Галина Петровна сидела в своем любимом кресле, почесывая за ухом старого кота Барсика, и с философским спокойствием наблюдала, как на экране телефона мигает сообщение от сына. «Мам, тут такое дело… В общем, мы думаем, как Новый год встречать».
Опыт подсказывал: когда начинают с «тут такое дело», значит, дело дрянь. Или денег попросят, или, что еще хуже, позовут в гости «посидеть по-семейному». А «по-семейному» у невестки Кати означало: притащить три таза салатов, выслушать лекцию о том, что майонез — это смерть сосудам, и уехать домой на такси по тройному тарифу, потому что спать положат на раскладушке, у которой одна ножка короче другой.
Галина Петровна вздохнула. Ей пятьдесят восемь, она работает главным бухгалтером в небольшой, но гордой строительной фирме, и единственное, чего она хотела на этот Новый год, — это бутерброд с икрой, бокал шампанского и «Голубой огонек» по телевизору. В одиночестве. Ну, может, с Барсиком. Но Вселенная, видимо, имела на нее другие планы.
— Виталик, ты меня вообще слышишь? — Катя нервно переставляла чашки в сушилке, создавая грохот, достойный камнепада в горах. — Я сказала: если твоя мама приедет, то и моя приедет. Это справедливость, понимаешь? Баланс сил!
Виталий, мужчина тридцати двух лет, обладатель ипотечной «двушки» и начальной стадии гастрита, тоскливо смотрел в окно. За окном шел мокрый снег, намекая, что жизнь — тлен, а коммунальщики опять проспали зиму.
— Кать, ну какой баланс? — устало протянул он. — Моя мама просто заедет поздравить. Посидит часок, съест мандаринку и уедет. Она же сама не любит долго гостить. Ты же знаешь, у неё кот, у неё давление, у неё режим.
— Знаем мы её режим! — фыркнула Катя, разворачиваясь к мужу. На ней был фартук с надписью «Королева кухни», который сейчас выглядел как доспех перед битвой. — Сначала «часок», потом «ой, уже темно, страшно ехать», а потом она начнет переставлять мои крема в ванной и спрашивать, почему у нас полотенца не по фэншую. Нет уж. Если будет Галина Петровна, значит, будет и Тамара Игоревна. Точка.
Виталий вздрогнул. Тамара Игоревна, теща, была женщиной-ураганом. Если Галина Петровна была тихой водой, которая камень точит, то Тамара Игоревна была цунами, сносящим всё на своем пути. Она жила в соседнем городе, но расстояние для её энергии было не помехой. Она могла приехать с баулами солений, занять всю кухню, перемыть чистую посуду («потому что скрипеть должна!») и параллельно рассказывать, как правильно жить, дышать и выбирать мужей.
— Катюш, помилуй, — взмолился Виталий. — Две мамы в одной квартире на Новый год? Это же Хиросима и Нагасаки. Они же… ну, они разные.
— Вот именно! — победно подняла палец Катя. — Они нейтрализуют друг друга. Твоя будет стесняться мою, моя будет пытаться перещеголять твою интеллигентность. Итог: они заняты друг другом, а мы спокойно едим гуся. Гениально?
Виталий посмотрел на жену как на сумасшедшего ученого, который только что предложил скрестить ежа с ужом, чтобы получить колючую проволоку.
— Гуся, говоришь? — переспросил он. — А кто его готовить будет?
— Мамы! — Катя сияла. — Мы купим гуся, а они пусть соревнуются. Твоя же любит говорить, что у меня руки не из того места растут. Вот пусть покажет класс. А моя мама не стерпит, чтобы кто-то другой на кухне командовал. В общем, решено. Звони своей.
Галина Петровна всё-таки перезвонила сыну.
— Виталик, сынок, ты же знаешь, я старая больная женщина, мне эти шумные сборища… — начала она стандартную партию «Умирающий лебедь».
— Мам, ну пожалуйста. Катя очень хочет. И… теща приедет, — голос сына дрогнул.
Повисла пауза. Галина Петровна отставила кружку с чаем.
— Тамара? Игоревна? — переспросила она ледяным тоном.
— Ага.
— Та самая, которая в прошлый раз пыталась научить меня варить борщ, утверждая, что я кладу мало свеклы?
— Она самая, мам.
— И которая подарила мне на юбилей крем от морщин «для тех, кому далеко за…»?
— Мам, ну она же от чистого сердца…
— От чистого сердца яду, а не крема, — проворчала Галина Петровна.
В голове бухгалтера щелкнул калькулятор. Если она не поедет, Тамара захватит территорию. Она будет ходить королевой, рассказывать Виталику, как ему повезло с женой (и не повезло с матерью), и, чего доброго, переставит мебель. А Виталик у неё мягкий, интеллигентный, он и слова поперек не скажет. Сожрут парня. И, что самое страшное, испортят ему желудок своими жирными пирогами.
— Хорошо, — сказала Галина Петровна, чувствуя себя генералом, подписывающим приказ о наступлении. — Я приеду. Но с одним условием.
— Каким? — с надеждой выдохнул сын.
— Я привезу свой холодец. И никто, слышишь, никто не будет его критиковать. Даже если Тамара привезет тонну своего заливного из рыбы, которое дрожит, как желе на ветру.
— Договорились, мам! Ты лучшая!
Галина Петровна положила трубку и посмотрела на кота.
— Ну что, Барсик? Покой нам только снится. Придется доставать парадный сервиз и то платье, которое меня «стройнит». Война так война.
Тридцатого декабря квартира Виталия и Кати напоминала штаб перед высадкой десанта. Катя металась с тряпкой, протирая пыль даже там, где её не было со времен постройки дома. Виталий был отправлен в магазин со списком, длина которого заставила бы заплакать даже опытного логиста.
— Значит так, — бормотал он, сверяясь с бумажкой в отделе овощей. — Горошек «только мозговых сортов», майонез «не ниже 67%», мандарины «чтоб шкурка отходила легко». Господи, за что мне это?
В этот момент позвонила теща.
— Виталенька, зятек! — голос Тамары Игоревны звучал так громко, что проходящая мимо бабушка перекрестилась. — Я уже на вокзале! Поезд пришел раньше! Встречай, у меня четыре сумки и елка!
— Какая елка, Тамара Игоревна? У нас же искусственная есть, красивая, пушистая…
— Тьфу на твою химию! — перебила теща. — Елка должна пахнуть лесом! Я привезла настоящую, пихту! Срубила у соседа на участке… то есть, купила, конечно. Встречай давай, руки мерзнут!
Виталий застонал. План «тихого семейного праздника» трещал по швам быстрее, чем дешевые колготки. Он бросил корзину с недовыбранным горошком и помчался на вокзал.
Тамара Игоревна стояла на перроне как монумент «Родина-мать зовет». В пуховом платке, распахнутой дубленке (потому что жарко от собственной энергии) и в окружении клетчатых сумок. Рядом, привязанная веревкой к чемодану, сиротливо стояла кривоватая пихта.
— О, явился, не запылился! — радостно гаркнула она. — Хватай баулы. Тут соленья, варенья, грибочки, сальце домашнее, самогоночка на кедровых орешках… Для здоровья!
— Тамара Игоревна, мы же договаривались… без алкоголя особо…
— Это не алкоголь, это лекарство! — отрезала она. — А твоя-то, фифа городская, приедет?
— Мама? Приедет.
— Ну-ну. Посмотрим, чем она нас удивит. Небось, опять привезет эти свои тарталетки с чем-то непонятным, что на вкус как мыло.
Виталий промолчал. Он тащил сумки и понимал: битва титанов неизбежна.
Галина Петровна прибыла тридцать первого утром. Элегантно, на такси, с аккуратным чемоданчиком и судком с холодцом, завернутым в термопакет. Она вошла в квартиру, вдохнула запах хвои (пихта уже осыпала половину иголок в коридоре) и поморщилась.
— Пахнет, как в лесу после урагана, — заметила она вместо приветствия.
— Галочка! — из кухни выплыла Тамара Игоревна. На ней был всё тот же «боевой» халат, а лицо раскраснелось от жара духовки. — А мы тут уже вовсю! Гусь маринуется, картошка чистится. Ты чего такая бледная? Гемоглобин шалит? Надо печеночки поесть.
Галина Петровна медленно сняла пальто, повесила его на вешалку, аккуратно расправив плечики.
— Здравствуй, Тамара. С гемоглобином у меня всё в порядке, спасибо за заботу. А бледность — это аристократическая. Не всем же быть румяными, как после бани.
— Ой, скажешь тоже! — хохотнула Тамара. — Аристократическая… У нас в деревне таких называли «молью траченной». Ну да ладно, проходи. Холодец свой привезла? Давай в холодильник, только место там найди, у меня там три банки огурцов стоят.
Галина Петровна прошла на кухню. Катя, увидев свекровь, изобразила радость, которая больше напоминала гримасу зубной боли.
— Здравствуйте, Галина Петровна! Чай, кофе?
— Кофе. Без сахара. И воды стакан, — сухо ответила свекровь, оглядывая поле битвы. Кухня была завалена очистками, банками и мукой. Тамара Игоревна оккупировала все горизонтальные поверхности.
— А я вот думаю, Галя, — тараторила Тамара, шинкуя капусту с такой скоростью, что нож превращался в размытое пятно. — Зря вы Виталика в детстве спортом не нагружали. Хилый он какой-то. Сумку поднял — одышка. Мой-то племянник в его годы мешки с цементом таскал!
— Виталий — программист, — парировала Галина Петровна, присаживаясь на краешек единственного свободного табурета. — Ему головой работать надо, а не мешки таскать. Для мешков грузчики есть. И, кстати, одышка у него от курения, с которым он борется, а не от отсутствия спорта.
— Ой, да ладно! — отмахнулась Тамара. — Мужик должен быть крепким. А то случись война — он что, мышкой врага закликает?
Виталий, вошедший на кухню за водой, услышал эту фразу и тихо застонал.
— Мама Тамара, давайте без политики и войны, а? Новый год же.
— А я не про политику, я про жизнь! — не унималась теща. — Вот, Галя, попробуй огурчик. Сама солила. Хрустит, как первый снег!
Галина Петровна с сомнением посмотрела на протянутый огурец, с которого капал рассол.
— Спасибо, я воздержусь. У меня диета.
— Диета! — всплеснула руками Тамара. — В Новый год! Грех это. Катька, слышишь? Свекровь твою кормить надо, а то совсем прозрачная станет.
Конфликт назревал медленно, как тесто на дрожжах. Сначала спорили, какой канал включить («Иронию судьбы» или концерт шансона, который обожала Тамара). Потом — как резать салат (Галина Петровна настаивала на мелких кубиках, Тамара рубила крупно, «чтоб кусок во рту чувствовался»).
Но настоящая буря грянула, когда дело дошло до гуся.
Гусь лежал на столе, бледный и пупырчатый, как турист из северной полосы в первый день на пляже.
— Его надо яблоками нафаршировать, — безапелляционно заявила Галина Петровна. — Антоновкой. Кислинка даст вкус.
— Какая антоновка?! — возмутилась Тамара. — Гречкой с грибами! Сытно, жирно, по-русски! Яблоки — это баловство. Они в кашу превратятся.
Катя переводила взгляд с одной мамы на другую.
— Может, половину так, половину эдак? — робко предложила она.
— В гуся две начинки не влезут, — хором ответили мамы и испепелили друг друга взглядами.
— Виталик! — крикнула Катя. — Иди сюда, решай! С чем гуся делать будем?
Виталий выглянул из комнаты. Он уже успел немного «причаститься» к настойке Тамары Игоревны (исключительно для успокоения нервов) и теперь смотрел на мир чуть веселее.
— А давайте его… черносливом? — ляпнул он первое, что пришло в голову.
На кухне повисла тишина.
— Черносливом? — переспросила Галина Петровна, поднимая бровь. — Это сладко.
— Чернослив слабит, — авторитетно заявила Тамара. — Всю ночь потом будем очередь в туалет занимать. Нет уж.
В итоге решили делать с яблоками, но обмазать соусом по рецепту Тамары (аджика, сметана, мед и «секретный ингредиент», который подозрительно пах чесноком). Это был компромисс, который не устраивал никого, но позволял избежать кровопролития. Пока что.
Время близилось к десяти вечера. Стол был накрыт. Хрусталь Галины Петровны (она привезла свои фужеры, «потому что из икеевских пить шампанское — моветон») соседствовал с разномастными тарелками и тазиками салатов.
Все сели за стол. Тамара Игоревна уже успела переодеться в нарядное платье с люрексом, которое сияло ярче гирлянды. Галина Петровна была в строгом темно-синем костюме и жемчуге.
— Ну, проводим старый год! — провозгласила Тамара, разливая свою настойку. — Галя, тебе чуть-чуть, для аппетиту. Не бойся, это натюрпродукт!
— Я предпочитаю брют, — вежливо отказалась Галина Петровна, прикрывая бокал ладонью.
— Ой, ну что ты ломаешься, как девочка! — Тамара плеснула ей в рюмку темно-коричневую жидкость. — За здоровье молодых! Чтоб внуков нам нарожали поскорее! А то ипотека есть, а детей нет. Непорядок.
Катя напряглась. Тема внуков была минным полем.
— Мам, мы же говорили… Мы пока карьеру строим.
— Карьера в лес не убежит, а часики-то тикают! — не унималась Тамара. — Вон у соседки Ленки уже трое, а она тебя на два года младше.
Галина Петровна сделала маленький глоток настойки, закашлялась, но решила вступить в бой.
— Тамара, сейчас другое время. Молодые люди должны сначала встать на ноги. Зачем плодить нищету? Пусть поживут для себя. Катенька, не слушай маму. Рожать надо, когда готова, а не когда соседка Ленка родила.
Катя благодарно посмотрела на свекровь.
— Вот! Золотые слова!
— Да что ты понимаешь! — взвилась Тамара. — «Для себя»! Эгоисты они! А мы нянчить хотим! Я вот уже носочков навязала…
— Носочки можно и в детский дом отдать, — парировала Галина Петровна, накалывая на вилку грибочек. — А давить на детей непедагогично.
— Непедагогично?! — Тамара покраснела. — Да я двоих вырастила без всякой педагогики! И нормальные люди выросли! А ты своего одного тряслась над ним, вот он и вырос… интеллигентом! Гвоздь забить не может, мастера вызывает!
Виталий поперхнулся шпротой.
— Мама Тамара, я могу забить гвоздь! Просто зачем, если есть специалисты?
— Вот-вот! — подхватила Галина Петровна. — Разделение труда — основа экономики. Виталий зарабатывает головой, чтобы платить тем, кто работает руками. Это цивилизованный подход.
— Тьфу на вашу цивилизацию! — Тамара стукнула рюмкой по столу. — Мужик должен уметь всё! А если война? А если света не будет?
Обстановка накалялась. Салаты стремительно убывали, градус спора повышался. Телевизор фоном показывал Киркорова в перьях, но на него никто не обращал внимания. Настоящее шоу было здесь, за столом с клеенчатой скатертью.
И тут случилось непредвиденное. В самый разгар дискуссии о том, правильно ли Катя моет полы (Тамара считала, что надо руками, а не шваброй), в квартире погас свет.
Темнота наступила мгновенно и абсолютно. Затих холодильник, умолк телевизор, погасла гирлянда.
— Ну вот! — торжествующе крикнула Тамара из темноты. — Я же говорила! Конец света! Цивилизация, блин! Где твой специалист, Галя?
— Спокойно, — раздался голос Виталия. — Наверное, пробки выбило. Слишком много приборов включили. Духовка, чайник, обогреватель… Я сейчас гляну.
— Сиди уж, глянет он, — зашуршала Тамара. — Свечи где? У меня в сумке были церковные, сейчас достану.
Через минуту кухню озарил тусклый, колеблющийся свет трех тонких восковых свечей. Тени заплясали по стенам, придавая лицам зловещее выражение.
— Романтика… — нервно хихикнула Катя. — До Нового года пятнадцать минут, а мы в темноте.
— Это знак, — мрачно сказала Тамара. — Знак, что надо быть ближе к корням.
Галина Петровна молча достала из сумочки смартфон, включила фонарик и направила луч на стол.
— Это знак, что проводка в доме старая, а управляющая компания ворует деньги на капремонт. Виталий, щиток в подъезде?
— Ага. Я пойду…
Виталий ушел. Три женщины остались в полумраке. Тишина была тяжелой, как пережаренный бифштекс.
— Ну что, девочки, — вдруг сказала Тамара уже не так воинственно. — Выпьем, что ли? Не пропадать же добру. Галя, давай, за мир во всем мире.
Галина Петровна посмотрела на мерцающий огонек свечи. Спесь и желание доказывать свою правоту вдруг куда-то улетучились вместе с электричеством. Осталась только усталость и понимание абсурдности ситуации. Три взрослые бабы делят власть на кухне, пока мужик в темноте ковыряется в проводах.
— Наливай, Тамара, — вздохнула она. — Только немного. Твоя настойка — это оружие массового поражения.
— А то! — гордо хмыкнула сватья. — Дед мой рецепт передал. От всех болезней. И от нервов тоже.
Они чокнулись. Выпили. Закусили огурцом.
— Вкусно, — неожиданно признала Галина Петровна. — Хрустит.
Тамара расплылась в улыбке, в которой не хватало одного зуба (мост выпал еще год назад, всё руки не доходили вставить).
— Дык! Я ж говорю, секрет в листьях смородины. А у тебя холодец… ничего так. Прозрачный. Как слеза. Долго варила?
— Шесть часов, — ответила Галина Петровна, чувствуя, как тепло разливается по желудку. — На медленном огне.
— Герой, — уважительно кивнула Тамара. — Я б не выдержала. Мне надо быстро: тяп-ляп и готово. Характер такой, дурной.
— Нормальный характер, — вдруг вступилась Катя. — Живой. Мам, ты просто… энергичная.
— Да уж, энергичная, — усмехнулась Тамара. — Задолбала я вас, наверное. Приперлась со своей елкой, со своими порядками. Старая дура.
— Ну почему сразу дура, — вежливо возразила Галина Петровна, отламывая кусок хлеба. — Просто у нас разные… парадигмы. Но цель-то одна. Чтобы детям хорошо было.
— Во-во! — Тамара налила по второй. — Чтобы у них всё было, и ничего им за это не было. А мы уж как-нибудь.
В этот момент в коридоре раздался грохот, потом матерное слово (голос Виталия был неузнаваем), и вдруг вспыхнул свет. Телевизор заорал: «С Новым годом, дорогие россияне!», холодильник утробно зарычал, возвращаясь к жизни.
В дверях появился Виталий, перепачканный в пыли, с растрепанными волосами.
— Да будет свет! — провозгласил он. — Там автомат сгорел, пришлось… соединять напрямую. Временно, конечно.
Он замер, увидев идиллическую картину: его мама и теща сидят при свечах (которые забыли задуть), жуют огурцы и мирно улыбаются друг другу.
— Я что-то пропустил? — спросил он осторожно.
— Садись, электрик, — скомандовала Тамара. — Куранты сейчас бить будут. Шампанское открывай!
— И мое открой, — добавила Галина Петровна. — Но настойку не убирай. Она… тонизирует.
Под бой курантов они чокались, и звон хрусталя Галины Петровны смешивался со стуком простых рюмок Тамары. Гусь с яблоками и чесночной обмазкой оказался на удивление съедобным, хоть и выглядел странновато.
Конечно, перемирие было хрупким. Завтра утром они снова начнут спорить, чей способ заваривания чая правильнее, и нужно ли закрывать форточку. Но сейчас, в эти первые минуты нового года, в квартире царил тот самый «бытовой реализм», в котором нет идеальных людей, но есть попытка понять и простить.
— А всё-таки, — сказала Тамара, накладывая себе ложку салата. — Шторы у вас, Катька, пыльные. Завтра постираем.
Галина Петровна только улыбнулась и погладила кота, который, воспользовавшись суматохой, стащил со стола кусок колбасы.
— Постираем, Тамара. Но только в режиме «деликатная стирка». Я проконтролирую.
Виталий посмотрел на жену и подмигнул. Катя выдохнула. Кажется, выжили.
Мамы мирно доедали гуся, война, казалось, окончена. Наивный. Он не знал, что эта ночь — лишь затишье перед настоящей бурей. И что уже завтра безобидная прогулка обернется воем сирен скорой помощи, а семейная тайна рухнет прямо на грязный городской снег...
Развязка истории доступна для членов Клуба Читателей Дзен ЗДЕСЬ