачи. Толстый, с лицом, налитым красными пятнами, воняющий дешёвым алкоголем. Веденин молча наблюдал, как тот швырнул мелочь на прилавок и, шатаясь, вышел наружу.
В этот момент у него в голове прозвучала та же мысль, что и ночью в больнице:
«Опухоль. Если её не удалить, она будет расти».
Вернувшись домой, он достал из ящика стола коробку с инструментами. Хирургический набор, собранный ещё студентом в ординатуре. Чистые скальпели, пинцеты, иглы, нити. Он доставал их один за другим, раскладывая на столе, словно проверял их перед операцией.
Затем включил лампу и начал обрабатывать металл спиртом. Каждый предмет он держал в руках долго, внимательно, словно разговаривал с ним.
Это был не жест сумасшедшего, а привычка хирурга. Он всегда верил: инструмент нужно уважать, тогда он будет служить.
И только после этого он снова открыл блокнот. Внизу под первой записью оставил свободное место и аккуратно написал:
«Ритуал. Правила».
Он долго думал, формулируя каждое слово.
Никогда не брать невиновных.
Никогда не действовать импульсивно.
Каждый «пациент» должен быть опасен для общества.
Всё должно выглядеть естественно.
Эти правила были просты, но в них заключалась вся суть. Они превращали его поступок не в убийство, а в процедуру.
Перед сном он снова посмотрел в зеркало. Его отражение не изменилось. Те же усталые глаза, тот же аккуратно подстриженный врач. Но теперь он видел там ещё и что-то новое.
Сдержанный холод внутри него обрёл форму. Теперь у него был порядок, система. Не хаос, а метод.
«Пациент №1» был только началом.
В будни, жизнь в клинике текла однообразно: консультации, обходы, дежурства, мелкие конфликты в коридорах. Для всех это был поток случайностей. Для Веденина — привычная работа, за которой он теперь видел больше, чем прежде.
После первой «операции» он чувствовал себя не преступником, а скорее врачом, который сделал то, что должен был. Словно избавил организм общества от воспаления. Но организм был огромным и больным, и очагов инфекции в нём хватало.
Он ждал. Не торопился. Смотрел.
В приёмном покое всегда хватало зрелищ. Сюда приходили те, кто споткнулся на льду, получил травму на стройке, выпил лишнего. Иногда привозили пьяных дебоширов, избитых в драках. Пострадавших в авариях, в семейных ссорах, да и просто больных кому требовалась неотложная помощь врачей, в том числе и хирурга.
В тот вечер бригада скорой привезла мужчину лет пятидесяти. Он был в грязной куртке, с разбитым носом и запахом спирта, который невозможно было перебить даже нашатырём. Мужчина громко ругался, пытался ударить санитаров, а потом вдруг начал орать, что «всё равно его отпустят».
— Опять этот… — пробормотала медсестра в приёмном. — Каждую неделю то морду разобьют, то сам кого покалечит. У него условка, но всё равно ходит по району королём.
Веденин слушал молча. Он смотрел не на слова, а на выражение лица. В нём было всё: наглость, уверенность в своей безнаказанности, грязь, которая липла к этому человеку годами.
Он подошел к пострадавшему, проверил пульс, сделал формальное заключение. Но мужчина смеялся ему в лицо.
— Док, мне тут делать нефиг. Всё равно через пару часов свалю. У меня свои дела.
Николай кивнул и ничего не ответил.
Позднее вечером, уже дома, он открыл блокнот. На чистой странице написал:
Кандидат №2. Мужчина, около 50. Алкоголь. Известен в районе как дебошир. Условное наказание. Агрессивен. Опасен.
Он задумался, положив ручку. Внутри не было того же чувства ясности, как в первый раз. Слишком много сомнений: убил ли он действительно кого-то? Или пока лишь портил жизнь окружающим?
Но именно это сомнение сделало его выбор окончательным. Внутренний голос говорил: «Сейчас он выглядит смешно и жалко. Но завтра, пьяный, он может ударить женщину, избить ребёнка, сесть за руль».
Организм нельзя лечить наполовину.
Через несколько дней мужчина снова оказался в больнице. На этот раз — после драки в подъезде. Его привезли с ушибами и рассечённой губой. Лежал в палате, жаловался, что все «менты-козлы» и «соседи-сволочи».
Веденин вошёл к нему ночью. Пациент спал. Дежурная медсестра в этот час как раз вышла на пост — ставить капельницу другому больному.
Он подошёл к кровати. С минуту он стоял, смотрел, опершись ладонями на металлическую спинку кровати, и слушал дыхание мужчины. Потом достал из кармана шприц.
Рука двигалась спокойно, без дрожи. Укол. Пауза. Несколько секунд борьбы организма — и тишина.
Всё выглядело естественно: остановка сердца на фоне алкоголизма и травмы. Таких случаев в этой больнице было десятки.
Выйдя в коридор, Веденин задержался у окна. За стеклом была ночь, редкие фонари и пустая улица. Он смотрел в темноту и думал о том, что теперь у него есть не только правила, но и порядок.
Пациент №2.
И теперь он знал: список будет продолжен.
Глава III Миссия
Больница жила привычной рутиной: пациенты приходили и уходили, дежурные смены сменялись утренними обходами. Никто не видел в недавних смертях ничего необычного. Две остановки сердца у хронических алкоголиков подряд? Для реанимации это почти будни.
Но Веденин знал: каждое движение оставляет след. И каждый след когда-нибудь может обернуться против него.
Утром в ординаторской разгорелся разговор. Старший врач, седой и педантичный, листал истории болезни.
— Странно, — сказал он, отодвигая очки на кончик носа. — У обоих пациентов внезапная асистолия. И оба ночью.
— Ну, у таких организм как порох, — ответил заведующий отделением, отмахиваясь. — Алкоголь, сердце убитое. Мы же не боги.
Разговор быстро угас, но в голове Веденина он отозвался глухим ударом и заставил задуматься.
Вечером он сидел в своей квартире за кухонным столом. На столе снова лежал блокнот, рядом — хирургические инструменты, вычищенные и уложенные в тканевый чехол. Он достал ручку и вывел аккуратные строки:
Пациент №1. Пациент №2.
Под ними оставалось пустое место, которое манило, требовало продолжения. Но вместе с этим требовало и осторожности.
Он вспомнил выражение лица коллеги, мелькнувшее на секунду утром: лёгкая тень сомнения. Умные глаза врача редко бывают равнодушными. Даже если слова звучат спокойно.
Через пару дней в больнице появился следователь. Молодой, с живыми глазами и нервной улыбкой. Формально он пришёл по другому делу — проверка после дорожной аварии. Но заодно поинтересовался у дежурных про «внезапные смерти».
— Бывает ли у вас так часто? — спросил он, делая пометки в блокноте.
— Это же реанимация, — пожала плечами медсестра. — Тут всё бывает.
Веденин стоял рядом и слушал. Лицо его оставалось спокойным, но внутри холодная волна прошла по позвоночнику.
Ночью он долго не мог уснуть. Лежал на спине, слушал тиканье часов. Мысли шли медленно, упорядоченно, как на операционном столе.
Ошибки не было. Ни в выборе пациентов, ни в действиях. Всё выглядело естественно. Но сам факт, что кто-то задал вопросы, значил одно: он больше не безопасности. Если это будет повторяться дальше – его найдут.
Он встал, включил свет и снова открыл блокнот. Под правилами добавил ещё одно, пятое:
5. Никогда не оставлять повторяющихся следов.
Теперь он понял: каждый новый шаг должен быть продуман ещё тщательнее и не быть похожим на предыдущий.
Утром он шёл на работу, и город казался другим. Люди вокруг спешили по своим делам — женщины, мужчины, школьники. Все они жили обычной жизнью, ничего не подозревая.
А он шёл среди них и чувствовал себя хирургом, которому предстоит выполнять самые сложные операции: не только удалять опухоли, но и делать это так, чтобы никто никогда не заметил разрезов.
День был серым и тягучим. С утра моросил дождь, стеклянные двери больницы покрылись мутной влагой, коридоры наполнились запахом мокрой одежды, не считая все того же антисептика. Веденин шёл по отделению, чувствуя усталость, но внутри его не покидало странное чувство равновесия.
После «Пациента №2» он стал внимательнее к деталям: к тому, что говорит, к тому, как смотрит, как двигается. Любое неосторожное слово, любой жест могли стать «следом». Он контролировал себя с хирургической точностью.
Но именно в этот день что-то изменилось.
В палате лежала девочка лет десяти. Худенькая, бледная, с большими глазами, в которых не было страха, только тихое терпение. Она попала в клинику по скорой, с сердечным приступом. Тяжёлая операция на сердце. Сутки под аппаратами, теперь — долгий реабилитационный путь.
Когда Веденин зашёл, она сидела на кровати, обнимая мягкого медвежонка. Медсестра успела шепнуть: мать работает допоздна, отца нет. Девочка почти всегда одна.
— Здравствуйте, доктор, — сказала она неожиданно звонко. — Вы похожи на учёного из кино.
Веденин усмехнулся краешком губ.
— Это плохо или хорошо?
— Хорошо. Учёные всегда знают, что делать.
Он присел на край кровати, проверил её пульс, заглянул в глаза. Девочка держалась мужественно, даже когда он касался послеоперационных точек.
— Если я не ошибаюсь, тебя же Лизой зовут?
Девочка слегка улыбнулась и кивнула головой.
— Ты не боишься? — спросил Веденин.
— Нет. Только иногда по ночам. Тогда я разговариваю с медвежонком. Он хороший, он меня слушает. И мне тогда не страшно.
Веденина кольнуло что-то внутри. Это было непривычное ощущение — не холодная оценка, не профессиональная отстранённость, а что-то почти забытое.
Вечером он зашёл в ординаторскую. Там обсуждали очередного пациента — пьяного мужчину, поступившего после драки. Разговор был грубый, циничный. Коллеги хохотали, кто-то сказал: «Таким вообще лечиться запрещать надо».
Веденин молчал. Перед глазами стояли глаза девочки и её медвежонок. Он думал о том, что в этом огромном организме общества есть не только опухоли, которые нужно удалять. Но есть и то, ради чего все это он делает.
Ночью, вернувшись домой, он снова открыл свой блокнот. Под правилами и записями он добавил ещё одну строку, короткую, без номера:
«Вывод. Уничтожать только ради защиты тех, кто не может защитить себя».
Он долго смотрел на эту запись. Теперь в его системе появилось нечто новое: цель, смысл, почти миссия.
На следующее утро он снова зашёл в палату к девочке. Она улыбнулась ему так, как будто ждала целую вечность.
— Доктор, а вы ведь тоже хороший слушатель, да?
И Веденин впервые за много лет почувствовал, что это правда.
Город жил своей вечерней жизнью. На центральных улицах шумели бары, в торговых центрах мерцали вывески. На окраинах же была тишина. Горели редкие фонари. Запах дешёвого пива и кучки подростков, сидящих на детских площадках.
Веденин возвращался домой, когда на перекрёстке услышал визг тормозов. Чёрный внедорожник, не снижая скорости, пролетел на красный, едва не зацепив женщину с ребёнком. Она успела оттащить мальчика за руку, упала на асфальт. Машина лишь мигнула фарами, а затем скрылась за поворотом.
Веденина охватило чувство, которое он раньше не знал так остро: ярость, перемешанная с холодной ясностью. Он проводил взглядом номер автомобиля. Запомнил его сразу, как хирург запоминает расположение органов перед операцией.
Через день этот же внедорожник стоял у входа в администрацию района. Водитель курил в стороне, а из дверей вышел мужчина в дорогом пальто. Лицо уверенное, сытое, властное. Его сопровождали помощники, он что-то резко сказал в телефон и сел в машину.
Веденин узнал его — чиновник, имя не раз мелькало в новостях: то скандал с землёй, то контракты на строительство. Но каждый раз всё заканчивалось одинаково: «проверки нарушений не выявили».
Поздно вечером в ординаторской коллеги обсуждали того же человека. Один врач вздохнул:
— Он в прошлом году закрыл нашу поликлинику. Теперь люди ездят через весь город. А деньги, говорят, ушли на какой-то торговый центр.
— Да, — добавила медсестра. — А его сын устроил ДТП, девочку сбил. И что? Откупились.
Веденин молчал, но внутри уже всё решилось. Если раньше он видел «пациентов» на дне общества, то теперь понял: настоящая опухоль растёт сверху. И она куда опаснее любого пьяницы с ножом.
Ночью он сидел у окна своей квартиры. Город был в тумане, свет фонарей расплывался в молочной дымке. На столе перед ним лежал блокнот. Веденин взял ручку и вывел чёткие строки:
Кандидат №3. Чиновник. Власть. Коррупция. Беспредел на дорогах. Опасен для многих.
Рука его дрогнула впервые за долгое время. Это был другой уровень. Здесь нельзя было рассчитывать на случайность или естественный исход. Здесь требовался план — операция высокой точности.
И поэтому в свободное от работы время, он начал «охоту на чиновника». Сначала — наблюдение: во сколько заканчивает работу, куда ездит, где обедает, кто рядом. Он смотрел на него так же, как смотрел бы на опухоль под микроскопом: изучал структуру, связи, точки уязвимости.
Через неделю у него был готов портрет. Чиновник любил задерживаться по вечерам в ресторане на окраине. Там он выходил на улицу покурить в одиночестве, иногда садился в машину первым, пока водитель догонял.
Это было окно. Та брешь, через которое можно было достать «слугу народа»
В тот вечер дождь моросил мелкой сеткой. Веденин стоял напротив ресторана в тени деревьев. В кармане — шприц. В голове — холодная ясность.
Чиновник вышел, поправил пальто, закурил. В этот момент он был обычным человеком: без охраны, без громких слов. Просто организм. Организм, разрушающий и ломающий судьбы людей.
Веденин не спешил. Он чувствовал, что от этого выбора зависит его собственное будущее. Если он сделает это — пути назад не будет. Его миссия перестанет быть борьбой с мелкими язвами. Он станет тем, кто бросает вызов системе.
И в этот миг он понял: по-другому уже нельзя.
Дорогие читатели, данная книга участвует в литературном конкурсе черновиков "Новогодний марафон" на сайте ЛитРес. Правила данного конкурса обязывают участников, выкладывать еженедельно часть произведения, т.е. - главу или несколько глав. Время проведения конкурса: 27.11.2025 – 26.02.2026 г. По окончании конкурса, вы можете найти на сайте ЛитРес, полную версию данной книги, перейдя по ссылке: https://www.litres.ru/72859092/
На канале Дзен какое то время, еженедельно, будет выкладываться продолжение данной книги. При достижении 50-60% текста от общего объема книги, выкладка продолжения будет прекращена, по условиям размещения платных книг на сайте ЛитРес.