Она так и не опустила нож. Лезвие скользнуло по скользкой чешуе с противным хрустящим звуком, и мелкие серебристые пластинки разлетелись по столу, одна даже прилипла к глянцевой поверхности банки с оливковым маслом. На кухне стоял терпкий, речной запах — простой и понятный, в отличие от разговора, который завел Игорь, вернувшись с работы. Этот запах был честнее его слов.
— Я всё прекрасно расслышала, — сказала Вера, не отрываясь от рыбы. Голос прозвучал глухо, будто из-под толщи льда. — Получается, условие поставлено ребром. Или ключи от нового кроссовера на праздничном подносе, или меня вычеркивают из списка приглашенных. Я правильно поняла драматургию?
Игорь, массивный, с аккуратно подстриженной бородкой, скрывавшей начинающуюся полноту щек, переминался с ноги на ногу на скользком кафеле. Ему было не по себе. Он привык, что Вера — это тихая гавань, бухгалтер, диспетчер и генератор решений в одном лице. Но сейчас эта «гавань» стояла у раковины с опасным инструментом в руках, и её спокойствие было ледяным и абсолютно непробиваемым.
— Ты всё всегда доводишь до абсурда, — Игорь поморщился, поглаживая манжет дорогой, но чуть тесноватой рубашки. — Речь о мамином юбилее. Шестьдесят лет. Съедутся все: её институтские подруги, родня из Подмосковья, эти занудные соседи с третьего этажа, Вешняковы. Маме хочется выглядеть достойно. Приехать на своё торжество не на чём-то потрёпанном, а с шиком. Это вопрос статуса.
— И поэтому я должна изъять из оборота фирмы сумму, равную стоимости хорошей иномарки, и подарить её твоей матери, которая за рулём не сидела со времён перестройки? — Вера наконец подняла глаза. Они были цвета мокрого асфальта, пронзительные и не дающие соврать. — Игорь, у нас в цеху аварийное состояние кровли. Всю прошлую неделю ты только и говорил, что дождь вот-вот промочит товар на сотни тысяч.
— Кровля подождёт! — вырвалось у него, и он тут же смягчил интонацию, перейдя на шёпот убеждённого заговорщика. — Вер, ну это же мама. Она для меня всё. Всю жизнь на меня положила. Ей хочется немного блеска, признания. Неужели ты не понимаешь?
— Я понимаю, что она положила жизнь на создание красивой картинки, а не на настоящую жизнь, — холодно отрезала Вера, снова погружаясь в разделку окуня. — Машина ей не нужна. Это фетиш. Позёрство.
— Это подарок! Жест! Символ благодарности! — Игорь начал терять самообладание. Он сделал шаг вперёд, сократив расстояние, пытаясь физически подавить её своим присутствием. — Так вот, мама сказала прямо: если ты не уважаешь её настолько, чтобы преподнести достойный презент, то видеть тебя за праздничным столом она не намерена. И я её поддерживаю. Это ультиматум.
Он ожидал взрыва. Слёз, криков, швыряния посуды. Ждал, что Вера начнёт подсчитывать убытки, а он будет снисходительно её утешать, предлагая компромисс. Но Вера просто сполоснула руки под струёй ледяной воды, вытерла ладони жёстким вафельным полотенцем и развернулась к нему всем телом, блокируя проход из кухни.
— Ладно, — произнесла она тихо, почти буднично.
— Что «ладно»? — Игорь опешил. — Согласна?
— Я сказала «ладно» на вторую часть. Не приходить — так не приходить.
Игорь замер. По его щекам и шее поползли некрасивые багровые пятна.
— Ты в своём уме? Ты хочешь выставить меня идиотом перед всей роднёй? Все будут спрашивать: «А где твоя половина, Игорь?» И что я буду отвечать? «А она сэкономила на подарке моей родительнице и дома сидит, рыбу потрошит»?
— Говори правду, — Вера сняла запачканный фартук и бросила его на столешницу. — Говори, что у твоей жены нет свободных полутора миллионов на поддержание имиджа Галины Петровны. Или придумай что-нибудь. Ты мастер красивых легенд.
Она вышла из кухни, оставив мужа в одиночестве с недоделанной работой и тяжёлым, липким предчувствием, что почва под ногами, которая казалась монолитом, вдруг начала трещать и оседать.
Вера управляла сменой на логистическом терминале. Не в стеклянной башне с кондиционерами, а в огромном, продуваемом всеми ветрами ангаре, где пахло дизелем, пылью и потом. Её работа требовала стальных нервов, умения за полминуты принять решение, от которого зависели поставки, и способности перекричать разгневанного водителя-дальнобойщика, сорвавшего рейс. Именно эта школа жизни и позволила ей пять лет назад, когда отец слег с гипертоническим кризом, в одиночку вытащить семейный бизнес по перевозкам из долговой ямы и поставить на ноги.
Игорь вошёл в её жизнь именно в тот сложный период. Красивый, ухоженный, с лёгким юмором и умением говорить красивые, правильные слова. Он работал менеджером по продажам в какой-то сфере, связанной с digital, что казалось Вере чем-то лёгким и несерьёзным, приятным контрастом её миру бетона и мазута. Он не лез в дела фирмы, утешал после тяжёлых дней, и Вера, уставшая от постоянной ответственности, поверила, что нашла ту самую «нормальную жизнь», тихую и надёжную.
Галина Петровна, мать Игоря, жила в центре города в сталинской трёшке, пропитанной запахом старого паркета, лаков для мебели и невысказанных амбиций. Она держала себя как особа голубых кровей, волею судьбы застрявшая в непростые времена. У неё были свои правила: не говорить о деньгах вслух (хотя подразумевать их можно и нужно), не ставить сумки на стулья в прихожей, не смеяться громко после девяти вечера. Деньги, на которые она существовала, как выяснилось постепенно, зарабатывала в основном Вера, а Галина Петровна лишь милостиво позволяла сыну их ей передавать, как нечто само собой разумеющееся.
На следующий день после кухонного разговора атмосфера в их с Игорем квартире напоминала поле после битвы, где одна из сторон демонстративно хоронит своих павших. Игорь ходил из комнаты в комнату, громко вздыхал, хлопал дверью ванной. Он изображал глубоко оскорблённого человека, благородного страдальца, вынужденного терпеть общество мещанина.
— Ты созвонилась с дилерским центром? — бросил он, проходя мимо кухни, где Вера с утра разбирала кипу транспортных накладных.
— Нет.
— Вера, юбилей послезавтра! Машина должна быть у маминого подъезда с огромным бантом. Алым.
— Свободных денег нет, Игорь. Всё в обороте. Свободный остаток — около двухсот тысяч. Могу предложить ей круиз по Волге. Или шикарное кресло-массажёр. Что-то реальное, а не для фото в инстаграм.
Игорь замер в дверном проёме. Его взгляд стал прищуренным, подозрительным.
— Ты врёшь. Я случайно видел на твоём столе отчёт. На расчётном счёте есть серьёзные суммы.
Вера медленно отложила карандаш. Тишина в квартире стала густой, звенящей, как натянутая струна перед тем, как лопнуть.
— Ты рылся в моих рабочих бумагах? — её голос не повысился ни на децибел, но именно таким тоном она отчитывала грузчиков за неправильную погрузку, после которой у них пропадала охота спорить.
— Я твой муж! — сдавленно вскрикнул Игорь, и голос его на высокой ноте предательски дрогнул. — У нас всё общее! И проблемы, и успехи!
— Общее у нас — это счет за электричество, ипотека на эту квартиру и поездка в Турцию раз в год. Бизнес — это тридцать рабочих мест, ежемесячная аренда ангара и налоговая, которая дышит в спину. Твой вклад в «общее» за последние три месяца — около сорока тысяч в месяц. А запрос — полтора миллиона разово. Базовая арифметика, Игорь. Цифры не бьются.
— Ты сейчас мне тыкаешь моей зарплатой? — Игорь theatrically приложил ладонь к груди. — Как мелко. Мама всегда говорила: «У неё душа лавочника. Считает каждую копейку».
— А у твоей мамы душа аукциониста, — Вера поднялась из-за стола. — Только товар — чужая жизнь. Разговор закрыт. Машины не будет. Всё.
Игорь выбежал из квартиры, хлопнув входной дверью с такой силой, что на потолке в коридоре дрогнула люстра. Вера подошла к окну. Внизу, на асфальте, освещённом жёлтым светом фонаря, Игорь размахивал свободной рукой, уткнувшись в телефон. Яростно, с надрывом что-то доказывал. Судя по всему, единственному человеку, чьё мнение для него имело вес — Галине Петровне.
Вера понимала, что на этом ничего не закончится. Галина Петровна не была женщиной, которая отступает. Она не рубилась в лобовых атаках; её стиль — тихая осада, тонкие диверсии, давление через третьих лиц.
Вечером раздался звонок. На экране заулыбалась мордашка котика — это была Лена, племянница Игоря, девушка с голосом сирены и цепким умом.
— Верунь, приветик! — затараторила она. — Мы тут с тётей Галей как раз обсуждаем рассадку на юбилее… Ты же точно будешь? Тётя Галя переживает, говорит, ты там какой-то мега-сюрприз готовишь, все в неведении!
«Перешли к тактике окружения и давления общественным мнением», — мгновенно сообразила Вера.
— Сюрприз будет, Лен. Не сомневайся, — ровно ответила она.
— Ой, как я рада! А то Игорь что-то мямлит, загадочный такой. Говорит: «Вера всё устроит». Слушай, а правда, что вы ей «Хёндэ» в топовой комплектации? Тётя Галя уже всем знакомым рассказала! Даже Вешняковым намекнула, чтобы они свою старенькую «Ладу» в день праздника подальше убрали, место освободили.
Вера почувствовала, как у неё свело скулы. Ситуация была хуже, чем она думала. Они не просто просили. Они уже распродали шкуру неубитого медведя по частям, пообещав всем зрелище. Теперь отказ Веры делал её не просто скупой, а вруньей, которая обманула ожидания пожилой женщины на пороге её главного праздника.
— Лена, передай Галине Петровне, что я буду. И подарок у меня для неё действительно особенный. Именно такой, какого она заслуживает.
Положив трубку, Вера уставилась в тёмное окно, за которым отражалась её собственная бледная тень. Внутри что-то щёлкнуло, перемкнуло. Холодная, рациональная ярость, знакомая по срывам важных контрактов, стала собираться в тугой, тяжёлый ком. Она столько лет играла по их правилам. Молчала, когда Галина Петровна «забывала» поздравить её с днём рождения. Кивала, когда та критиковала её «неженский» стиль одежды. Закрывала глаза на то, что Игорь регулярно «одалживал» у неё крупные суммы без отдачи, под благовидными, размытыми предлогами.
«Ну что ж, — подумала Вера, и губы её тронула чужая, безрадостная улыбка. — Хочешь цирк? Получишь самое грандиозное представление в своей жизни».
На следующий день она взяла отгул. Но поехала не в автосалон. Её путь лежал сначала в банк, где она была VIP-клиентом, а затем — в контору к частному нотариусу, с которым имела дело по рабочим вопросам. Информация, которую она получила в банке, заставила её не просто разозлиться. Её бросило в холодный, тошный пот, будто она обнаружила под полом своего дома гнилую, кишащую червями сваю.
Оказалось, Игорь не просто «видел отчёт». Недели две назад он пытался оформить крупный кредит, используя в качестве залога их общую дачу в коттеджном посёлке. Банк отказал, потому что дача была оформлена на Веру — отец подарил ей участок и дом задолго до свадьбы. Но сам факт попытки! Он пытался рискнуть крышей над головой, местом, где они проводили редкие выходные, ради желания матери поразить гостей.
Но и это было лишь верхушкой айсберга. Вера, войдя в онлайн-банк, подняла историю операций по карте мужа, привязанной к их общему счёту для бытовых нужд (он сам когда-то просил настроить автоплатежи за коммуналку).
Рестораны премиум-класса, куда они вдвоём не ходили никогда. Бутики с одеждой больших размеров — Галина Петровна носила 56-й. Ювелирный салон «Сундук». Санаторий в Железноводске.
Полгода. Полгода, пока Вера вкалывала на терминале, считая каждую копейку на расширение автопарка, Игорь методично, как по ведомости, финансировал «достойную жизнь» своей маменьки. Пенсия у свекрови была скромной, но жила она, не отказывая себе ни в чём. Теперь источник её благополучия стал кристально ясен.
Вера сидела в своём внедорожнике на парковке у нотариальной конторы и смотрела на потоки машин. Больно не было. Было омерзительно, будто она обнаружила в собственном холодильнике протухшее мясо, тщательно завёрнутое в красивую подарочную бумагу. Она вспомнила презрительное «лавочник» и «считает каждую копейку».
«Ладно, Игорь, — мысленно обратилась она к мужу. — Давай посчитаем. До последней копейки».
День юбилея был серым и слякотным, типичным для поздней осени в Подмосковье. Галина Петровна выбрала ресторан в старинном особняке — колонны, лепнина, гобелены, официанты в ливреях. Пафос витал в воздухе, смешиваясь с запахом дорогих духов и запечённого мяса.
Вера вошла, когда первый тост уже произнесли, но основные блюда ещё не понесли. Она была в чёрном строгом костюме-фраке, который надевала только на самые важные переговоры с клиентами. Волосы — тугой пучок, на лице — лишь лёгкий тон и тушь. Она выглядела как ревизор с проверкой, явившийся на пир во время чумы.
Замолкли разговоры, застыли улыбки. Игорь, сидевший по правую руку от матери, вскочил, задев локтем хрустальный бокал. Он был бледен, под глазами — синяки бессонной ночи. Видимо, до последнего гадал, появится ли она и что принесёт с собой.
Галина Петровна восседала на председательском месте, как монарх на троне. Высокая, сложная причёска, тяжёлая брошь (Вера мысленно оценила её в сорок пять тысяч — чек приходил на прошлой неделе), снисходительная полуулыбка.
— А вот и наша дорогая невестка! — возгласила она, но в голосе звучала сталь. — Мы уже начали беспокоиться. Или подарок столь грандиозен, что его с трудом доставили?
Сдержанный смешок пробежал по залу. Лена, сидевшая рядом, сделала Веру многозначительное подмигивание.
Вера молча прошла через весь зал к именинному столу. В её руках была не коробка и не ключ, а плотная картонная папка-портфель цвета слоновой кости.
— С юбилеем, Галина Петровна, — голос Веры прозвучал чётко и громко, нарушая заговорщицкую тишину. — Простите за опоздание. Законные формальности отнимают время.
Глаза Игоря забегали, в них мелькнула робкая надежда. Он, видимо, решил, что это документы на автомобиль, оформленные в последнюю минуту.
— Верочка, милая! — Галина Петровна сделала театральный жест рукой. — Ну что за секреты? Можно же было просто ключик положить на салфеточку! Ну рассказывай, что выбрала? Я надеялась на тёмно-вишнёвый цвет. Он такой солидный!
Вера подошла вплотную и положила папку прямо перед свекровью, на идеально белую скатерть.
— Цвет, Галина Петровна, у этого подарка — прозрачный. Как слеза младенца. Или как бухгалтерский отчёт.
— Что? — улыбка на лице именинницы застыла и поползла вниз, как плохо приклеенная маска.
— Ваш презент. Можете ознакомиться.
Игорь, почуяв смертельную опасность, потянулся к папке:
— Вера, может, позже? Не в такой момент…
— Нет, именно сейчас, — Вера перехватила его взгляд, и в её глазах Игорь увидел ту самую холодную решимость, с которой она когда-то увольняла вора-кладовщика. Он отшатнулся, опустившись на стул. — Мама хотела, чтобы всё было публично и честно. Так тому и быть.
Галина Петровна с плохо скрываемым раздражением щёлкнула замками папки. Наверху лежал не яркий каталог с автомобилями, а распечатанные графики и таблицы с фирменным логотипом транспортной компании Веры.
— Это ещё что такое? — прошипела она.
— Финансовая отчётность, Галина Петровна. За последние два года. Видите эти красные столбцы? Это переводы с моего личного и общего с вашим сыном счёта на ваши нужды. Рестораны. Курортное лечение, которое вы выдавали за путёвку от профсоюза. Вот эта брошь. Очередной ремонт в вашей хрущёвке, который вы называли «помощью от государства»…
В зале стало так тихо, что был слышен шипящий звук из динамиков тихой фоновой музыки. Все замерли. Соседи Вешняковы затаили дыхание. Тётка из Подмосковья перестала жевать.
— Здесь, со всеми подтверждающими документами, сумма в полтора миллиона восемьсот тысяч рублей, — Вера говорила ровно, как на планерке. — Это даже немного больше, чем стоит та машина, которую вы хотели. Так что считайте, вы её уже получили. Правда, в виде наличных, которые уже потратили на поддержание иллюзии красивой жизни.
— Это какая-то наглая ложь! — Галина Петровна попыталась вскочить, но запуталась в длинной скатерти. — Это деньги моего сына! Он имеет право помогать матери!
— Нет, Галина Петровна. Это мои деньги. Заработок вашего сына — около сорока тысяч в месяц. Ваши среднемесячные запросы — около семидесяти пяти. Дефицит покрывала я. До сегодняшнего утра.
Вера медленно обвела взглядом стол. Она видела в этих глазах не осуждение, а жадное, нетерпеливое любопытство. Все эти люди жили в мире Галины Петровны, мире сплетен и показухи, и сейчас им подали главное блюдо вечера.
— Игорь, — Вера повернулась к мужу. Тот сидел, сгорбившись, избегая смотреть кому-либо в глаза. — На последних страницах папки есть документ, который касается лично тебя. Уведомление о намерении расторгнуть брак и исковое заявление о разделе совместно нажитого. Я подала его сегодня.
— Ты совсем рехнулась?! — крикнул Игорь, но в его крике была паника, а не ярость. — Здесь же люди! Мамин праздник!
— Ты сам обозначил правила: «Нет машины — нет тебя на празднике». Машины нет. Но я здесь, чтобы публично передать тебя в полное и безраздельное пользование твоей матери. Со всеми его финансовыми потоками. Теперь ты полностью её, Игорь. Пусть она тебя содержит, одевает и покупает тебе и себе всё, что душе угодно. Моя финансовая участь в вашей семье окончена.
Вера сделала шаг назад. В груди у неё было странно пусто и при этом невероятно легко, будто она наконец выпрямила спину после многих лет, проведённых согнутой под тяжестью.
— Верочка, родная, — Галина Петровна резко перешла на скорбный шёпот, и слёзы брызнули из её глаз с потрясающей оперативностью. — Да что же это? Мы же родные люди! Ну погорячились мы с Игоречкой, ну старею я, глупею… Зачем же так, на публике-то? Всё можно было решить в семейном кругу!
— В семейном кругу, Галина Петровна, я пять лет решала проблемы. А вы их создавали. Теперь решайте их сами. Без моего участия и, главное, без моего кошелька.
Вера развернулась и пошла к выходу. Её шаги отдавались гулко в звенящей тишине зала.
— Постой! — заорал Игорь, вскакивая и опрокидывая свой стул. — Ты куда?! Кто будет рассчитываться за всё это?! — он махнул рукой, указывая на столы, ломящиеся от яств и выпивки.
Вера остановилась у самой двери, у тяжёлого портье. Обернулась. На её лице впервые за этот вечер появилось что-то похожее на выражение, не связанное с бизнесом. Что-то вроде усталой, но чистой радости.
— А кто глава семьи и главный добытчик? Ты же всегда хотел, чтобы в нашей паре всё выглядело «по-мужски» и солидно. Вот и прояви солидность. Рассчитывайся.
Она толкнула массивную дверь и вышла в прохладный, продуваемый ветром вестибюль. Швейцар в шитой галунами ливрее бесстрастно кивнул и распахнул перед ней уличную дверь.
На улице моросил тот самый осенний дождь, от которого промокала крыша её цеха. Капли падали на лицо, и Вера даже не стала их вытирать. Она села за руль своего видавшего виды, но безотказного внедорожника, пахнувшего привычным коктейлем из кофе, документов и автомобильного освежителя.
Телефон на пассажирском сиденье тут же завибрировал, замигал экран. ИГОРЬ. Потом снова. Потом ЛЕНА. Потом незнакомый номер, вероятно, чей-то из родни.
Вера взяла аппарат, на секунду задумалась, а затем просто вынула аккумулятор и швырнула обе части в бардачок. Щёлкнула замком.
Она знала, что будет дальше. Будут осады, истерики, звонки общих знакомых, попытки давить на жалость. Игорь будет умолять, валяться в ногах, клясться, что это всё мама, что он одумается. Галина Петровна, возможно, даже вызовет «скорую» для вида, чтобы создать образ несчастной жертвы.
Но всё это уже было шумом за толстой стеной. Важное случилось: Вера перестала быть для них ресурсом. Из живого денежного фонда она снова превратилась просто в человека. В женщину, у которой есть своя работа, свои проблемы, и которая теперь будет решать их только для себя.
Она повернула ключ зажигания. Двигатель заурчал привычно, уверенно. Дворники смахнули пелену дождя со стекла, открывая мокрый, блестящий фонарями асфальт.
— Что ж, — сказала она пустому салону. — Поехали. Завтра рано вставать. Надо разбираться с той самой протекающей крышей.
Впереди был пустой, тихий дом, где никто не будет воротить нос от простого ужина и требовать невозможного. И почему-то эта перспектива не пугала, а манила. Она заедет в круглосуточный супермаркет, купит ту самую дорогую пасту, на которую Игорь ворчал, что «это просто макароны», возьмет бутылку хорошего итальянского вина, которого он не ценил, и будет ужинать одна, глядя, как дождь смывает с города осеннюю грязь, фальшивый лоск и тяжёлый груз чужих амбиций.
Душа, стянутая в тугой, болезненный узел много лет назад, начала медленно, с глухим внутренним треском, расправляться. Ещё не до конца. Но процесс был запущен.
Дверь ресторана закрылась за её спиной с глухим, окончательным щелчком, отсекая Веру от мира приглушённого света, приторных запахов и немых сцен. Внутри, в зале, на несколько секунд воцарилась полная, давящая тишина, нарушаемая лишь шипением саунд-системы, доносившимся из колонок. Потом раздался единственный, сдавленный звук — это Галина Петровна швырнула на пол папку с бумагами. Она упала плашмя, и листы, испещрённые цифрами, разлетелись веером по глянцевому паркету.
Игорь стоял, опираясь о спинку стула матери, пальцы впивались в бархатную обивку. Он смотрел не на разлетевшиеся документы, а на пустой проход, где только что исчезла его жена. В голове гудело, мысли путались, и лишь одна пробивалась сквозь этот хаос: «Она не вернётся. Она сделала это по-настоящему».
— Ну, дорогие гости, не обращайте внимания, — голос Галины Петровны прозвучал резко, попытка взять ситуацию под контроль была отчаянной и потому особенно фальшивой. Она подняла подбородок, но её щёки тряслись мелкой дрожью. — У Веры, как вы знаете, сложный характер. И работа нервная. Видимо, не выдержала ответственности за такой важный подарок и устроила истерику. Жаль.
Она попыталась улыбнуться, но получился лишь болезненный оскал. Глаза её, остекленевшие от ярости и паники, метались по лицам гостей. В них она читала уже не почтение, а жадное, нескрываемое любопытство. Зубовы, соседи с третьего этажа, перешёптывались, явно получая удовольствие от зрелища. Тётка из Подмосковья, тучная женщина в блёстках, смотрела на Игоря с немым вопросом, медленно доедая салат с красной икрой.
— Игорек, сядь, не позорься, — прошипела мать, дергая его за рукав. Её маникюрные ногти впились ему в запястье. — Улыбайся. Скажи что-нибудь. Тосты продолжай!
Игорь машинально опустился на стул. Он взял со стола свой бокал, в котором ещё оставалося шампанское, и залпом выпил. Пузырьки щекотали горло, но не приносили облегчения. Всё, что он сейчас видел — сверкающую посуду, нарядные платья, довольные сытые лица — вызывало приступ тошноты. Всё это оплачено. Всё это — на её деньги. На деньги, которые он так легко тратил, не задумываясь, убеждая себя, что «так надо», что «Вера поймёт», что «она же зарабатывает хорошо».
— Мама, — его голос был хриплым шёпотом. — Мама, ты слышала, что она сказала? Она подала на развод.
— Пустяки! — отрезала Галина Петровна, но в её глазах мелькнул настоящий, животный страх. Страх не потерять сына, а потерять источник. — Она остынет. Она не сможет одна. Кому она такая нужна? Работает как ломовая лошадь, женского в ней ничего не осталось. А ты у меня мужчина видный, образованный. Она сама к тебе вернётся, с повинной головой.
Игорь смотрел на неё, и впервые в жизни увидел не мудрую, изящную мать, а стареющую, напуганную женщину с жёсткими морщинками вокруг губ и хищным блеском в глазах. Всё её «величие» было картонным декорацией, которую он, дурак, принимал за настоящую крепость.
К ним уже подходил администратор — молодой человек в безупречном костюме, с планшетом в руках. Лицо его было вежливой маской, но в уголках глаз читалась настороженность профессионала, чувствующего приближающийся скандал.
— Простите за беспокойство, — он обратился к Игорю, игнорируя Галину Петровну, что было для неё новым и унизительным ударом. — Мы готовы подавать основные блюда. Но, к сожалению, по условиям договора, полный расчёт должен быть произведён до начала подачи горячего. Вера Андреевна внесла только аванс. Сумма к доплате — сто двадцать семь тысяч четыреста рублей. Как вы будете платить?
Галина Петровна ахнула. Игорь почувствовал, как подмышками у него расползаются мокрые круги, несмотря на прохладу в зале. Он судорожно полез во внутренний карман пиджака за своим бумажником, вытащил оттуда все карты. Основная зарплатная, которую Вера пополняла каждый месяц. Кредитка, привязанная к её счёту. Дополнительная, для «мелких расходов».
Он попробовал провести основной картой через мобильный терминал, который администратор тут же ловко извлёк. Экран показал красный крест и надпись: «Операция отклонена».
— Попробуйте другую, — предложил администратор без тени эмоций.
Кредитная карта. Та же история. «Карта заблокирована эмитентом».
Игорю стало дурно. Он открыл приложение банка на телефоне. Дрожащими пальцами ввёл пароль. Баланс на его основном счёте: 3 811 рублей 40 копеек. На кредитке — долг в семьдесят тысяч. Свободный лимит — ноль.
— Игорек? — голос матери стал тонким, визгливым. — Что там? Расплатись, не задерживай людей!
— У меня нет денег, мама, — выдохнул он, глядя на экран. — Ни на моих картах, ни на твоих. Все наши карты были привязаны к её счетам. Она всё отключила.
— Это невозможно! — Галина Петровна вскочила, её стул с грохотом упал назад. — Это мошенничество! Я позвоню в банк! Я напишу заявление!
— Мадам, — администратор сохранял ледяное спокойствие. — Вопрос о мошенничестве — это к правоохранительным органам. Наш вопрос — об оплате оказанных услуг. Если счёт не будет закрыт в течение десяти минут, мы будем вынуждены приостановить обслуживание банкета и вызвать наряд полиции для составления протокола. Уверен, ни вам, ни вашим гостям это не нужно.
В зале поднялся шум. Гости наконец вышли из оцепенения. Послышались возмущённые возгласы:
— Как это? Мы только начали!
— А торт? Вы обещали торт от кондитера из «Метрополя»!
— Галя, что происходит? Ты же всё продумала!
Галина Петровна обвела их взглядом, полным ненависти и отчаяния. Эти люди, которые ещё час назад ловили каждое её слово, теперь смотрели на неё как на аферистку. Её королевство рухнуло за пять минут.
— Игорь, позвони ей! — закричала она, хватая сына за плечи и тряся его. — Немедленно! Прикажи ей вернуться и заплатить! Скажи, что у меня давление! Что мне плохо!
Игорь медленно поднял на неё глаза. В них не было ни страха, ни растерянности. Там была пустота, а на дне этой пустоты — медленно закипающая, тёмная злоба. Не на Веру, которая просто устала тащить их на себе. А на эту женщину, на свою мать, которая превратила его в послушного мальчика, в декоративного мужчину, не способного даже оплатить счёт в ресторане.
— Не буду, — тихо сказал он.
— КАК?! — её крик перекрыл гул голосов.
— Не буду звонить. Она выключила телефон. И ты не умрёшь, мама. Ты слишком любишь всё это, — он махнул рукой вокруг. — Чтобы умереть от позора. Ты будешь жить, чтобы всех ненавидеть за то, что они это увидели.
Он встал, поправил пиджак, который вдруг стал ему невероятно тесен. Ноги были ватными, но он заставил их двигаться.
— Прошу прощения, — обратился он к администратору, повышая голос, чтобы перекрыть шум. — Горячие блюда отменяем. Банкет окончен. Рассчитайте, пожалуйста, окончательную сумму по тому, что уже съедено и выпито. Аванс, внесённый Верой Андреевной, должен его покрыть.
— Как окончен?! — взвизгнула тётка в блёстках. — Галя, я из области приехала! Я на такси потратилась! Я на новое платье взяла кредит!
— Тётя Валя, — Игорь обернулся к ней, и в его голосе прозвучала та же сталь, что раньше бывала только у Веры. — Моя мать наобещала вам золотые горы. Теперь вы видите, из чего эти горы на самом деле состояли. Из песка. Мой совет — поторопитесь на электричку, пока они не разошлись окончательно.
Он вывернул карманы пиджака и брюк. Высыпал на ближайший стол мелочь, несколько смятых пятисотрублёвок, пару тысяч. Получилась жалкая кучка.
— Вот. Это всё, что у меня есть наличными. Остальное — с именинницы. Она у нас дама состоятельная. Уверен, продав часть своих драгоценностей, — он бросил взгляд на брошь и колье на матери, — она с лихвой покроет все издержки и даже вам на такси останется.
— Ты… ты негодяй! — Галина Петровна захрипела, её лицо стало багрово-синим. Она схватилась за горло, делая вид, что задыхается. — Сердце… у меня сердце…
— Не играй, мама, — Игорь сказал это беззлобно, устало. — Ты всегда говорила, что у меня нет характера. Думаю, сегодня я его наконец проявил. Проявил ровно настолько, чтобы уйти отсюда. До свидания.
Он не стал смотреть на хаос, который начал разворачиваться за его спиной: на администратора, вызывающего охрану, на гостей, хватающих со столов бутылки и закуски «на память», на свою мать, которая, перестав притворяться, в ярости орала на тётку Валю, обвиняя её в жадности. Он просто толкнул тяжёлую дверь и вышел на улицу.
Холодный ноябрьский ветер с дождём ударил в лицо. Он вздрогнул, но не опустил голову. Пиджак моментально промок, но ему было всё равно. Он побрёл по тротуару, не зная куда. Метро было далеко, на такси ехать не на что. Он просто шёл, и в голове, поверх гула паники, чётко и ясно звучали последние слова Веры: «Рассчитывайся».
Он рассчитывался. Прямо сейчас. Рассчитывался своим статусом, своим комфортом, иллюзией собственной значимости. Его жизнь, такая красивая и правильная на вид, оказалась дешёвой бутафорией, и главный реквизит — жена-добытчица — ушла со сцены, оставив его одного на пустой, освещённой софитами площадке.
Вера не поехала домой сразу. Она проехала мимо своего спального района, свернула на трассу и взяла направление к терминалу. Ночь, слякоть, но её не тянуло в стены той квартиры, где каждый угол напоминал о предательстве и фальши. Терминал, её царство из бетона, металла и строгого порядка, казался сейчас гораздо более честным местом.
Она проехала через КПП, помахала рукой удивлённому сторожу, и загнала машину на свою привычную парковку у административного вагончика. Вокруг стояла почти полная тишина, нарушаемая лишь далёким гулом магистрали и редкими окриками ночной смены грузчиков. Она вышла из машины, заперла её и, подняв воротник куртки, пошла вдоль длинного тёмного склада.
Здесь, в этом мире под открытым небом, среди штабелей контейнеров и запаха машинного масла, ей было спокойно. Здесь всё было реально. Груз — есть груз. Маршрут — есть маршрут. Срыв сроков — это конкретные убытки, а не обиды надуманные. Здесь не было места для игр в «достойную жизнь».
Она зашла в вагончик, включила свет. На столе — недопитая кружка холодного чая с утра, графики отгрузок. Всё знакомое, своё. Она села в кресло, откинулась на спинку и закрыла глаза. Не спать. Просто слушать тишину, в которой не было осуждающих шёпотов, требовательных ноток в голосе, звонков Леночки.
Телефон, вернее, его отсутствие, было самым сильным ощущением. Тишина в кармане была оглушительной и… восхитительной. Никто не мог до неё дотянуться. Никто не мог что-то требовать, выпрашивать, манипулировать.
Она просидела так, может, полчаса, может, больше. Потом встала, подошла к маленькому холодильнику, достала бутылку воды. Попила, глядя в тёмное окно, где отражалось её бледное лицо с тёмными кругами под глазами, но с прямым, спокойным взглядом.
«Что дальше?» — спросила она себя.
Дальше — развод. Длинный, нудный, вероятно, грязный процесс. Игорь и Галина Петровна не отступят просто так. Они будут пытаться вытянуть из неё максимум. Квартиру, купленную в браке на её деньги, но формально — совместно нажитую. Возможно, долю в бизнесе. Они будут давить на жалость, на «пять лет вместе», на общественное мнение. Пусть пытаются. У неё на руках были все козыри — детальные отчёты о финансах, доказательства, что вложения в бизнес были её личными, унаследованными от отца. Она уже предупредила своего юриста.
Дальше — работа. Та самая протекающая крыша. Новый контракт с сетью супермаркетов. Поиск менеджера на замену Игорю, который числился у неё «замом по развитию», но развитие заключалось в основном в развитии аппетитов его матери.
Дальше — жизнь. Одна. Впервые за много лет — полностью одна.
Страшно? Немного. Но это был здоровый, чистый страх перед неизвестностью, а не та хроническая, изматывающая тревога, которую она испытывала все эти годы, постоянно гадая, какую новую прихоть ей предъявят сегодня.
Она взяла ключи от вагончика, выключила свет и вышла наружу. Дождь почти прекратился, небо на востоке начало светлеть, уступая ночи грязно-серые тона раннего ноябрьского утра. Пора было ехать. Не домой — домой она поедет позже, чтобы собрать вещи Игоря и выставить их за дверь. Сначала нужно было заехать в круглосуточный гипермаркет на окраине.
Она села в машину, завела мотор. И перед тем как тронуться, сделала то, чего не делала уже несколько лет. Включила радио, нашла волну, где играли громкий, энергичный рок, и сделала погромче. Музыка заполнила салон, вытесняя последние остатки тяжёлого молчания. Она улыбнулась. Криво, неуверенно, но улыбнулась.
Игорь добрался до материнской квартиры под утро. Он шёл пешком несколько часов, промок до нитки, замёрз. Галина Петровна открыла ему дверь — она была в том же вечернем платье, смятом, макияж размазался, превратившись в трагическую маску. От неё пахло алкоголем и дешёвыми успокоительными.
— Ну? — бросила она ему вместо приветствия, загораживая проход. — Успокоила свою дуру? Угрожала полицией? Говорила, что подаст в суд?
— Мама, пусти, я замёрз, — пробормотал Игорь, пытаясь протиснуться в прихожую.
— Я не пущу, пока ты не скажешь, что заставил её передумать! — её голос снова стал визгливым. — Я опозорена на весь город! Мне Зубовы уже написали в чат! Соседи! Все смеются!
— ВСЕМ ПЛЕВАТЬ! — неожиданно для себя рявкнул Игорь. Его крик эхом отразился в пустой парадной. — Плевать на твоих Зубовых, на соседей, на твой проклятый юбилей! У меня нет дома! У меня нет жены! У меня нет денег! У меня есть только ты и твои вечные претензии! Теперь ты довольна?!
Галина Петровна отшатнулась, как от удара. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых читался ужас. Не от его крика, а от понимания, что её рычаги управления сломаны. Её мальчик, её послушный Игорек, вышел из-под контроля.
Она молча отступила, пропуская его. Игорь прошёл в зал, повалился на старый диван, с которого ещё пахло нафталином. Он не раздевался. Он просто лежал и смотрел в потолок с трещинами, который он когда-то, на деньги Веры, обещал отремонтировать, но так и не собрался.
«Рассчитывайся», — снова прозвучало у него в голове.
Он начинал понимать, что счёт только открылся. И что платить по нему придётся долго. Очень долго. И не деньгами, которых у него больше не было. А собой. Каждым днём в этой затхлой квартире, под тяжёлым взглядом матери, которая уже не будет видеть в нём успешного сына, а только живую напоминание о своём крахе. Каждой попыткой найти работу, которая позволит оплачивать хотя бы коммуналку, без верного тыла в лице Веры. Каждой встречей с общими знакомыми, которые будут смотреть на него с любопытством и жалостью.
Плакать хотелось. Но слёз не было. Была только ледяная, всепроникающая пустота.
Галина Петровна стояла в дверях гостиной, обхватив себя руками.
— Что мы будем делать? — спросила она, и в её голосе не было ни капли прежней надменности. Только страх старухи, которая осталась одна со своими долгами и разбитыми иллюзиями.
Игорь не ответил. Он закрыл глаза. Он не знал, что они будут делать. Он впервые в жизни не знал, что будет делать он сам.
Где-то за окном, в сером утреннем свете, город просыпался и начинал свой день. Где-то в этом городе Вера, наверное, уже пила кофе, составляя планы на день, в котором не было его и его матери. Её жизнь, тяжёлая, но честная, шла дальше. А его жизнь, лёгкая и фальшивая, остановилась здесь, на старом диване, в запахе прошлого, которое больше никогда не вернётся.
Финал был не в громком хлопке двери. Финал был в этой тишине, в этом рассвете, в этом неподъёмном грузе последствий, который ему предстояло тащить в одиночку. И самое страшное заключалось в том, что это и был единственный по-настоящему его груз за все эти годы.
Конец.