В трубке повисла тишина. Я слышала только собственное сбившееся дыхание и далёкий гул телевизора у мамы в квартире. За спиной послышался шорох — муж Артём вышел из спальни, заспанно потирая глаза. Он вопросительно посмотрел на меня, и я отвернулась к окну.
— Оля, — наконец произнесла мама таким голосом, будто я ударила её по лицу. — Я не понимаю. Мы же договорились. Я одна, мне не хватает пенсии даже на лекарства.
Я закрыла глаза. Вот оно — вечное чувство вины, которое мама умела вызывать одним только тоном. Словно невидимые веревки стягивали грудь, мешая дышать.
— Мама, мы помогаем, как можем. Но пятнадцать тысяч в месяц — это половина моей зарплаты! Максимке скоро в школу, нужна форма, рюкзак...
— А мне что, умереть? — перебила мама. — Ты же знаешь, что у меня давление, сердце. Без таблеток никак.
Артём обнял меня за плечи, но я еле сдержалась, чтобы не отстраниться. В такие моменты любая поддержка казалась лишней — я должна была справляться сама.
— Мам, послушай, — я старалась говорить спокойно. — Давай мы будем давать тебе семь тысяч. Этого хватит на лекарства и...
— Семь тысяч?! — голос мамы взлетел до визга. — Ты серьёзно? Я всю жизнь тебя растила одна, отказывала себе во всём! Помнишь, как я работала на двух работах, чтобы ты в институте училась? А теперь что — выбросить меня, как старую тряпку?
Я отошла от Артёма и прижалась лбом к холодному стеклу. За окном начинался обычный августовский день. Соседка напротив поливала цветы на балконе. Дворник неспешно подметал двор. Жизнь текла своим чередом, а у меня внутри всё разрывалось на части.
Это началось три года назад, когда мама вышла на пенсию. Тогда она позвонила мне на работу — взволнованная, почти в панике.
— Олечка, я получила первую пенсию. Тринадцать тысяч! Как на это жить?
Я пообещала помогать. Сначала давала понемногу — три тысячи, пять. Потом мама стала жаловаться на здоровье, и суммы выросли. Я не сопротивлялась — ведь это моя мама, она правда растила меня одна после развода родителей. Отец исчез из нашей жизни, когда мне было шесть, и больше о нём никто не слышал.
Но полгода назад мама выдвинула новое требование: пятнадцать тысяч ежемесячно. Плюс оплата коммунальных услуг. Плюс периодические просьбы — то холодильник сломался, то нужно окна поменять, то шубу купить на зиму.
— Оль, мы не тянем, — сказал как-то вечером Артём, показывая мне выписку по карте. — Смотри, мы третий месяц влезаем в кредитку. У нас самих денег не хватает на нормальную жизнь.
— Что я могу сделать? Это моя мама!
— Я понимаю, но у тебя теперь своя семья. Максим растёт, ему нужно многое. Нам нужно откладывать на его образование, на летний отдых хотя бы раз в году съездить всем вместе.
Я знала, что он прав. Но как объяснить это маме?
— Оля, ты всё ещё здесь? — голос мамы вернул меня в настоящее.
— Да, мам.
— Хорошо, — она говорила уже спокойнее, что было ещё страшнее. — Раз ты не хочешь помогать своей матери, я сама разберусь. Может, попрошу у соседки Веры взаймы. Или в социальную службу обращусь — пусть все узнают, какая у меня неблагодарная дочь.
— Мама, не надо так!
— А как надо? Ты отказываешься от родного человека.
Она повесила трубку. Я стояла с телефоном в руке, чувствуя себя последней дрянью.
— Не слушай её, — сказал Артём. — Она манипулирует тобой.
— Откуда ты знаешь? Ты не понимаешь! Она действительно одна, ей тяжело...
— Оля, твоя мама ходит в фитнес-клуб три раза в неделю. Прошлым летом отдыхала в Сочи две недели. Она регулярно покупает себе дорогую косметику — я видел у неё в ванной. При этом жалуется тебе, что умирает с голоду.
Я замерла. Действительно, когда я заходила к маме месяц назад, случайно заметила абонемент в фитнес. Мама отмахнулась: "Это Вера мне свой отдала, у неё заболело колено". А косметика? Мама сказала, что ей подарили на день рождения.
— Она соврала мне, — медленно произнесла я.
— Соврала, — подтвердил Артём. — И не один раз.
В этот момент на кухню вбежал Максим — растрёпанный, в пижаме с человеком-пауком, которую мы купили три месяца назад на распродаже. Штанины уже были коротковаты.
— Мама, а мы сегодня пойдём в парк? Ты же обещала!
Я присела рядом с ним, погладила по вихрастой макушке.
— Пойдём, солнышко.
— А на карусели покатаемся?
Артём и я переглянулись. В кошельке оставалось двести рублей до зарплаты. Одна поездка на карусели стоила сто.
— Покатаемся, — твёрдо сказала я. — Обязательно покатаемся.
На следующий день я поехала к маме. Нужно было поговорить начистоту — без телефонных разговоров, без возможности просто повесить трубку.
Мама открыла дверь в новом халате — явно не из дешёвых. Волосы свежеокрашены, маникюр безупречный.
— О, ты всё-таки приехала, — холодно произнесла она, пропуская меня в прихожую. — Думала, совсем про мать забыла.
— Мам, нам нужно поговорить.
Мы прошли на кухню. Я огляделась. Новая микроволновка на столе. На холодильнике магниты из разных городов — Суздаль, Казань, Владимир.
— Ты ездила в Суздаль? — спросила я.
— При чём тут Суздаль?
— Магнит.
Мама отвернулась к окну.
— Ездила. С Верой на выходные. Всего пять тысяч стоило.
— Мам, — я села за стол, чувствуя, как внутри закипает что-то тяжёлое и неприятное. — Ты постоянно говоришь, что тебе не хватает денег даже на еду. При этом ходишь в фитнес, ездишь отдыхать, покупаешь дорогие вещи.
— И что с того? — мама резко повернулась ко мне. — Я должна сидеть дома в четырёх стенах, как старуха? Мне только пятьдесят семь! Я имею право жить!
— Конечно, имеешь! Но не за мой счёт!
Мы замолчали. Впервые за три года я сказала это вслух.
— Значит, так, — мама села напротив, сложив руки на груди. — Я всю жизнь вкалывала. После развода с твоим отцом осталась ни с чем. Растила тебя одна, отказывала себе во всём. Ты носила нормальную одежду, ходила в кружки, училась в институте. А я? Донашивала старьё, не покупала себе ничего нового годами.
— Мама, я благодарна тебе за всё...
— Не перебивай! — рявкнула она. — Теперь настала моя очередь пожить для себя. Ты выросла, у тебя муж, который зарабатывает. Максим маленький, ему пока много не надо. А мне сколько осталось? Десять лет? Двадцать? Я хочу их прожить достойно!
— За мой счёт, — повторила я тише.
— За счёт дочери! Которую я родила и вырастила!
Я посмотрела на маму — красивую, ухоженную, совсем не похожую на бедную пенсионерку из её рассказов. И вдруг до меня дошло: она не просила помощи. Она требовала компенсацию. За все те годы, которые потратила на меня.
— Мама, ты жалеешь, что родила меня?
Она вздрогнула.
— Что за глупости!
— Нет, серьёзно. Ты сейчас говоришь так, будто я украла у тебя лучшие годы жизни.
Мама отвернулась. Я видела, как дрогнули её плечи.
— Я не жалею, — тихо сказала она. — Просто...
— Просто что?
— Просто устала быть сильной. Устала работать. Устала отказывать себе во всём.
Я встала и обняла маму сзади, положив подбородок ей на плечо, как в детстве.
— Так не надо отказывать себе. Живи, как хочешь. Но, пожалуйста, не обманывай меня. Не манипулируй чувством вины.
Мама всхлипнула.
— А как ещё получить от тебя внимание? Ты звонишь раз в неделю, приезжаешь раз в месяц. У тебя своя жизнь, я понимаю. Но мне так одиноко, Оленька.
Вот оно. Истинная причина всех требований. Не деньги — внимание.
— Знаешь, что я предлагаю, — я села рядом. — Я буду давать тебе семь тысяч каждый месяц. Это реальная сумма, которую мы можем себе позволить. И я буду приезжать к тебе каждые выходные с Максимом. Мы будем гулять вместе, готовить, разговаривать. Хочешь?
Мама смотрела на меня покрасневшими глазами.
— А если мне правда понадобятся деньги на лекарства?
— Тогда скажешь, и мы что-нибудь придумаем. Но только честно, мам. Без обмана.
Она кивнула, вытирая слёзы.
— Хорошо.
Прошло полгода. Мы с мамой действительно стали видеться каждую неделю. Сначала было непривычно — мы не знали, о чём разговаривать, кроме денег и проблем. Но постепенно нашли общие темы. Оказалось, мама отлично печёт пироги, а я этого даже не знала. Мы начали вместе готовить воскресные обеды.
Максим полюбил бабушку — настоящую, не ту, что вечно жаловалась по телефону. Мама научила его играть в шахматы и рассказывала невероятные истории из своей молодости, от которых я сама была в шоке.
А ещё мама устроилась на полставки в библиотеку недалеко от дома. Платили немного, но она сияла, рассказывая о работе. Оказалось, ей просто было скучно сидеть дома одной.
— Знаешь, — призналась она как-то, когда мы сидели на её балконе с чаем. — Я правда была не права. Требовала от тебя слишком много.
— Мам, всё в порядке.
— Нет, подожди. Я хочу сказать. После развода с твоим отцом я так боялась остаться одна, что пыталась привязать тебя к себе чем угодно. Деньгами, чувством вины, манипуляциями. Думала, так ты будешь больше обо мне заботиться.
— И что теперь?
Она улыбнулась.
— А теперь понимаю — настоящая близость не покупается. Она строится на честности.
Мы допили чай в тишине. Внизу Максим гонял с соседскими детьми мяч. Было тепло и спокойно.
На телефон пришло сообщение от Артёма: "Оль, посмотри счёт. Мы впервые за год остались в плюсе!"
Я показала маме, и она рассмеялась.
— Пошли печь пирог? — предложила она.
— Пошли.
Мы вернулись на кухню, и я поймала себя на мысли: только сейчас, в тридцать два года, я по-настоящему узнала свою маму. Не как источник проблем или чувства вины, а как живого человека со своими страхами, мечтами и болью.
И знаете что? Это оказалось намного ценнее любых денег.