— Сынок, твоя жена поменяла пин-код! Я не могу снять деньги с ее карты! — визгливый голос свекрови буквально разорвал тишину субботнего утра.
Я замерла с чашкой недопитого кофе. В кухне пахло оладьями и спокойствием, но, судя по всему, и то и другое сейчас испарится. Мой муж Игорь, сидевший напротив в одних пижамных штанах, побледнел так резко, что стал сливаться с белой скатертью. Он растерянно моргал, прижимая телефон к уху, а из динамика продолжал доноситься истеричный поток сознания Лидии Петровны.
— Мам, подожди… Что? — пробормотал он, косясь на меня испуганным взглядом. — Какая карта? О чем ты вообще говоришь? Успокойся, пожалуйста.
— О Танечкиной карте! — вопила трубка так громко, что мне даже не нужно было напрягать слух. — Она же мне пин-код дала! Я полгода ей пользовалась, как человек, а сегодня прихожу к банкомату, вставляю, набираю цифры, а он мне: «Неверный пин-код»! И так три раза! Ты представляешь, какой позор? Очередь стоит, люди смотрят, а я, как дура, стою! Почему она не предупредила? Это же издевательство над пожилым человеком!
Я медленно поставила чашку на стол. Звон керамики о блюдце прозвучал как гонг перед началом боя.
— Дай мне телефон, — тихо, но твердо сказала я, протягивая руку.
Игорь, выглядевший как нашкодивший школьник, которого застукали с сигаретой, безропотно передал мне мобильный. Его руки дрожали.
— Лидия Петровна, доброе утро, — ледяным тоном произнесла я. — Объясните мне, пожалуйста, одну вещь. Каким образом у вас оказалась моя банковская карта?
На том конце провода повисла секундная пауза, но свекровь быстро оправилась.
— Как какая? Твоя, зарплатная! — в ее голосе звучало искреннее возмущение, будто это я украла у нее деньги, а не наоборот. — Игорь мне дал. Сказал, что ты разрешила. Что за глупые вопросы, Таня? Верни все как было, мне нужно в аптеку и за продуктами!
Я перевела взгляд на мужа. Он втянул голову в плечи и начал с неестественным интересом изучать узор на салфетке.
— Игорь дал? — переспросила я, не сводя глаз с супруга. — Сказал, что я разрешила?
— Ну да! — подтвердила свекровь. — Еще полгода назад. Я же жаловалась, что пенсии не хватает, цены растут, коммуналка душит. Вот он, как хороший сын, и помог матери. Сказал: «Бери, мам, Таня не против, мы семья, должны помогать».
У меня потемнело в глазах. Полгода. Шесть месяцев я жила в иллюзии, что просто стала больше тратить на продукты, или цены так взлетели, или я где-то просчитываюсь в мелочах. У меня не было привычки проверять каждую транзакцию до копейки — зарплата приходила хорошая, на жизнь хватало, и я доверяла мужу. А моя пластиковая карта, дубликат которой я когда-то сделала «на всякий случай» и бросила в ящик комода, все это время гуляла по магазинам в руках Лидии Петровны.
— Игорь, — я прикрыла динамик ладонью. — Ты отдал матери мою карту? Без моего ведома?
Муж наконец поднял глаза. В них плескалась смесь вины и жалкой попытки оправдаться.
— Тань, ну не начинай… — заныл он. — Мама просила помочь. У нее действительно сложная ситуация. Пенсия копеечная, лекарства дорогие. Ты же знаешь, у нее давление, суставы…
— И ты решил, что лучшая помощь — это отдать ей доступ к моему счету? — я говорила шепотом, но от этого шепота Игорь поежился. — Почему не к своему? Твоя зарплата тоже позволяет помогать родителям.
— Ну… у тебя же больше выходит, — ляпнул он и тут же прикусил язык, поняв, как это звучит. — И потом, мы же семья. Общий бюджет. Какая разница, чья карта?
— Большая разница, Игорь. Огромная. Это воровство.
В трубке снова зашуршало, и голос Лидии Петровны, видимо, уставшей ждать ответа, снова ворвался в нашу кухню:
— Таня! Ты там уснула? Диктуй новый пин-код, я записываю. Мне еще в «Пятерочку» надо, там сегодня акция на порошок.
Меня накрыло волной ярости, но я заставила себя сделать глубокий вдох. Сейчас не время для истерик. Сейчас время для фактов.
— Лидия Петровна, никакого пин-кода вы не получите. Более того, вы сейчас же вернетесь домой, а мы с Игорем приедем к вам. Нам предстоит очень серьезный разговор.
— Что значит не получу? — взвизгнула она. — Это произвол! Игорь! Игорь, ты слышишь, что твоя жена говорит? Она оставляет мать голодной!
— Мы едем, — отрезала я и нажала отбой.
Поездка до квартиры свекрови прошла в гробовой тишине. Игорь вел машину, судорожно сжимая руль побелевшими пальцами. Пару раз он пытался открыть рот, чтобы что-то сказать, видимо, очередное оправдание про «семейные ценности», но, взглянув на мой профиль, благоразумно замолкал. Я же всю дорогу сидела в телефоне, открыв приложение банка.
Я прокручивала историю операций за последние шесть месяцев, и волосы на голове начинали шевелиться. Снятие наличных. Супермаркеты. Аптеки. Магазины одежды. Обувной. Снова наличные. Суммы были разными — от пятисот рублей до пятнадцати тысяч за раз.
— Двести тридцать семь тысяч, — произнесла я вслух, когда мы остановились на светофоре.
— Что? — вздрогнул Игорь.
— Двести тридцать семь тысяч рублей. Именно столько исчезло с моего счета за полгода благодаря твоей «помощи».
— Да не может быть! — воскликнул он. — Мама говорила, что берет совсем немного. На хлеб, на молоко, на таблетки… Тысяч пятьдесят, ну максимум семьдесят.
— Цифры не врут, Игорь. Банковская выписка — вещь упрямая. Здесь черным по белому: магазин женской одежды «Элегант» — двенадцать тысяч. Салон красоты «Орхидея» — четыре тысячи. Это тоже хлеб и молоко?
Муж молчал, только желваки ходили на скулах. Кажется, до него начало доходить, что мамина «бедность» была несколько преувеличена.
Лидия Петровна встретила нас в прихожей, подбоченившись. На ней был новый цветастый халат, явно не дешевый, а на ногах — мягкие тапочки с пумпонами. Вид у нее был боевой.
— Ну наконец-то! — заявила она вместо приветствия. — Я уже вся извелась. Давление скачет, сердце колотится. Разве так можно с пожилым человеком? Давайте разбираться. Таня, почему ты заблокировала карту?
Мы прошли на кухню. Я села на табурет, положив телефон на стол экраном вверх.
— Лидия Петровна, давайте начнем с того, что брать чужое — нехорошо. Нас этому учат с детского сада. Вы пользовались моей картой без моего разрешения.
— Как это без разрешения? — она картинно всплеснула руками. — Игорь дал! Игорь разрешил! Он глава семьи, он мужчина. Его слово — закон.
— Игорь не владелец этой карты, — четко проговорила я. — И не владелец денег, которые на ней лежат. Это моя зарплата. Мой труд. Мои бессонные ночи над проектами.
— Ой, да не смеши меня! — фыркнула свекровь, наливая себе воды. — «Моя», «твоя»… В семье не должно быть такого деления. Все общее. Ты зарабатываешь, Игорь зарабатывает — все в один котел. А я, как мать мужа, имею право на поддержку. Я его вырастила, выкормила, ночей не спала!
— Поддержка и полное содержание с элементами роскоши — это разные вещи, — парировала я. — Я посмотрела расходы. Двести тридцать семь тысяч за полгода. Это почти сорок тысяч в месяц. У некоторых людей зарплата меньше, чем ваша «добавка» к пенсии.
Глаза свекрови округлились, но она тут же взяла себя в руки. Лучшая защита — это нападение.
— Ты врешь! Не может там быть столько! Я тратила копейки. Только самое необходимое.
— «Элегант», двенадцать тысяч? — я подняла бровь.
— Пальто купила! — выпалила она. — Старое совсем износилось, стыдно на улицу выйти. Что, невестка удавится за пальто для матери мужа?
— «Орхидея», салон красоты?
— Стрижка и покраска! Я женщина, я хочу выглядеть прилично, а не как кикимора болотная. Тебе не понять, ты молодая, а мне уход нужен.
— Магазин бытовой техники, двадцать тысяч?
— Мультиварка! Чтобы сыну твоему, между прочим, вкуснее готовить, когда вы в гости приезжаете. Старая плита совсем плохая стала.
Я перевела взгляд на Игоря. Он сидел, опустив голову, и рассматривал узор линолеума.
— Игорь, ты знал про мультиварку? — спросила я.
— Нет, — буркнул он.
— А про пальто?
— Мама говорила, что купила на распродаже за три тысячи…
— Вот видишь! — торжествующе воскликнула я, обращаясь к свекрови. — Вы обманывали даже собственного сына. Вы говорили, что вам не хватает на еду и лекарства, а сами жили на широкую ногу за мой счет.
— Не за твой, а за семейный! — упрямо гнула свою линию Лидия Петровна. — Ты жена моего сына, значит, обязана помогать.
— Обязана помогать, если есть возможность и желание. Но не обязана спонсировать ваши прихоти, пока сама экономлю. Я, между прочим, полгода не покупала себе новой одежды, копила на отпуск. А вы за эти полгода обновили гардероб и технику.
— Какая ты мелочная! — скривилась свекровь. — Фу, противно слушать. Деньги, деньги, только деньги на уме. Души в тебе нет, Таня. Игорь, скажи ей! Что ты молчишь, как воды в рот набрал? Твою мать оскорбляют, воровкой выставляют!
Игорь медленно поднял голову. В его глазах я увидела то, чего ждала давно — осознание.
— Мам, — тихо сказал он. — Таня права.
Лидия Петровна поперхнулась воздухом.
— Что? Ты… ты идешь против матери? Из-за какой-то бабы?
— Таня — моя жена, мам. Не «какая-то баба». И деньги эти действительно ее. Я не имел права давать тебе ее карту. Я думал, ты будешь брать по чуть-чуть, когда совсем прижмет. Тысячу, две… Но двести тысяч? Мам, это перебор. Это действительно похоже на воровство.
— Ах, воровство?! — Лидия Петровна вскочила, опрокинув стул. Лицо ее пошло красными пятнами. — Родная мать — воровка? Да как у тебя язык повернулся? Я тебя растила, я себе во всем отказывала… А теперь вы вдвоем на меня накинулись? За эти несчастные бумажки? Да подавитесь вы ими!
— Мы не подавимся, — спокойно ответила я. — Мы хотим вернуть свои деньги.
Свекровь замерла. Театральная поза «оскорбленной добродетели» сменилась испугом.
— Какие деньги? У меня ничего нет. Пенсия только на следующей неделе.
— У вас есть пальто за двенадцать тысяч. Мультиварка за двадцать. Новые сапоги, которые я видела в коридоре. И, судя по выписке, еще много чего интересного.
— И что? Ты хочешь, чтобы я это продала?
— Или продавайте, или возвращайте деньгами. Частями. По пять тысяч в месяц, по десять — как сможете. Но долг в двести тридцать семь тысяч вы нам вернете.
— Никогда! — топнула она ногой. — Это подарок! Подарки не отдарки! Игорь мне разрешил пользоваться картой, значит, все, что куплено — мое по праву!
Я вздохнула, достала телефон и демонстративно открыла список контактов.
— Хорошо. Тогда будем решать вопрос по закону. Игорь, конечно, виноват, что дал вам карту. Но он не давал вам права тратить такие суммы. А вы, зная, что карта не ваша, сознательно снимали деньги. Это статья 158 Уголовного кодекса Российской Федерации. Кража. Причем в крупном размере, учитывая общую сумму.
— Ты… ты в полицию позвонишь? — голос свекрови дрогнул и упал до шепота. — На мать мужа? Посадишь меня?
— Я напишу заявление. Пусть полиция разбирается, кто кому что разрешал и кто на что имел право. У меня есть выписки, есть доказательства, что деньги снимались вами. Камеры на банкоматах хранят записи долго.
В кухне повисла звенящая тишина. Лидия Петровна смотрела на меня с ужасом. Она поняла, что я не шучу. В ее мире, где можно манипулировать сыном, давить на жалость и прикрываться возрастом, вдруг появилась жесткая стена реальности — Уголовный кодекс.
— Игорь… — она повернулась к сыну, ища защиты. — Она же сумасшедшая. Она меня посадит. Сделай что-нибудь!
Игорь тяжело вздохнул и потер переносицу.
— Мам, верни деньги. Таня не будет писать заявление, если ты пообещаешь все вернуть.
— Откуда у меня? — заплакала она, уже по-настоящему, без театральщины. — Я же все потратила…
— Значит, придется урезать расходы, — жестко сказал сын. — Продай то, что купила и чем не пользуешься. Пальто с этикеткой? Сдай обратно. Мультиварку — на Авито. Остальное будем вычитать из той помощи, которую я тебе обычно даю. Я буду привозить продукты, но денег на руки ты больше не получишь, пока долг не закроется.
Лидия Петровна опустилась на стул и закрыла лицо руками. Плечи ее тряслись. Мне не было ее жаль. Жалость — это чувство к слабым и беззащитным. А передо мной сидела хитрая женщина, которая полгода обкрадывала собственную семью, считая это своим святым правом.
— Хорошо, — глухо пробормотала она сквозь слезы. — Хорошо. Я верну. Изверги. Родную мать… из-за денег…
Мы вышли из квартиры молча. В машине Игорь долго не заводил мотор.
— Прости меня, — сказал он, глядя перед собой. — Я идиот.
— Да, Игорь. Ты идиот, — согласилась я. — И очень бесхребетный идиот. Как ты мог отдать мою карту? О чем ты думал?
— Я хотел быть хорошим сыном. Она так плакала, так просила… Я думал, это мелочи.
— Хорошим сыном можно быть и за свой счет. А быть хорошим за счет жены — это подлость.
— Я понимаю. Я верну тебе эти деньги. Сам. С моей зарплаты.
— Нет, — покачала я головой. — Деньги вернет твоя мать. Это будет ей уроком. А ты вернешь мне доверие. Если сможешь.
Следующие полгода были непростыми. Лидия Петровна действительно начала возвращать долг. Сначала неохотно, со скандалами и проклятиями в мой адрес при каждой встрече (которые я свела к минимуму). Она сдала пальто в магазин, продала мультиварку и какую-то новую посуду соседке.
Игорь перестал давать ей наличные. Он привозил ей пакеты с продуктами — крупы, курицу, молоко, овощи. Никаких деликатесов. Когда она просила денег на лекарства, он сам ехал в аптеку, покупал строго по списку и привозил чеки. Свекровь дулась, называла нас фашистами, жаловалась всем родственникам, какая у нее ужасная невестка и подкаблучник-сын.
Родственники звонили. Пытались стыдить.
— Танечка, ну как же так? — вещала в трубку тетя Вера из Саратова. — Она же пожилой человек. Ну потратила немного лишнего, с кем не бывает? Простите ей этот долг.
— Тетя Вера, — спокойно отвечала я. — Если я завтра возьму вашу карту и сниму с нее двести тысяч на шубу, вы меня простите?
Тетя Вера обычно замолкала и спешила попрощаться. Свои деньги всем были дороги, а вот чужими распоряжаться легко.
Игорь изменился. Эта ситуация словно сняла с него розовые очки. Он увидел свою мать не как святую мученицу, а как человека, способного на обман и манипуляции. Он стал жестче отстаивать границы нашей семьи. Мы завели правило: все крупные расходы обсуждаются, никаких тайн, никаких «помощей» за спиной друг у друга.
Карту я, конечно, перевыпустила. Теперь она всегда лежала в моем кошельке, а пин-код знал только я.
Через восемь месяцев долг был погашен. Лидия Петровна, отдав последнюю тысячу, заявила:
— Все! Подавитесь своими деньгами! Ноги моей больше у вас не будет!
Она, конечно, погорячилась. Уже через месяц она звонила Игорю с просьбой починить кран, но тон ее изменился. В нем больше не было требовательных ноток владычицы. Там появилась осторожность. Она поняла, что мы — не бездонная бочка и не бесправные дети, а взрослые люди, с которыми нужно считаться.
А я поняла одну важную вещь. Доброта без границ — это саморазрушение. Доверие без контроля — глупость. И иногда, чтобы сохранить семью и уважение к себе, нужно быть «плохой», «жадной» и «скандальной». Нужно уметь сказать «нет», даже если перед тобой плачет пожилая женщина в тапочках с пумпонами. Потому что за слезами может скрываться не горе, а обычная человеческая наглость, которую нужно пресекать на корню.
И если для этого нужно пригрозить полицией — значит, так тому и быть. Зато теперь в моем доме спокойствие, на счете — порядок, а муж наконец-то понял, кто его настоящая семья.
Если вам понравилась история просьба поддержать меня кнопкой палец вверх! Один клик, но для меня это очень важно. Спасибо!