Попробуйте на минутку закрыть глаза и представить себе Есенина. Что возникает перед внутренним взором? Лихая цыганская косоворотка, растрепанные волосы, тоска в глазах и обязательный стакан в руке, а рядом — бескрайние русские поля да березки. Это привычный, почти иконописный образ, отпечатавшийся в массовом сознании песнями на его стихи и хрестоматийными портретами. Но разве может настоящий, живой человек, поэт, чьи строки вот уже столетие заставляют сжиматься самые черствые сердца, уложиться в эту простую картинку? Он был гораздо сложнее, противоречивее и интереснее. Его жизнь была не плавной песней, а яростной, отчаянной драмой, в которой переплелись нежность и буйство, гениальная простота и мучительная рефлексия, безграничная любовь к родному пепелищу и страшное чувство потери себя в новом, чуждом мире. Давайте же отложим в сторону расхожие клише и попробуем разглядеть человека за легендой.
Его история началась в самом сердце России, в рязанском селе Константиново, что раскинулось на высоком берегу Оки. Он родился в символический день — 3 октября 1895 года, когда отмечалось 800-летие Рязани, словно сама история приготовила ему особую роль. Судьба с самого начала заложила в него двойственность. Отец, Александр Никитич, большую часть жизни проводил в Москве, работая приказчиком в мясной лавке, а мать, Татьяна Федоровна, выданная замуж не по любви, вскоре ушла от мужа и тоже отправилась на заработки, оставив маленького Сережу на попечение бабушки и дедушки по материнской линии, староверов Федора и Натальи Титовых. Так что своим истинным домом, своей вселенной он считал не родительский, а дедовский дом. Дед был личностью незаурядной — зажиточный и предприимчивый крестьянин, он владел баржами для перевозки грузов, но при этом был глубоко верующим старообрядцем, знатоком церковных книг. Он и привил внуку любовь к духовным стихам и библейским сюжетам. А бабушка, Наталья, стала его первой музой и учительницей. Она знала несметное количество песен, сказок, частушек и именно она, как вспоминал сам поэт, подтолкнула его к сочинительству: мальчику не нравились грустные концы некоторых сказок, и он начинал переделывать их на свой лад.
Здесь, в этой избе с запахом дегтя и теплым светом лампады перед божницей, и сформировалась его душа — чувствительная, восприимчивая, впитывающая в себя и древнюю церковную культуру, и стихию народного творчества. Его память была феноменальной с детства, и весь этот огромный пласт фольклора, песен и причитаний навсегда остался с ним. Даже перебравшись в столицу, он до конца дней говорил с мягким, певучим рязанским акцентом, который выделял его среди прочих литераторов. Но не стоит думать, что он был хрупким и беззащитным отроком. Другая сторона его константиновской жизни — это озорство, кулачные бои на замерзшей Оке, где он, несмотря на небольшой рост (около 168 сантиметров), был лихим и сильным бойцом. В нем всегда уживались молитвенная созерцательность и неукротимое, почти языческое буйство. Он и сам признавался, что в детстве у него резко сменялись полосы «то молитвенные, то необычайного озорства, вплоть до кощунства». Эта внутренняя борьба двух начал станет лейтмотивом всей его жизни.
Образование его было типичным для способного крестьянского парня: земское училище в Константинове, где он, кстати, однажды остался на второй год из-за плохого поведения, а затем церковно-учительская школа в Спас-Клепиках. Родители прочили ему карьеру сельского учителя, но в 1912 году семнадцатилетний Сергей, повинуясь внутреннему зову, едет покорять Москву. И здесь начинается его трагический разрыв с корнями. Он работает в мясной лавке у того же купца, где служил отец, затем — корректором в типографии Сытина. Именно в типографии он знакомится со своей первой гражданской женой, Анной Изрядновой, которая была старше его на четыре года. Она вспоминала его в те годы как юношу, целиком поглощенного поэзией и книгами, тратившего все жалованье на литературу и посещавшего собрания, где распространялась нелегальщина. В 1914 году у них рождается сын Юрий, но семейная идиллия длится недолго. Есенин уже чувствует, что Москва ему тесна, что его почти не печатают и не признают. Ему кажется, что настоящая литературная жизнь бурлит в Петрограде, и в 1915 году он, оставив семью, отправляется на север.
Этот переезд стал судьбоносным. Смелый рязанский паренек с тетрадкой стихов является прямо к квартире Александра Блока, которого считал своим учителем, и читает ему. Великий символист, пораженный свежестью и силой этих строк, записывает в дневнике: «Стихи свежие, чистые, голосистые». С легкой руки Блока Есенин мгновенно входит в круги столичной богемы. Его принимают Городецкий, Клюев, который на время становится его близким другом и наставником. Успех приходит стремительно. В 1916 году выходит его первый сборник «Радуница», принесший ему шумную славу «последнего поэта деревни». Его приглашают в салоны, он читает стихи даже императрице Александре Федоровне в Царском Селе, что впоследствии помогает ему избежать отправки на фронт. Казалось бы, вот он, триумф. Но в этом первом успехе уже таился будущий разлад. Его полюбили как диковинку, как экзотического «крестьянского поэта» в сапогах и рубахе, яркий образ которого он отчасти начал культивировать сам. Он вошел в моду, но стал ли он своим в этом блестящем, но чужом мире? Скорее, он стал его заложником.
Революцию 1917 года он встретил с восторгом, увидев в ней воплощение древней крестьянской мечты о справедливости и «мужицком рае». В его стихах тех лет звучат пророческие, утопические ноты: «О Русь, взмахни крылами, / Поставь иную крепь!..». Он верил, что революция освободит и преобразит его родную патриархальную Русь. Но очень скоро, уже к 1918 году, наступило горькое прозрение. Вернувшись в Москву, он видит голод, разруху, насилие. В письме 1920 года звучит страшное разочарование: «Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжёлую эпоху умерщвления личности как живого, ведь идёт совершенно не тот социализм, о котором я думал... Тесно в нём живому...». Этот конфликт между его светлой мечтой и жестокой реальностью стал одной из главных ран его души. Он ощущал себя чужим и в городе, который с его «железным» укладом начинал казаться враждебным, и в деревне, от которой он уже безнадежно оторвался. «Я последний поэт деревни», — напишет он с щемящей тоской. Куда идти? Что делать с этой невыносимой внутренней пустотой?
В поисках выхода он окунается в богемную жизнь, становится одним из основателей имажинизма — движения, ставившего во главу угла яркий, неожиданный образ. Но и здесь он быстро разочаровывается, понимая, что для многих это лишь игра в эпатаж. Он начинает вести жизнь скандалиста и хулигана, запивая душевную боль в кабаках. Этот образ «московского озорного гуляки» был и защитной маской, и отчаянной попыткой заполнить пустоту. Он и сам писал о «позднем» Есенине как о поэте, сделавшем темой своего творчества собственный распад. Но даже в этой маске он оставался трагически искренним. Его личная жизнь в этот период превратилась в болезненный, запутанный клубок. После короткого брака с Анной Изрядновой последовал бурный союз с красавицей-актрисой Зинаидой Райх, от которого родились двое детей — Татьяна и Константин. Брак быстро распался, оставив горький осадок. Позже, уже после развода, он посвятит Райх пронзительное «Письмо к женщине», в котором прямо свяжет их расставание с разладом всей эпохи: «Вы говорили, / Что нам пора расстаться, / Что вас измучила / Моя шальная жизнь...».
Попыткой вырваться из тупика стало его путешествие за границу с Айседорой Дункан в 1922-1923 годах. Этот брак был обречен с самого начала: она — знаменитая, эксцентричная танцовщица на семнадцать лет старше, почти не говорившая по-русски; он — гениальный поэт, не знавший ни слова по-английски. Их общение было больше немым диалогом жестов и страстей. Европа и Америка не исцелили его, а, наоборот, обострили тоску по родине. Он увидел мир технического прогресса, «железного Миргорода», который отталкивал его своим бездушием. Именно там, вдали от России, он с ужасом осознал, какую страну он на самом деле потерял. «С этого момента я разлюбил нищую Россию», — горько признавался он, имея в виду, вероятно, старую, патриархальную Русь, которой больше не было. Вернувшись, он окончательно понимает, что он — лишний человек в новой советской реальности.
Последние годы его жизни — это метания между надеждой и отчаянием. Он пытается начать новую жизнь: женится на Софье Толстой, внучке великого писателя, ездит в Грузию и Азербайджан, где переживает короткий, но яркий творческий подъем, написав «Анну Снегину» и «Персидские мотивы». Но черная тень уже настигала его. Он пишет свою самую страшную поэму — «Черный человек», где ведет диалог с собственным двойником, беспощадно подсчитывающим все его жизненные ошибки и грехи. Эта поэма — крик измученной души, попытка исповеди. Кругом он чувствовал враждебность, его преследовали, ему грозили расправой за резкие высказывания. Он страдал от депрессии и бессонницы, лечился в психоневрологической клинике, но не долечился, сбежал. Он хотел порвать с прошлым, уехав в Ленинград. Там, в номере гостиницы «Англетер», в ночь на 28 декабря 1925 года его жизнь оборвалась.
Обстоятельства его смерти до сих пор вызывают споры. Официальная версия — самоубийство в состоянии глубокой депрессии. Но многие друзья не верили в это, утверждая, что накануне он был полон планов, ждал выхода нового сборника, шутил. Существует и версия об убийстве. Истина, вероятно, так и останется тайной. Но важно другое: его уход стал логичным, почти неизбежным финалом той драмы, которая разворачивалась в его душе с самого детства. Он не смог примирить в себе две России — ту, уходящую, с белыми церквями и тихими водами Оки, и эту, новую, железную и грохочущую. Его сердце, как он сам когда-то предсказал, оказалось той трещиной, которая прошла между двумя мирами.
Что же осталось после него? Осталась невероятная, щемяще-прекрасная поэзия, в которой каждый может найти что-то свое. Любовная лирика, пронзительная в своей обнаженности чувств. Стихи о животных, полные такого сострадания, что, как точно заметил один критик, в них он «более человечен, чем когда говорит о людях». И, конечно, его главная тема — Россия, которую он любил безусловно, мучительно и трагически. Осталась и память о нем в сердцах женщин, чьи судьбы он перечеркнул. Анна Изряднова, пережившая и сына Юрия, расстрелянного в 1937-м, и самого поэта. Зинаида Райх, трагически погибшая в 1939 году при странных обстоятельствах. Преданная Галина Бениславская, литературный секретарь и друг, которая через год после его смерти застрелилась на его могиле, оставив записку: «В этой могиле для меня всё самое дорогое...». Айседора Дункан, погибшая от удушения собственным шарфом.
Каким же он был на самом деле? Он был не просто «последним поэтом деревни». Он был сложнейшим сплавом нежности и грубости, смирения и бунтарства, детской чистоты и взрослой горечи. Он был гениальным лириком, сумевшим превратить свою боль и свою любовь в кристально ясные, навеки запоминающиеся строки. Он был странником, так и не нашедшим своего места в стремительно менявшемся мире. Он прожил всего тридцать лет, но успел создать свою вселенную — хрупкую, ранимую и бесконечно прекрасную, как первый иней на рязанском клене. И в этом его главная правда и его вечная тайна.