Дверь закрылась, и сразу же щёлкнул умный замок. Миша облокотился о косяк, проводя рукой по лицу.
Рядом стояла Катя, её взгляд блуждал по квартире, выискивая возможные слабые места.
— Всё? — спросила она, и в её голосе послышалось напряжение.
— Всё. Холодильник на кухне заполнен скромно и непритязательно: молоко, яйца, "Докторская" колбаса, картошка. Всё ценное — здесь, — Миша похлопал по матовой дверце встроенного шкафа.
Катя вздохнула. Завтра должны были приехать родители Миши — Владимир Степанович и Галина Петровна.
Люди добрые, душевные, но с непреложным правилом: "В деревне всё своё и всё полезное".
Их визиты всегда заканчивались тем, что половина запасов, заботливо купленных молодыми, отправлялась в провинцию в багажнике их старенькой "Лады", а холодильник заполнялся банками солений, варений, салом и грибами.
Происходил своего рода обмен, на который супруги своего согласия не давали, а их и не спрашивали.
Последней каплей стала история с пармской ветчиной и сыром с голубой плесенью, которые Галина Петровна, не мудрствуя лукаво, пустила на пирожки с картошкой, сказав: "Пахнет чем-то, должно быть, портится".
*****
На следующий день всё началось по плану. Владимир Степанович, крепкий, с живыми глазами под густыми бровями, с довольным видом поставил на стол огромные сумки.
Галина Петровна, круглолицая и хлопотливая, сразу же принялась заполнять кухонный холодильник привезёнными дарами: банками с огурцами и помидорами, вареньем из крыжовника, огромным отрезом домашней колбасы.
— Вот это — настоящее, — говорила она, расставляя банки. — Без всякой химии. Вам в городе такого не достать.
Миша и Катя кивали, улыбались и благодарили. Вечер прошёл за долгим ужином с рассказыванием деревенских новостей.
— Что-то у вас в холодильнике ничего изысканного на этот раз нет? — недоуменно проговорила Галина Петровна.
— Последовали вашим советам, — улыбнулась в ответ Катя.
Пожилые супруги обменялись задумчивыми взглядами. Они никак не рассчитывали уезжать домой с пустыми руками.
В тот вечер они легли спать в двенадцать часов ночи, сославшись на усталость. Едва из гостиной послышался храп, Миша и Катя пробрались на кухню и открыли шкаф, где были припрятаны деликатесы.
Катя достала из потаенного шкафа узкую коробку с трюфелями, а Миша осторожно вытащил брусок сыра "Бри" и бутылку утонченного итальянского вина.
Они переглянулись — в их взглядах была смесь вины и торжества. Тихий щелчок откупоренного пробки прозвучал необычно громко.
И тут же в дверном проеме, озаренном светом из холодильника, появилась фигура Галины Петровны в ночной сорочке.
Её лицо, обычно мягкое, было искажено немым вопросом и обидой. За её спиной виднелась тень Владимира Степановича.
— Значит, так? — ледяным тоном спросила Галина Петровна. Её голос дрожал. — Прячете от нас? От родных?
На кухне повисла гнетущая тишина. Катя замерла с трюфелем в руке, Миша инстинктивно спрятал сыр за спину.
— Мама, папа, мы не хотели… — начал Миша, но его перебил Владимир Степанович.
— Объясняйте, дети. Объясняйте, зачем этот театр? Этот… заговор? — он ткнул пальцем в сторону шкафа.
Слова полились рекой. Катя, уже не сдерживаясь, говорила о пармской ветчине, пущенной на пирожки, о постоянном чувстве, что их дом — перевалочный пункт для "натурпродукта".
Миша, краснея, добавил про "обмен", о котором их никогда не спрашивали. Галина Петровна слушала, и её обида медленно сменялась недоумением, а затем — глубокой, щемящей болью.
— Так вы нас… за за наглецов считаете? — прошептала она. — Мы же от чистого сердца! Мы вам лучшее привозили, всё, что у нас есть! Думали, в городе вы этой дрянью питаетесь… — она кивнула на трюфели, и в её голосе прозвучало презрение. — Мы все и забирали, чтобы вы домашнее, хорошее ели... А вы, оказывается, от нас стали прятать все...
— Простите, но у нас не было иного выхода! — сердясь, воскликнула Катя. — Но у нас тоже есть право на свою жизнь и свои вкусы!
— А на нашу заботу права нет? — вскипел Владимир Петрович. — Прятаться, врать… Мы же не чужие!
Ночь превратилась в череду тягостных разговоров, обвинений и тягостных пауз. К утру стало ясно: примирение невозможно.
Галина Петровна, молча и с поджатыми губами, собрала обратно в сумки все свои банки.
— Мы у вас ничего не брали, поэтому и возвращать нечего, — проворчала женщина.
Владимир Степанович загрузил их в багажник "Лады", его спина была неестественно прямой.
Супруги уехали, не попрощавшись. Старая машина дернулась с места и скрылась за поворотом.
В квартире воцарилась тишина. Миша и Катя молча убрали нетронутые деликатесы обратно в шкаф.
*****
Первые дни были странными. Привычное напряжение перед звонком или сообщением сменилось гнетущим ожиданием.
Телефон молчал. В родительском чате, где обычно Галина Петровна высылала фото первых огурцов или расспрашивала про погоду в городе, последним сообщением оставалось их собственное: "Доехали?", отправленное в ту субботу, оно так и висело без ответа. Катя пыталась заглушить чувство вины.
— Мы отстояли свои границы. Они вели себя невыносимо...
Миша злился. Сначала на родителей — за их непробиваемую обиду, за то, что не смогли понять.
Потом злость, остывая, превращалась в тяжелую, ноющую пустоту в груди. Он ловил себя на том, что машинально заходил на сайт автовокзала, смотрел расписание автобусов в их райцентр, а потом с раздражением закрывал вкладку.
*****
Прошла неделя, вторая... Супруги надеялись, что в день рождения Миши свекры позвонят или напишут.
Однако он прошел тихо, без традиционного звонка в семь утра и песни "С днем рождения тебя!" в дуэте.
Катя, пересилив себя, через месяц, отправила открытку с днем рождения Владимиру Степановичу.
Но ответа не последовало. Супругам стало окончательно очевидно, что свекры смертельно обиделись на них.
— Как-то странно вышло... из-за какой-то еды поругались, — угрюмо проговорил Михаил.
— А что мы должны были по-твоему делать? Молчать и продолжать делать вид, что все нормально? — искренне возмутилась Катя. — Если тебе все равно, то мне... нет! Я не собиралась и дальше отдавать им наши продукты, которые столько стоили!
Мужчина исподлобья посмотрел на жену и, повернувшись, с хмурым видом ушел в гостиную.
Свекры так больше и не давали о себе знать, а родне они очень просто объяснили причину необщения с сыном и невесткой: жадность и скупость.