Татьяна стояла у распахнутого окна в больничной палате, наслаждаясь теплом майского солнца, которое нежно грело кожу после долгого времени в полумраке. Она только недавно начала приходить в себя, и теперь каждый миг бодрствования казался настоящим подарком. Но усталость всё равно накатывала волнами, и она засыпала на ходу. Вдруг тихий голосок вырвал её из этой приятной дремоты. Она замерла, пытаясь понять, что происходит.
— Мало денег за вас предлагал, а вы такая красивая, — раздался он снова, словно из ниоткуда.
Татьяна моргнула, огляделась, но в палате никого не было. Неужели это снова то странное состояние, когда реальность ускользает? Нет, она же живая, всё плохое осталось позади, подумала она, крепче ухватившись за подоконник. Она наклонилась вперёд и посмотрела вниз, на лужайку перед зданием больницы.
Там, у самой стены, сидел мальчишка и делил хлеб с тощим серым псом, который жадно хватал каждый кусок, облизывая пальцы ребёнка. Пёс выглядел таким измождённым, что у Татьяны сжалось сердце от жалости.
— Ты кто такой и что ты там говоришь? — спросила она, стараясь звучать спокойно, хотя внутри всё похолодело от неожиданности.
Мальчик поднял голову, откинул длинную чёлку, которая падала на глаза, и посмотрел прямо на неё.
— Я Серёжа, а говорю то, что слышал по правде. Ваш муж предлагал за вас деньги, но очень мало, а вы, тётя, правда очень красивая.
Татьяна почувствовала, как земля уходит из-под ног, но постаралась собраться. Она вспомнила, как муж приходил в палату, но его визиты были редкими и напряжёнными, и теперь эти слова ребёнка как-то странно ложились на те воспоминания.
— За что он предлагал деньги? Расскажи подробнее, Серёжа, — попросила она, опираясь на подоконник, чтобы не упасть.
— А вы меня покормите сначала, и тогда я вам всё объясню толком. У меня тут только хлеб остался, а Шарик, мой пёс, совсем голодный, видите, как он ест?
Татьяна оглядела свою палату, где на тумбочке лежали гостинцы от редких посетителей.
— Ну, покормить я могу, когда обед принесут через пару часов. А пока у меня есть шоколадка, йогурт и несколько апельсинов. Подойдёт вам это?
— Конечно, сойдёт, но обед с вас для меня и для Шарика, договорились? Он такой голодный, каждый день так мучается.
Татьяна кивнула, и мальчик продолжил, не дожидаясь, пока она спустится.
— В общем, ваш муж говорил с врачом и просил, чтобы тот что-нибудь сделал с лекарствами, чтобы вы спокойно ушли и вас уже нельзя было спасти. Вот и деньги предлагал за это.
У Татьяны закружилась голова, она крепче вцепилась в подоконник, но решила не прерывать разговор, чтобы узнать всё до конца.
— А врач что ответил? — спросила она. — Согласился на такое?
— Нет, сказал, что не хочет в тюрьму садиться и будет делать всё, как положено по правилам. А вы думаете, я вру? Зачем мне? Вы на мою маму похожи, мне вам врать незачем.
— Погоди, я сейчас вынесу тебе то, что обещала, обед только через два часа, — сказала Татьяна и опустилась на кровать, чтобы перевести дух.
Она пришла в сознание всего неделю назад, а вставать начала только вчера, и врачи строго запрещали выходить на улицу, но сейчас это казалось неважным. Её трясло от услышанного, дыхание сбивалось, а на глазах наворачивались слёзы. Что за ерунда, подумала она, ребёнок мог просто что-то напутать. Но вдруг правда? Дмитрий никогда не представлялся ей способным на подобное, хотя за последние месяцы их связь заметно напряглась.
Татьяна накинула халат, надела тапочки, порылась в сумке и нашла пару мелких купюр. Карточек не было, крупных денег тоже. Она взяла обещанные гостинцы, вышла в коридор и, держась за стену, направилась к выходу.
Около двери стоял автомат с едой, она купила две пачки чипсов, потому что ничего лучше там не нашлось. Потом подошла к двери и взялась за ручку.
— Татьяна Викторовна, вы куда собрались? — окликнула медсестра с поста. — Вам нельзя выходить, вы ещё слишком слабы, врач запретил строго-настрого.
— Теперь мне можно всё, я так решила, — ответила Татьяна тихим, но твёрдым голосом и толкнула дверь.
Вдали она увидела того самого мальчишку в старой потрёпанной серой ветровке, синем свитере, порванных спортивных штанах и грязных белых кроссовках. Он сидел на скамейке и гладил пса, который положил голову ему на колени, дремал и лениво вилял хвостом. Они выглядели такими беспомощными, но в то же время довольными, потому что были вместе.
Татьяна добралась до скамейки и протянула всю еду.
— Вот, держи, больше ничего нет. А в обед я тебя как следует накормлю, обещаю.
— Спасибо, но это уже много, мне столько не надо. Для Шарика, конечно, было бы здорово, он такой голодный всегда.
— Хороший у тебя пёс, можно погладить? — спросила Татьяна и осторожно потянулась к собаке.
— Да, конечно, он добрый очень, даже не знаю, зачем его выкинули на улицу.
— Кто выкинул? Расскажи.
— Я ночевал в старом гараже, услышал, как машина остановилась, и оттуда Шарика выбросили. Он заскулил, побежал за ней, а она уехала просто так.
— Я никогда не слышал, чтобы собаки так скулили, прямо как люди плачут. Вот и он так же скулил. Я его взял к себе, долго гладил, кормил чем мог, он сначала не доверял, но теперь нормально.
— Серёжа, расскажи подробнее, что ты слышал и видел про меня и мужа.
— Ну, когда вас в больницу привезли, я видел, это давно было. Вас на каталке везли, а рядом ваш муж шёл. Он не плакал, молчал, кажется, злился и нервничал сильно.
— Я иногда заглядывал в окна, разных людей повидал, а вас запомнил, потому что вы на маму мою похожи. И вот однажды, когда окно было открыто, услышал, что ваш муж говорил.
— И что именно он говорил? Расскажи всё, что помнишь.
— Он вам говорил: уходи отсюда насовсем, не мучайся и меня не мучай, так всем лучше будет, и тебя здесь никто не держит. Много всякого говорил, я не всё запомнил, но понял, что вы ему мешаете как-то. И каждый раз у врача спрашивал, может ли вам стать лучше. А потом попросил перестать давать лекарства. Врач сказал, что без них вы можете умереть, а муж ваш ответил, что они дорогие очень и толку не будет. Доктор сказал, что не имеет права отменять, и муж должен сам написать отказ. Но ваш муж отказался, денег только предложил. Но доктор не согласился, и муж начал на него кричать. Потом другие люди прибежали, тоже стали кричать, и муж сказал, что в суд подаст за то, что из него деньги тянут.
Татьяна сидела, слушая, и чувствовала, как внутри всё переворачивается. Да уж, денег на лечение пожалел, а на то, чтобы она исчезла, нашёл.
— Нехороший тип, и Шарика он не выносит, и меня тоже, — заметил Серёжа, тяжело выдохнув.
— Это ещё почему? — удивилась Татьяна.
— Говорит, бездомным тут не место. А у нас дома просто нет, вот и живём так.
— А как так получилось, что вы без дома?
— Мы с мамой жили нормально, она на почте работала, я в школу ходил. А потом она познакомилась с одним, привела его к нам, а он противный, как ваш муж.
— И мама умерла от воспаления лёгких. А этот хотел меня в детский дом сдать, но я туда не хочу, так что сбежал. Вот и живу теперь сам.
— Бедный ты, а родственников нет? Бабушки, дедушки?
— Нет никого. Ну, тётка может где-то есть, они с мамой вместе росли, а потом родители по разным городам уехали и детей разделили. Мама почти не рассказывала, просто сказала: есть тётя Татьяна, но где она, не знаю. И зачем я ей?
— А маму твою как звали? — спросила Татьяна, чувствуя, как что-то шевельнулось в памяти.
— Наталья.
Татьяна замерла, пытаясь ухватить ускользающее воспоминание, но оно не давалось. После комы многое стёрлось, и врачи предупреждали, что память вернётся постепенно, может занять месяцы. Но сейчас, после этого разговора, картины прошлого начали всплывать яркими вспышками.
Она вспомнила, как они с Димой впервые пошли в театр. Она всегда обожала театр, не пропускала премьер, ходила одна, а теперь с ним. Здесь они и познакомились, когда в гардеробе перепутали номерки и ждали, пока все разберут вещи. Разговорились, и он оказался таким внимательным, обходительным, с отличным чувством юмора. В свои тридцать восемь она уже не верила, что такие встречаются.
Оказывается, судьба подарила ей это позже, и вышла она замуж не в двадцать, а в сорок. Но жизнь только начиналась. Серёжа тем временем хрустел чипсами и кормил Шарика, который с удовольствием ел вредную еду, вилял хвостом и поскуливал от удовольствия.
Татьяна смотрела на них, но мысли уносились дальше. Мысли уносились в прошлое, и она вспомнила, как всё начиналось с Димой. Она вспомнила, как ввела Диму в свою компанию. Она много лет занималась продажей цветов, начинала с маленького киоска, потом открыла ещё один, а через годы перешла на оптовые поставки.
Это она организовывала доставку целых фур с мимозами, тюльпанами и розами в их город. Её команда готовила залы для самых роскошных свадеб и банкетов. Татьяну уважали за качество, честность и вкус, а конкуренты признавали её хватку и умение вести дела чисто, без подвохов.
Она давно могла позволить себе многое и наконец стала по-настоящему счастливой, когда встретила Диму. Он был моложе, но это не беспокоило, она просто наслаждалась. Не смущало, что он менее успешен. Когда его цех по пластиковым окнам закрылся, она создала в своей фирме должность генерального директора и отдала ему.
Всё шло идеально: работать вместе, ездить в офис, возвращаться домой, планировать бизнес и жизнь. Странно, целую неделю ничего не помнила, а теперь детали становились чётче.
Она вдруг вспомнила, как Дмитрий часто смотрел на неё за кофе после ужина и спрашивал.
— Опять о Наталье думаешь? — обычно начинал он.
— Да, о ней. Знаешь, никогда не прощу родителям то, что они сделали. Можно делить квартиры, технику, деньги, но детей? Так что мы больше никогда не увидимся. — И зачем они так поступили? — Чтобы друг другу боль причинить. Мать изменила отцу, он разозлился, собрал вещи, схватил меня маленькую и уехал. А мы с Наташей были неразлучны, я старше на два года, но похожи как близнецы. — Я так по ней тосковала, просто ужас. Но родители не общались и нам запрещали. Разве можно так? Мы же сестры. Но они не думали, как мы будем жить, когда их не станет? Я одна осталась, и она тоже. Какие эгоисты.
— Ты её искала?
— Искала, ищу постоянно, запросы отправляю, письма пишу, деньги предлагаю за информацию, но без толку. Документы потеряны, адреса нет. Не знаю, что делать дальше.
— Просто верь в чудо, вдруг однажды найдётесь.
Небо затянуло тучами, ветер усилился, и два окна на первом этаже хлопнули. Татьяна вздрогнула, и воспоминания повернули в другую сторону. Она вспомнила тот вечер, когда окна в их доме тоже хлопали в гостиной, а они ссорились в спальне наверху.
Последние месяцы они ругались часто. Дима требовал сделать его совладельцем компании, но Татьяна не соглашалась.
— Ты что, мне не доверяешь? Не веришь в нас? — кричал он.
— Верю я тебе, верю, Дима. Ну что ты выдумываешь? Просто не время сейчас, конец года, финансовые отчёты, документы переделывать кучу. Давай в следующем году.
— У нас отличные юристы, они всё быстро сделают. Ты просто не хочешь, чтобы я был на равных с тобой.
— Почему не хочу? Конечно, хочу, — растерялась Татьяна. — Ну что ты злишься так? Это формальности, потом сделаем. Куда спешить? Давай я тебе чая зелёного заварю.
Она повернулась к лестнице, и в этот момент Дмитрий толкнул её в спину изо всех сил. Татьяна вскрикнула, пролетела вперёд и покатилась вниз по ступенькам, ударившись головой. Она не знала, что он вызвал скорую не сразу, выждал время, и в больнице сказал, что она оступилась сама.
Но после слов Серёжи она как будто снова почувствовала тот толчок. Поняла, с каким человеком связала жизнь. Стало страшно и больно.
Татьяна не заметила, сколько просидела на лавочке. Серёжа доедал апельсин и гладил Шарика.
— Там, наверное, обед принесли, Шарик голодный, — напомнил Серёжа.
— Пошли, но мне туда нельзя, и Шарика одного не оставлю. Может, через окно?
Она вернулась в палату, взяла свой обед и передала мальчику.
— А ночевать вы где будете? — спросила вдруг Татьяна.
— Не пропадём, уже тепло. Зимой тяжело было, а сейчас в гараже можно или в лесу, там домик есть.
— Понятно. Завтра тоже приходи, я вас покормлю.
— Обязательно придём, спасибо.
А вечером Татьяна расспросила пожилую санитарку о муже, чтобы подтвердить слова ребёнка. Мария Ивановна долго отнекивалась, говорила, что ничего не знает.
— Поймите, он за моей спиной страшные вещи делает.
— Ох, Танечка, вы такая привлекательная, никогда не поверю, что мужчины таких обижают. Ладно, скажу. Слышала несколько раз, как он просил доктора дозировки снизить, якобы перестать вас мучить, денег не хватает. Взгляд у него хитрый. Видно, если вас не станет, он всё заберёт.
— Да, даже банковские карточки из сумки забрал. Вот паразит.
Дима пришёл на следующий день с большим букетом, впервые после того, как она очнулась.
— Ты ведь не хотел меня видеть раньше? — тихо спросила Татьяна, сидя на кровати.
— Да ты что? Конечно, хотел, но на работе завал полный, не мог вырваться.
— Ты не хотел, чтобы я выжила, правда?
— Ты что это? — после паузы ответил он.
— Я всё знаю, говорила с доктором. Знаю, что ты меня столкнул с лестницы. Почему? За что так со мной? Мы же были счастливы.
Муж молчал, смотрел в пол и вертел обручальное кольцо.
— Ну что ты молчишь?
— А что я должен сказать? Я тебя разлюбил, и кажется, никогда не любил по-настоящему. Мне нужны были твои деньги.
— Мне нужны были твои деньги. У меня давно другая женщина, не понимаю, как ты не замечала.
— И ты мне вот так просто об этом говоришь? А что, кричать нужно? Мы в больнице, люди вокруг.
— Чего тебе со мной не хватало? Почему не развёлся сам?
— Потому что устал копейки считать всю жизнь, а с тобой перестал. Мне понравилось не думать, где взять деньги. А зачем тебе одной столько? Нужно и другим дать пожить. Вот я и жил, а дальше с моей женщиной жили бы. Ты отказалась меня совладельцем делать, вот и получила. Сама виновата.
— Знаешь что? Научись сам зарабатывать, а не у женщин красть. Получи от меня ещё урок жизни. Запомни, искать нужно уметь.
Он вышел и хлопнул дверью. Татьяна разрыдалась, уткнувшись в подушку.
— Не плачьте, пожалуйста, — раздался голос Серёжи у окна, а потом Шарик тихо гавкнул два раза, зная, что в больнице шуметь нельзя.
— Не плачу, не плачу, — сказала Татьяна, утирая слёзы. — Не стоит он того.
— Может, пойдём погуляем? Смотрите, погода хорошая.
Они шли по дальним аллеям больничного парка. Татьяна молчала, иногда вытирала слёзы, иногда сжимала кулаки от злости, размышляя, что делать дальше.
— Это ж надо, какой наглец, — сказала она, глядя, как резвится Шарик. — У меня никогда собак не было, но смотрю на него и думаю, может, заведу.
— А меня мама всегда зорником называла, такое слово никто больше не употреблял, это мамино.
— Мама Наталья, — эхом повторила Татьяна и замерла. — Погоди, ты говорил, мы похожи. А у тебя есть её фотография?
— Конечно, целых две. — Он полез в карман куртки и достал потрёпанный пакетик. — Вот моя мама, а это она в детстве с сестрёнкой. Её Татьяна звали.
Татьяна взяла фото и увидела себя с сестрой на новогодней ёлке в доме пионеров. Это была их последняя совместная снимок, через три месяца родители разлучили их.
— Наташа, — расплакалась Татьяна, обняла Серёжу и затряслась от рыданий. — Нашла хоть кого-то, пусть спустя годы.
— А что случилось? — спросил Серёжа.
— Я сестра твоей мамы, я твоя тётя, понимаешь? Мы с тобой одна семья. Не могу поверить.
После выписки Татьяна забрала Серёжу и Шарика к себе домой, где наконец-то смогла начать новую главу жизни без постоянного страха и одиночества. Она официально подтвердила родство через документы и суд, усыновила мальчика, и теперь их дни наполнились простыми радостями, которых так не хватало раньше. Серёжа начал посещать платную школу, где с интересом осваивал иностранные языки, и каждый вечер торопился обратно в тёплый дом, где его ждал уже отъевшийся и полный энергии пёс Шарик вместе с тётей Татьяной, которая стала для него настоящей семьёй.
С Дмитрием всё завершилось расторжением брака, и Татьяна не просто оставила его, а собрала улики для суда: инцидент с лестницей квалифицировали как попытку причинения вреда по неосторожности, а свидетельства доктора усилили обвинения в угрозе её состоянию. Дмитрий отправился за решётку, и после этого Татьяна о нём не вспоминала, полностью посвятив себя фирме, которая без обмана расцвела ещё ярче. Теперь она по-настоящему наслаждалась спокойной семейной жизнью, чувствуя абсолютное счастье в повседневных моментах, особенно когда Серёжа сидел за завтраком с её блинами и вдруг сказал:
— Мам, а положи ещё.
Впервые он окликнул её мамой именно тогда, и с того момента всегда звал только так, укрепив их семейные узы на долгие годы.