Большой телевизионный обряд под названием «Песня года», переживший смену вкусов, технологий и здравого смысла. Его нельзя любить или ненавидеть — с ним приходится иметь дело. Я пишу о нем как журналист и современник, не посвящённый в кулуарные тайны, но внимательно наблюдающий за симптомами.
Шесть часов в «Мегаспорте». Зал, рассчитанный на эмоции, а не на выносливость. Сто пятьдесят миллионов рублей бюджета, которые должны были превратиться в праздник, но на деле сложились в нервный марафон с побочными эффектами. Свет бил по глазам, экраны мелькали, артисты выходили и уходили, а в воздухе постепенно сгущалось ощущение странного несоответствия — между масштабом и результатом, между ценником и содержанием.
Это было шоу не для зрителя, а для отчёта. Для галочки, для эфира, для тех, кто давно живёт по инерции. Пышные декорации не скрывали главного: формат устал. Он не скандальный, не дерзкий — он просто выдохшийся. И когда зрители начинали покидать зал раньше финала, это выглядело не как протест, а как акт самосохранения.
Золотой сезон для тех, кто уже всё видел
Деньги в этот вечер работали исправно. Один-два выхода на сцену оценивались в суммы, за которые в регионах снимают небольшое кино или строят детские площадки. От трёх до семи миллионов — стандартная ставка. Для ветеранов эстрады декабрь давно стал самым тёплым месяцем года. Три концерта — и финансовые вопросы на год вперёд закрыты.
Эта система отлажена и не скрывается. Никто не притворяется, что выходит на сцену ради искусства. Здесь выходят за чеком, за эфиром, за привычным статусом «присутствующего». Народная любовь в смете не значится, и в этот раз это стало особенно заметно.
Киркоров без грима мифа
Филипп Киркоров — фигура особая. Не культ и не герой времени, а человек, который слишком долго находится в кадре, чтобы его можно было воспринимать однозначно. В этом декабре ему исполнилось пятьдесят восемь, и впервые за много лет он выглядел не как проект, а как живой человек. Без агрессивной «обновлённости», без хирургического лоска. Плотнее, старше, спокойнее.
За кулисами он был не поп-королём, а взрослым артистом с повадками подростка. В гримёрке — гитара, новая муза, старые песни и азарт, который никуда не делся. Там, где должны были идти репетиции, раздавался смех и голос, нарочито фальшивящий ради эффекта. Он «кукарекал» не ради искусства — ради реакции, ради будущих заголовков и коротких видео. Это его стихия.
Опоздание на общий номер стало логичным финалом этой импровизации. Штраф — сто тысяч рублей — выглядел почти символически. При гонораре в шесть миллионов это не наказание, а плата за сохранённый образ: артист, которому всё можно. Даже когда можно уже не всем.
Холодный приём без монтажа
Совсем другой оказалась атмосфера вокруг Ларисы Долиной. Семьдесят лет, за плечами — статус, школа, репутация. Но в этот вечер прошлые заслуги не работали как броня. В зале было слышно не аплодисменты, а паузы. А из дальних рядов — отчётливое, неприятное «фу». Не истерика, не бунт, а холодная, почти бытовая неприязнь.
Зал не кричал — зал отстранялся. Это страшнее. Певица вышла, спела и ушла, не задержавшись ни на секунду. От камер, от вопросов, от темы, которую в этот день обсуждали все, кроме неё самой. Суд, скандал, репутационные потери — всё это висело в воздухе плотнее, чем звук оркестра.
Говорят, что в новогоднем эфире можно вырезать что угодно. Даже живое выступление. И тогда останется только вопрос: что сегодня важнее — архив заслуг или текущее отношение зала?
Ведущие, которые застряли в прошлом времени
Сергей Лазарев и Лера Кудрявцева выходили на сцену как проверенная связка, отрепетированная годами. Бывшие влюблённые — этот сюжет давно не новость и давно не правда, но он продолжает исправно работать в кадре. Камеры любят узнаваемые конструкции, даже если внутри они давно пустые.
За кулисами этот «роман» никто не воспринимает всерьёз. Лазарев не скрывает: в начале карьеры подобные истории были удобным дымовым занавесом. Индустрия требовала простых объяснений, и их ей дали. Прошли годы, но сценарий остался тем же. Объятия, улыбки, взгляды в объектив — всё по инструкции.
Лера в этот вечер больше следила за светом и ракурсами. Телевизор не прощает лишних теней. Лазарев же говорил о другом — о чартах, охватах, цифрах. Фестиваль для него давно перестал быть событием. Это инструмент. Платят — значит, игра продолжается. Пять миллионов за вечер — достаточный аргумент, чтобы не переписывать роль.
Молчаливое согласие Игоря Николаева
Игорь Николаев выглядел спокойным до холодности. Очередной выход, привычные улыбки, правильные слова. Совсем недавно его публично назвали предателем — громко, на всю страну. В другой реальности после такого уходят в тень или идут на конфликт. Здесь — делают вид, что ничего не произошло.
В своих комментариях Николаев аккуратно обошёл острые углы. Уважение, литература, Гоголь, вечные ссоры из-за пустяков. Ни одного резкого слова. Он выбрал не правоту, а выживание. В нынешней конфигурации эстрады это рациональный выбор. Старые дружбы больше не котируются так высоко, как лояльность к действующей системе.
Рядом держался Игорь Крутой. Вместе они выглядели как люди, которые знают: главное — не шуметь и не выделяться. Скандалы приходят и уходят, а эфир остаётся.
Молодёжь по ошибке и мэтры не по адресу
Попытка вдохнуть жизнь в формат через «Новую песню года» выглядела как эксперимент без инструкции. В одном блоке — люди, чьи песни давно стали фоном жизни, в другом — персонажи, чья популярность измеряется не нотами, а подписчиками. Всё это перемешали, не объяснив ни зрителю, ни участникам, зачем именно так.
Технические накладки лишь подчеркнули абсурд. Юрий Антонов и Сосо Павлиашвили внезапно оказались в «молодёжном» сегменте. Не как концептуальный ход, а по ошибке. Исправления стоили денег, но не спасли впечатление. Когда блогеры с трудом удерживали тональность, перепевая тех, у кого за плечами десятилетия сцены, зал реагировал не возмущением, а усталостью.
Люди начинали уходить. Не демонстративно — просто вставали и шли к выходу. Около десятой части зрителей не дождались финала. Им было неинтересно гадать, почему рядом с легендами стоят случайные медийные фигуры, и что вообще пытается сказать этот концерт.
Лобби, которое не стареет
Александр Ревва, известный как Артур Пирожков, оказался сразу в двух проектах. Его присутствие — отдельная статья расходов и отдельная строка влияния. Телевизионное лобби работает без сбоев: старые клипы возвращаются в ротацию, новые номера получают лучшее время. Это не заговор — это система, где всё решают связи и проверенная узнаваемость.
В сети давно звучат призывы к бойкоту подобных мероприятий. Не из ненависти, а из усталости. «Песня года» больше не вызывает споров о вкусе. Она вызывает зевоту. Пожилым артистам всё сложнее выходить на сцену, но ещё сложнее — уступать место. Молодые, в свою очередь, не предлагают ничего, кроме шума.
Финал на "Песне года" без фанфар
Деньги освоены, декорации разобраны, эфир будет смонтирован аккуратно и стерильно. Из зала исчезнут неловкие паузы, крики, усталые лица. На экране всё снова станет праздничным и гладким. Но ощущение нафталина, смешанного с блогерским хаосом, никуда не денется.
Этот фестиваль всё ещё жив, но живёт по инерции. И главный вопрос теперь не в том, кто сколько получил за выход на сцену, а в другом: сколько ещё зритель готов терпеть этот спектакль, прежде чем просто перестанет приходить? Что вы об этом думаете?